Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/104
• Следующая

Скоро, благодаря изобретательным подсказкам Любушки, весь ассортимент поселкового магазина был исчерпан, осталась лишь норковая шуба, но такой подарок ко многому бы обязывал обоих.

Любушка так старалась на работе, что личный состав прибавил в весе. Лучшие куски доставались Володе, он говорил комплименты поварихе и водил ее на виду у всех завистников в кино.

В порыве чувств он написал матери о намерении жениться. И получил ответ — крупные дрожащие буквы на выцветшем тетрадном листке. Мать благословляла предстоящий шаг Володи и полагалась на его выбор, потому что в жизни он всего добился сам, без чьей-либо помощи и подсказки. Мать вложила в конверт двадцать пять рублей — как подарок на свадьбу, бдительная почта вынула из конверта деньги и оформила почтовый перевод.

Родители Любы узнали о Володе значительно раньше и все, вплоть до размера воротничка его форменной рубашки. И потребовали предъявить жениха лично. В один из полетов в родной город Любушки она попросила Володю занести посылку родителям. Икру да балыки.

Приняли хорошо, будто важную птицу. Володя не смущался ни капельки. Чья только в этом заслуга — его самого, или так было подстроено? На него глядело две пары глаз, не затуманенных влюбленностью. И он в глаза сказал все, что думает о творении рук Любушки, ее поварском искусстве. Впервые в жизни он произнес речь, небольшую, правда, но построенную по законам риторики.

Вдохновение привело его к иносказательности, которой пользуются критики, исследуя произведения искусства: если речь идет о музыке, они применяют термины живописи, и наоборот, картины у них звучат симфонией цвета, а симфонии блистают красками. Володя произнес и это слово — симфония, даже испугался, но тут же обрел равновесие и повторил, что обеды, приготовленные Любушкой — симфония пищевых красок и ощущений. Родители растрогались. Знает, должно быть, толк в жизни, скромен и прост, не пьет, к тому же, сами убедились, как ни умоляли, как ни гремели хрусталем, — ни капли.

А потом разговор пошел на отвлеченные темы — о погоде, науке, смысле жизни. Будущий тесть упрекнул горе-ученых, которые, вместо того, чтобы вплотную подумать о человеке, в бирюльки играют. Зачем кошек уничтожать, когда проблема долголетия повисла в воздухе. Человек бьется-бьется, чего-то добивается, казалось бы, живи, — не хочу, а пора умирать. Стрессы эти выдумали. Раньше жили, и никаких стрессов.

Высказался и Володя.

Я считаю, главное — базис, чтобы был. Тогда и требуй. А если в дом сотню несешь, то, что требовать, какого уважения, какой любви? Смех. Я болтовню всякую не уважаю, мне руками дай потрогать, тогда поверю. Вот у меня, к примеру, слетал, и есть результат. Отдохнул хорошенько, и опять слетал. У меня арбузы зимой. И билет в отпуск — бесплатный.

Серьезный молодой человек и честный, решили родители и подарили на свадьбу тысячу рублей. Мечтали вместе, будущие молодые муж и жена, и — крылато: «Клуб путешественников устроим. Клуб свадебных путешествий».

— Куда полетим? — размышляла Любушка. — Давай в Гагру.

— Ценная мысль. Ты уже там бывала?

— Нет, но хотелось. Название заманчивое.

— Я тоже — ни разу. В голову не приходило.

Любушка жмурилась от удовольствия. Она откроет ему целый мир, этому белобрысому преданному парню, своему мужу. Ведь это же надо — такая преданность, просто-таки пугающая. В наше время редкая черта, особенно у мужчин. Ей просто повезло. Только бы не сглазить…

Они сняли комнату с банановой пальмой под окном. Двухэтажный железобетонный дом понравился Володе: умеют люди жить! А комнат сколько, а курортников, и каждый денежку тащит, добровольно, никто его не просит, никто из него не вытрясает. И не надо летать в жестком, как рентген, северном небе, когда можно больше иметь под ласковым южным.

Многочисленные квартиранты с удивлением и даже почтением приняли северян, стремились добиться для них каких-то привилегий и всячески втянуть в квартирантскую солидарность. По простоте душевной давали советы, которые вызывали у Любушки конфузливо ироническую реакцию. Она решила покрасоваться — знай наших, — купила хрустальную вазу, чтобы было, куда ставить подаренные Володей розы, а на пляже выцыганила импортную косметику (торговали ею цыгане).

Затем последовали джинсы с бляхой и маечки с надписями. Сосед перевел с английского, Люба смутилась, а потом рукой махнула: пусть. Сосед, учитель иностранного языка, заметил тогда, что не квартирантского роду-племени эти птахи, на что его жена ответила, что Любушка ни разу не подошла к плите, а ведь приготовить на вольном воздухе, в тени мандариновых деревьев для мужа обед — это же романтично. Может быть, она попросту не умеет? Теперь ведь такие девицы пошли — ничего не уметь по дому для них вроде хорошего тона.

До Любушки дошли эти разговоры, она не без жеманства заявила, что Володя водит ее в ресторан. Три раза в день.

— Но ведь это равносильно покупке билета до Москвы ежедневно! — воскликнула жена учителя.

— Стала бы я в отпуске заниматься кухней! — скривила губы повариха, чем окончательно противопоставила себя квартирантскому братству. Зато хозяйке это понравилось, между ними возникло нечто похожее на дружбу. Иной раз, отлучаясь, хозяйка просила Любушку присмотреть «за этими», и Любушка присматривала, умудрялась сдавать койки выгодным клиентам, а уж по манерам больше походила на хозяйку, чем та.

Вот если бы еще ее приняли за иностранку! Хохма! В Гагре-то может не получиться, а в Пицунде, там, говорят, их много. Любушка с Володей туда ездили на такси слушать органную музыку. У Володи, правда, маловато лоска, хоть и откармливала его Любушка, старалась, но интеллект гастрономией не заменишь. Слишком уж явно написано на его белесом, не загорающем лице самодовольство, а требовалось пресыщение. Вон как эти — в первом ряду — уж явно иностранцы — откинутся в кресле, глаза закроют… Нет, закатят глаза. Кресла мягкие, лучше, чем в самолете. Того и гляди, уснешь.

Сверху смотрел на них Бог — произведение художников какого-то века, а с второстепенных куполов проглядывали лики еще более древние, уже совершенная мазня. Концертный зал был православным монастырем, орган — атрибут католицизма — обосновался тут не понятно, на каких правах, оскорбляя чувства верующих. Но не всем приходят в голову такие тонкости. Первые аккорды напомнили Володе рев автомобильных клаксонов на оживленной улице, да и музыкант уселся за инструмент, словно шофер, даром, что во фраке, так на педали и давит. Мелодия была простая, как гамма, и Володя пожалел, что отдал деньги за такую муру. «Бережет себя, хмырь толстомясый, — подумалось Володе. — Что ни жизнь — фрукты кругом, два раза в неделю понажимай на клавиши, выслушай аплодисменты. А тут кувыркайся в холоде, тряске, неуюте, и никаких тебе аплодисментов».

Но когда органист осмелел и врубил полный газ, Володя стал моститься в кресле и смотреть в потолок, на нарисованного Бога, ощущая свою сопричастность с высокими сферами, ведь и его место работы — небо!

Вышла певичка и смертельно испуганным голосом стала выводить «аллилуйя», напомнив Володе какой-то анекдот. Он с явным превосходством глянул на Любу, а она на иностранцев смотрела, как те реагируют, развалилась еще вальяжнее, нарочито скрипнула креслом и слегка кашлянула, чтоб уж как истинная ценительница. Володя устроился поудобнее и задремал. А что может быть лучше волшебного сна под органную музыку!

Любушка не стала его будить и в перерыв пошла побродить по монастырю. Она принимала самые изысканные позы, и ничто уже не мешало ей сорвать восхищенный шепоток, если бы не Лева, откуда-то вынырнувший навстречу, веселый, отдохнувший…

— Ты где пропадаешь? Я вот с отцом решил прошвырнуться. Отец болеет, а я за компанию лечиться. В пещеру слазили и вообще. Ты-то как? Почему не приходишь?

— Здравствуйте, я же говорила, что в техникуме учусь?

— Говорила.

— Так вот я его окончила.

— Поздравляю. Но это не означает, что надо исчезать.

— Я же говорила, что уезжаю по зову сердца на Крайний Север?

• Предыдущая
• 25/104
• Следующая