Коллекция (ЛП) - Литтл Бентли - Страница 18

Довольно странно, чтобы разобраться в проблеме, меня нанял отец Лопез, священник, состоявший в подпольном движении. Он устал иметь дело с упертыми людьми в синей форме, серых костюмах, и с красной полосой. Отец Лопез боялся за судьбу дюжин беженцев из Сальвадора, которых он прятал в подвале церкви. Он попросил меня посмотреть, могу ли я нарыть на реднека улики, которые помогут упрятать его в тюрьму навсегда. Отцу Лопезу угрожали не один раз, и он знал, это лишь вопрос времени, до того, как угрозы приведут в исполнение.

Пока мои поиски ни к чему не привели, но я подбирался к нему, и реднек об этом знал. Именно поэтому он и забил до смерти Тринидада. Потому что дело и вышло из-под контроля. Я не думаю, что он собирался убивать койота, но убил. Он запаниковал, зашел слишком далеко, и теперь петля начала затягиваться. Это лишь вопрос времени, когда он проколется, совершит ошибку, и я затяну веревку. Законно сажать реднека может и не захотят, но они не смогут отвертеться от улик, да и не станут выгораживать его, если попадется. Главное дело в синей толстой папке будет закрыто.

Я остановился возле дома Хулио, его не было дома. Старая жена мексиканца, казалось, знала, куда он ушел. Но явно не хотела сообщать гринго в ковбойских ботинках где муж, так что я решил зайти повидать отца Лопеза.

В церкви царил ад. Отец Лопез допустил ошибку, рассказав прихожанам, что Тринидад отправился к богу. Он надеялся, что они помогут ему помолиться за койота, но в результате только посеял панику среди иммигрантов. Почти всех их привез сюда Тринидад, он был их символом силы и стабильности в этой стране, его убийство сильно их напугало. Они и правда подумали, что его убийство совершил «эскадрон смерти», который направили против них. Когда я приехал, отец Лопез пытался объяснить, что койота убил американец, который действовал сам по себе, его не нанимало правительство. Но даже мне было ясно, что многие этому не поверят. Казалось, они собирались уже уйти из церкви, идти своей дорогой, и рискнуть жить на улице.

− Отец, − сказал я. — Мне нужно поговорить с тобой минутку.

− Подожди.

Он быстро поговорил на испанском с взволнованными людьми в подвале, пытаясь развеять их страхи.

Мой испанский был далек от идеального, но я подошел к священнику, жестом приказал ему затихнуть, и выложил иммигрантам свою версию происшедшего. Поскольку я был белым американцем, мои слова имели больший вес, чем у священника. Хотя прихожане и говорили запинаясь. Думаю, я имел в их глазах немного авторитетности.

Отец Лопез посмотрел на меня с благодарностью, затем подробнее объяснил все сказанное мной. Он говорил быстро и уверенно. Вроде бы сработало. Я поднялся наверх и стал ждать.

После того, как все улеглось, отец Лопез вышел из подвала, теперь я мог поговорить со священником наедине. Мы находились у него в офисе, который располагался рядом с прихожей. Я сидел в низком удобном кресле, наклонившись вперед.

− Слово «Шмель» тебе о чем-нибудь говорит? — спросил я.

Вдруг отец Лопез резко наклонился вперед, и снова сел прямо. Его лицо побледнело.

− Кто рассказал тебе о «Шмеле»?

− Тринидад, − сказал я. — Но не прямо. Это было последнее слово, которое он сказал перед смертью.

Священник перекрестился.

− Нет, − сказал он.

− Да.

Я встал. Я сунул руки в задние карманы и начал расхаживать по комнате.

− Слушай, − сказал я. — Если есть нечто, что мне следует знать, лучше скажи. Когда я работаю на клиента, то рассчитываю на его честность, что он сразу выложит все карты на стол. Мне наплевать, священник ты или нет, расскажи все. Я на твоей стороне. И я не смогу отстаивать твои интересы, если не буду знать все факты.

Отец Лопез, казалось, успокоился. Он медленно кивнул.

− Хорошо, − сказал священник. — Хорошо.

Я снова сел.

− Так что такое «Шмель»?

− Это город. Старый город-призрак в пустыне Сонора, за Таксоном. Удивлен, что ты о нем не слышал. Там была великая битва в конце девятнадцатого века между солдатами Соединенных Штатов и маленькой группой мексиканских ренегатов. Ренегаты не присоединились к Мексиканскому правительству, но сражались против американцев в той битве. Жители Шмеля не проиграли свою битву, хотя мексиканцы, в конце концов, проиграли войну. Семнадцать необученных бойцов успешно держали оборону, и убили свыше ста американских солдат. Американцы продолжали атаковать, а их убивали. Наконец, они сдались, решили обойти город и сражаться в другом месте. Думаю, они вычеркнули это поражение из своей истории. Но когда сражения закончились, границы передвинули, Шмель стал частью Аризоны. Политики уничтожили то, что не смогла уничтожить война.

− Интересная история, − сказал я. — Но какое отношение это имеет к Тринидаду?

− Не знаю, − сказал священник, посмотрев мне в глаза.

Он лгал. Я знал, что он врет, и он знал, что я об этом знал. Я сидел неподвижно. Отец Лопез не был ни глупцом, ни трусом. Он не стал бы разыгрывать из себя лейкопата и креститься, если бы что-то не тяготило его рассудок. «Шмель», чтобы ни было с этим связано, пугало его до святых усрачек, но я знал, если начну давить дальше, он перестанет мне доверять. Так что я решил сбавить обороты. Я чувствовал, что работы мне хватит.

Настало время прокатиться.

В пустыне, неподалеку от Тонопы, жил переплетчик Бейкер. Его жилище окружали останки машин, которые он покупал и ремонтировал уже сорок лет. Проданные «Торино», брошенные «Ауди» и разбитые «Рамблеры» лежали очищенные и проржавевшие. Они утопали в песке, окружающем его трехкомнатную лачугу. Его территория представляла собой около двадцати акров самой отвратительной местности, известной человечеству. И сам Тонопа лишь формально назывался городом: круглосуточная заправка и закусочная с гамбургерами, расположенная между Фениксом и границей Калифорнии. Там обслуживали в основном дальнобойщиков, а лачуга Бейкера располагалась в пятнадцати милях вниз по грязной дороге в другую сторону, прямо посередине заросших полынью земель. Но ему здесь нравилось. Всегда.

Когда я приехал, Бейкера нигде не было. Он не ответил, ни когда я просигналил, ни когда позвал его, но я знал, рано или поздно, он вернется. Я зашел в его лачугу, как к себе домой. Парадная дверь была, как всегда, открыта, а сетчатая не заперта. Я просто вошел в гостиную и сел на продавленный диван. За время с нашей последней встречи, Бейкер положил еще несколько дисков от колес на стену. Я внимательно осмотрел их, пока ждал его. Было время, когда Бейкер был своего рода учителем, историком. Он по-прежнему знал об истории юго-запада больше, чем все, кого я когда-либо встречал. Одна стена его спальни была заставлена книгами и журналами на различные исторические темы. Его работа стала хобби. Вместо того чтобы работать учителем, который копается в автомобиле по выходным, он завладел целым автопарком и в свободное время изучал историю. Я так и не смог выяснить, где он находил клиентов для своих утилизированных автомобилей.

Я услышал фырчанье мотора Бейкера спустя пять минут. Я вышел встретить его. К входу в хижину подъехал пустой эвакуатор.

− Эй! — крикнул он. — Давненько не виделись!

Я показал Бейкеру средний палец, он засмеялся. Мы обменялись любезностями, он открыл пиво, и мы, наконец, заговорили о деле. Я спросил, слышал ли он когда-нибудь о городке Шмель. И рассказал ему историю отца Лопеза.

Бейкер хихикнул.

− Черт, да, помню, Шмель. Но это не настоящее название. Это мы, американцы его так назвали, нас там здорово ужалили. Испанское название длиннее. Оно переводится «волшебные пески», или что-то вроде того.

Он глотнул пива.

− Да, бывал там много раз, фотографировал, исследовал. Он похож на наш Аламо, знаешь? Только никогда не был столь известным, потому как там никто из знаменитостей не умирал. Что ж, я думаю, техасцы лучше нас умеют хвастаться.

− Но почему тогда священник так испугался?

− Что ж, Шмель, это что-то вроде, я не знаю, священной земли, не совсем так, но что-то вроде того. Хотел бы я иметь какое-то документальное подтверждение, я бы поискал, но никто ничего такого не писал. Я просто знаю, что эта территория важна для мексиканцев, там обитают какие-то магические силы. Как ты знаешь, по первоначальному договору границы штата были другими. Мексика хотела сохранить Шмеля и отдать нам Ногалес. Но мы хотели получить миловидную квадратную границу и конечно, спорить с нами они не могли.