Шерхан (СИ) - Кострова Валентина - Страница 57

— Снимай с него толстовку, чтоб камера засекла, как будешь выходить в зал, — звучат четки приказы. Меня продолжают двое держать, из туалета вышли первые нападавшие.

— Бля, Сизый, че ты такой бледный. Не обсосысь от страха, — и все хором гогочут над парнем, что целился пушкой. С меня снимаю толстовку, присвистывают, увидев тату на спине.

— Не зря Шерхан, шерханутый, — Серый вроде склоняется ко мне, всматривается в лицо. — Помнится он кончил плохо, символично!

Собираю слюни и плюю этому амбалу прямо в лицо, он вытирает ладонью, ухмыляется. Потом замахивается, но кулак останавливается в сантиметре от меня.

— Жаль, приказано не трогать пока. Но будет и на моей улице праздник!

Мою одежду надевают на парня, что по комплектации и по волосам похож на меня, камера все равно лица не снимает никогда.

— А сейчас ты увидишь представление, участником которого будешь заочно, — Серый усмехается, кивком приказывает меня подвести к входу в зал, где сидел Хищник. Я вижу, что посетителей не слишком много, Хищник сидит на своем месте, а вот Агата поблизости не наблюдаю. Парень в моей одежде подходит к Федору Архиповичу, секунду стоит на месте, потом вытаскивает пистолет с глушителем, целится. Никто из посетителей не реагирует, все спокойно сидят за своими столиками, персонала тоже не наблюдается, все очень хорошо спланировано, все вокруг подставные люди, создают иллюзию достоверности.

Глухой хлопок. Я непроизвольно дергаюсь вперед, наблюдая, как на светло-голубой рубашке расползается красное пятно. Тут же парень срывается с места, появляется из ниоткуда Агата, кидается к Хищнику. Что-то кричит, выбегают его парни, несутся типа за мною. Парень «типа я» прибегает к нам, быстро снимает с себя толстовку, ее натягивают на меня. Еще секунда и валят на пол, больно прижимают коленями к полу.

— Шеф, мы его схватили! — орет над головой Серый. Слышу, как в зале нарастает шум, какая-та суета за пределами моего зрения. Меня бодро отдирают от пола, встряхивают, бьют по бокам, сжимаю зубы, сдерживая в себе любой звук, показывающий этим идиотам боль.

В зале уже присутствовала бригада «скорой помощи», словно они стояли за углом, только и ждали звонка. Полиция тоже была тут как тут. Я опускаю голову и начинаю тихо смеяться. Ну, пиздец! В Агате умер великий режиссер, правда, сценарист точно не он.

— Че ты ржешь, придурок? — тихо спрашивает Серый с опаской посматривая на меня. Я поднимаю на него глаза, усмехаюсь разбитыми губами, не отвечаю.

Интересно, на пораженье или просто ранили? Вытягиваю голову, пытаясь рассмотреть на полу лежащего без каких-либо движений Хищника. Будет немного жаль, если помрет. Мы еще так мало друг другу сказали. Смотря на подошву черных ботинок, я почему-то внезапно почувствовал сожаление, если вдруг этот человек умрет, хотя ему давно пора умереть. В Аду его уже заждались. В голове всплыли какие-то чужие стихи с просторов интернета.

Родителей не выбирают,

Они от Бога нам даны!

Их судьбы с нашей сплетены

И роли в ней свои играют.

Родителей не осуждают,

Каков бы ни был груз обид!

Гордыня, что в душе сидит,

Обиды эти порождает.

— Где тут у нас преступник? — к нам подходит капитан, если верить погонам на плечах. Я его не знаю, поэтому мы друг друга изучаем, он хмыкает, осмотром остался доволен, поискал глазами Агата, который все это время находился с бригадой «скорой».

— Пойдем оформляться, добровольно сдашься? — молчу, зная, что ждут от меня покаяния и росписи. Знал так же, что будут давить не только морально, но и физически. Пусть угробят, но подписывать бумаги, что застрелил собственного отца, не собирался. Поэтому капитан, задавая мне разные вопросы, получал один ответ: молчание. Его это нервирует, задумчиво пялится в листок.

Агат появляется передо мною, когда Хищника с мигалками с сопровождением его свиты и полиции повезли в больницу. Мы смотрим друг другу в глаза, присутствующие нам побоку, но они чувствую нашу молчаливую борьбу с друг другом. Атмосфера была не для слабонервных, кажется часть ребят Агата смылись подальше от нас, рядом оставались те, кто меня поймали возле туалета и капитан, у которого глаза горели любопытством старой сплетницы. Но всем приходится разочаровано вздыхать, мы не кидаемся друг на друга в словесной схватке, мы подавляли взглядами, своим напряжением в каждом мускуле тела.

— Кто? — тихо, только для Агата, спрашиваю. Он впервые при мне удивился, долго смотрит, сводит брови, поджимает губы.

— Ты просто препятствие. Ничего личного.

— Я так и подумал, — киваю головой, капитан словно ждал этого знака, щелкает на моих запястьях наручниками, берет под локоть и ведет на выход. Перед тем, как меня вытащили на улицу, я обернулся. Агат стоял на том же месте, где и стоял, смотрел мне вслед. Когда увидел, что я обернулся, слегка кивнул головой. Я секунду выдерживаю паузу, кивают в ответ. Мы достойны друг друга, у каждого правила, своя жизнь, своя игра.

***

— Тигр, на выход! — тяжелая дверь со скрипом открылась, я приподнялся на койке, прищурено наблюдая, как в проеме появился Мост. Начальник смен, по фамилии Мостовой. Он был царь и бог, его боялись все, даже крысы. Я его не боялся, последнее время мне, наверное, все эмоции вместе с органами отбили.

— Чет не хочется, начальник, на прогулку вроде ходили, душ тоже принимали, — ухмыляюсь. Мои сокамерники вжались в стены, молчали, каждый берег свою шкуру.

— Договоришься, что и болтать перестанешь! — Мост не стремится зайти в камеру, он считал это ниже своего достоинства.

— Тогда из меня не будет никакого толка, а вам ведь толк нужен, — ложусь обратно, закидывая руки за голову, наблюдая за начальником смены. Он поджал губы, зло сверлил меня тяжелым взглядом, обещая кару земную, как только вытащат меня к его ногам. Бил он умело. Бил так, что терял сознание, перед этим молясь всем Богам быстрее сдохнуть. Никто сдохнуть не давал, обливали холодной водой, выпихивали полуголым во двор, гоняли, как скотину по кругу, хлыстом задевая ноги, что ты, как козлик или цирковая лошадь, мелкими прыжками подскакивал над землею.

— Последний раз говорю: на выход! — рокочет, а у меня желание перевернуться на другой бок и попробовать поспать. Последние месяцы сон для меня из мира фантастики.

— Тигр, не буди во мне зверя!

— Мы хомячков не боимся, более того они такие милые, особенно когда злятся и пыхтят, не способны держать сами удар, вечно заставляя это делать кого-то другого, — сажусь, потягиваюсь, лениво встаю с кровати. Кривлю губы в усмешке, которую из-за бороды то и не видно, замираю перед Мостовым, изгибаю бровь.

— Как это тебя раньше не грохнули за твой язык, загадка, — цедит сквозь зубы, делает шаг назад, позволяя мне выйти из камеры. Как только закрывается дверь, скрывая от других глаз происходящее за дверью, меня тут же двое бравых ребят прижали к стене, насильно раздвинув ноги по ширине плеч. Быстро проверяют ноги, руки, бока, поняв, что ничего запретного у меня нет, заламывают руки за спину и щелкают наручниками. Ведут по длинному коридору, шаги гулко отдаются до потолка, эхом разносятся по молчаливому пространству. Первое время я вздрагивал от этого звука, сейчас привык. Полгода окошечко в решетку. Полное непонимание, что будет со мною завтра, через месяц. Ибо суда нет, следствие тоже какое-то вялотекущее. Словно чего-то ждали. Или указание кого-то. От отсутствия какой-либо информации я медленно сходил с ума, меня максимально изолировала от внешнего мира.

Заводят комнату, где обычно проводят допрос. В этот раз меня встречает не следователь, как обычно, с кипой бумаг, с надеждой на то, что я подпишу хоть что-то, а незнакомый мужчина в строгом деловом костюме, в очках, с чемоданчиком на столе. У меня уже был адвокат, Тим посодействовал, но толку от него никакого. Нас оставляют одних, мы садим за стол.

— Мое имя Сергей Иванович Пак, оно вам ничего не скажет, но теперь я ваш новый адвокат.

— От кого вы? — мы смотрим друг на друга, Пак поправил галстук, очки, которые до этого протирал белоснежным платком.