Шерхан (СИ) - Кострова Валентина - Страница 35

Мы вчетвером сидим в палате. Болтаем. Правда, в основном говорил Яр, словно не хотел, чтобы возникала пауза. Он говорил о чепухе, типа приколов у него в кафе с водителями больших грузов, перескакивал на тему своего ресторана, который строился, рассказывал о планах на ближайшее будущее, фантазировал о том, что с Гришей уедет в горы. Гриша только улыбался на его слова, впервые увидела, как в голубых глазах мелькнуло сожаление и грусть. Кажется, муж осознал, какой возле него друг, который вопреки логике сидит рядом с ним, до последнего не верит в том, что однажды они расстанутся навсегда. Где его другие друзья? Всего лишь звонят и дежурно спрашивают: «Как дела?», а в больницу никто из них и носа не показывает.

— Так что закругляйся тут лежать, мне уже тошно смотреть на тебя в этих стенах, я уже пропитался напрочь этим противным специфическим запахом больницы! — Яр кривляется, смешит Каренина, Лера тихо посмеивается. Потом мы одновременно встали со стульев.

— Выздоравливай, Гриша! — Лера протягивает руку для пожатий, Гриша охотно пожимает. Весело поглядывает на друга и девушку, а мне хочется сказать какую-то гадость, чтобы перестали все выглядеть такими милыми. Но молчу, скрещиваю руки на груди.

— Буду рад вновь тебя увидеть, а этого, — кивает в сторону Ярослава, который засунув руки в карманы джинсов, улыбался одним уголком губ. — Держи в строгости!

— Обязательно! — Лера бросает на Тигра быстрый взгляд из-под ресниц, он смотрит потемневшим взглядом, смысл которого был понятен только им двоим. Девушка уходит, деликатно прикрыв за собою дверь. Воспитанная какая. Аж скулы сводить от ее правильности.

— Я завтра зайду, — нагибаюсь к мужу, целую его куда-то в уголок губ, глажу по щеке. Гриша кивнул, ободряюще растянул губы, ничего не говорит в ответ. Иду к двери, оборачиваюсь. Яр смотрит на Гришу, улыбается, а у самого глаза на мокром месте.

— Ты не имеешь права умирать, Гриша! — тихо говорит, но было слышно. Они даже не замечают, что я все еще стою в дверях, правда, с другой стороны.

— Прости…

— На хуй мне твое прощение, Гриша! К черту! Ты должен поехать в Москву, потом куда направят! Я не дам какому-то раку тебя у меня забрать! Нет!

— Яр… — мне хочется увидеть, что там происходит, но тогда себя обнаружу, и они перестанут откровенничать, поэтому остается обратиться в слух. — Прости меня! Я знаю, что вел себя как свинья, не ценил тебя так, как должен был…а сейчас понимаю, что ты мне больше, чем друг, роднее, чем брат!

— Гриша! Блядь…

— Яр, ну не надо тут сырость разводить, ты же крутой чувак, которому слезы чужды!

— Да пошел ты! — Яр смеется сдавлено. Я с трудом верю, что Ярослав плачет, он не производил впечатление человека, которому знакомы чувства отчаянья, боли, потери. Для меня Ярослав всегда представлялся твердой скалой, на которую можно, ничего не боясь, опереться. Он был скалой, за которой можно укрыться в непогоду, в ураган. Он был, наверное, громоотводом для нашей семьи, всегда разруливал все проблемы, решал сложные вопросы.

Слышу, как льется вода. В палате никто не разговаривает. В гляделки что ли играют?

— Пообещай мне, что когда я умру…

— Гриша заткнись. Не умрешь!

— Послушай меня. Пообещай мне, что если я раньше тебя умру, то будешь рядом с Леной, Даней и мамой! Им нужна твоя поддержка! Просто скажи — да!

— Да. Но это не означает, что я дам тебе сдохнуть завтра же и в ближайшее время! Мы еще на свадьбе Даньки попляшем! Сейчас пообщаюсь с твоим врачом, послушаю прогнозы, а потом ты собираешь в Москву. И лечишься, Гриша! Выполняешь все предписания! Я буду рядом по возможности. Давай отдыхай, зайду завтра!

— Яр…Лера красивая.

— Знаю.

— У тебя чувства?

— У меня большие планы на нее: построить дом, посадить дерево, родить сына.

— Я рад, что ты ее встретил.

— А как я рад! — я шарахнулась от двери, будто она внезапно стала электрической. Сердце гулко стучало. Воровато оглядываюсь по сторонам. Лера стоит в конце коридора и смотрит что-то в своем фотоаппарате.

Быстро иду к окну, вытаскиваю трясущимися руками телефон и делаю вид, что все время тут стояла. Ярослав выходит из палаты, замирает передо мною. Поднимаю на него глаза, сглатываю. Лицо его все еще в капельках воды, словно ему нужно было освежиться от духоты больницы, а не скрыть следы своих слез. Сейчас смотрел на меня жестко.

— Что врачи говорят?

— А что они могут сказать? Делают все, что в их силах. Чудес не бывает Яр, и ты должен принять эту жестокую правду! Не надо жить призрачной надеждой! — на лице Ярослава заходили желваки, глаза зло сверкнули, я испугалась и прикусила язык.

— Знаешь, такое впечатление, что ты так и ждешь, когда забьется последний гвоздь в крышке гроба! Вали, если тебя это все достало, никто не держит! Хуевая из тебя получилась жена, слава богу, мне хватило ума держаться от тебя подальше, когда ты начала встречаться с Гришей! А то ты бы меня тоже кинула, если на месте Гриши оказался я!

— Яр…

— Заткнись! — грубо оборвал меня, нависая надо мною, пугая до коликов в животе своей тяжелой аурой и звериным выражением глаз. — Чтобы улыбалась и изображала любящую жену… — и так резко замолчал, что я сжалась от страха. Ибо в голову лезли различные варианты концовки его предложения, и они были далеки от положительного смысла.

Мы смотрим друг другу в глаза. Он давил на меня, он угрожал без слов, обещая мне расправиться в самой извращенной форме, если только посмею выйти из навязанного образа. И стало жутко, его зеленые глаза смотрели без эмоционально, холодно, расчетливо. Как палач. Примерял различные способы казни.

— Надеюсь, мы поняли друг друга, Лена! Грише нужна поддержка, а не загробное выражение лица супруги и трусливое поведение матери. С Верой Ивановной я тоже поговорю. Вы будете у меня по струнке ходить перед ним. Ясно?

— Да.

— Вот и отлично! — бросает на меня предупреждающий взгляд, поджимает губы и направляется в сторону Леры, которая послушно ждет его на своем месте. Вижу, как Ярослав обнимает ее за плечи, она его о чем-то спрашивает, он нежное ей улыбается и целует в лоб. Парочка уходит, оставив меня в одиночестве в больничном коридоре. Я стою еще несколько минут в ступоре, переваривая сказанное Яром.

Мне ничего не остается, как просто смириться. Ну не боец я, зная заранее, что бой проигран. Признать поражение и жить дальше. Задушить любовь собственными руками, похоронить и поставить крест. Но это будет не сегодня…нет. Умирать я буду медленно.

Между нами возникла пауза. Пауза между пустой болтовней и серьезным разговором. Я перестал улыбаться и делать вид, что жутко интересно слушать пустой треп, а Вера Ивановна смотрела куда угодно, но только не на меня.

Как и обещал Лене, пригласил ее любимую свекровь на «свидание». Вера Ивановна так обрадовалась, что на мгновение мне стало стыдно портить ей настроение. А потом вспомнил Гришку, вспомнил как он с иронией отзывался о приходах матери к нему, и жалость улетучилась. И Ленка сучка. Нет бы мужа поддержать, хоронит уже. А до этого песню пела, типа, только мне и ей нужен Гриша, что Вера Ивановна прячет голову, как страус, от проблем.

— Вера Ивановна, давайте начистоту. Мне откровенно не нравится ваша позиция в отношении Гриши. Словно он сам себе навязал болезнь, и вы его за это осуждаете, молчаливо презираете. Знаете, глядя на вас, на ваши попытки отстраниться от участия в сложившейся ситуации, я даже рад, что у меня нет такой матери. Я бы морально просто не вынес этого. Не люблю слабых людей. Не перевариваю просто. Хочется их обойти стороной и не приближаться.

— Ярослав, мальчик мой, ты еще так молод, чтобы понять меня, — Вера Ивановна снисходительно улыбается, я прищуриваю глаза, подаюсь вперед, поставив локти на стол. — Я не хочу обсуждать данный вопрос.

— Вера Ивановна, не идеализируйте меня, я не так уж и молод, и не столь наивен. Пока пытаюсь разговаривать на доступном вам языке, но знаете, — беру в руки нож и кручу его в руках. Вера Ивановна вздрагивает. — Порой у меня не хватает терпения объяснять словами, гораздо проще другими способами донести до человека суть разговора. Не так ли? — приподнимаю бровь, сладко улыбаясь. Вижу, как Каренина покрылась испариной. Волнуется. Вот облизала губы, хватается дрожащей рукой за стакан с водой и жадно пьет, не спуская с меня глаз.