Nebeneinander (СИ) - "Dru M" - Страница 9

Берти посмотрел Ульриху вслед и заметил, как притихли нечаянные свидетели сцены.

— Любовные разборки… — только и шепнул кто-то со знанием дела.

«Сплетни пойдут», — подумал Шварц устало, заметив снимавшую на телефон девчонку, и неожиданно для самого себя громко и резко высказался:

— Насмотрелись? Катитесь нахуй.

*

Ульрих не пришел на все следующие пары, и в поисках его оглядывался не только профессор Кац, почему-то Кёнига полюбивший, но и Йонас. Все шарил глазами по партам и сверлил взглядом Берти, как ответы из него выпытывая этим молчаливым вниманием.

— Скажите, Шварц, ваш… товарищ, — Кац, подловивший Берти после пары, сделал особое ударение на слове «товарищ», ухмыльнувшись в седые усы, — не пришел по каким-то уважительным причинам?

— Я не знаю, профессор, — честно ответил Берти.

Причины резкой смены настроения Ульриха действительно остались для него неразрешимой загадкой. Надо же было так взбеситься из-за обычной записки. Может, Кёниг так ревновал? Но эта мысль недалеко ушла от грани безумия и желания Берти во всем видеть особый подтекст.

— Очень жаль, — скривился Кац. — Я хотел особо отметить сегодня его проектную работу.

— Проектную работу? — удивился Берти. Даже он еще не начал писать зачетное задание, а уж во внезапное просветление ленивого до невозможности Кёнига верилось с трудом. — Вы его с кем-то путаете, профессор. Он не мог…

— Как же не мог? — прохладно оборвал его Кац, прищурившись. — Он прислал мне задание одним из первых. Очень интересные мысли. Впрочем, я в нем не сомневался.

— Не сомневались? — тупо переспросил Берти.

От удивления показалось, что и старик прикалывался над ним изощренным способом.

Ульрих так чертовски плохо знал право, что когда они занимались у Берти дома, спрашивал о значении каждого термина, из-за чего закончили они ближе к вечеру. Ульрих даже на ужин остался и все нахваливал кулинарные способности мамы Берти, вгоняя ее в краску.

— Конечно, — Каца, похоже, недоверчивый тон Берти порядком злил. — У него превосходная успеваемость. Еще с первого курса. Досадно, что такой талантливый молодой человек считает позволительным не приходить на занятие без предупреждения.

Берти с трудом сглотнул: в горле будто наждачную бумагу разложили.

Голова закружилась.

Да, раздавая проверенные работы, Кац всегда клал их на парты лицевой стороной вниз, чтобы никто не смог поддеть нерадивого студента за плохой результат — так требовала политика университета. Да, у них в группе не принято было обмениваться результатами и меряться баллами, и исключением стал лишь пропускной тест на углубленный курс.

И, в конце концов, Кац всегда скупился на искреннюю похвалу чьим-то умственным способностям. Фактически, в группе и не знали, кто учился хорошо, а кто паршиво.

Но зачем тогда Кёнигу ломать трагедию и просить у Берти правильные ответы на тесте? Зачем корчить из себя безалаберного студента, хмурясь над терминами и прося подробнее объяснить тот или иной параграф учебника?

— Мне пора, молодой человек, — тактично прокашлялся Кац, намекнув, что Берти, стоявший с затуманенным раздумьями взглядом, мешал ему пройти к двери.

— Да, конечно, простите, — пробормотал Берти и отступил в сторону. Когда Кац уже почти вышел в опустевший коридор, Шварц вдруг спохватился: — Вы знаете, профессор, Ульрих серьезно повредил руку… Я… Не сообразил даже, что он мог не появиться из-за этого.

Ложь, разумеется, учитывая, что на втором курсе Кёниг, лишь бы не нарваться на отстранение, мотался на пары с перебинтованной из-за неудачной драки башкой. Сбитые костяшки пальцев для него не стали бы препятствием.

Но Кац кивнул, даже чуть улыбнувшись.

— Передавайте ему, что я желаю ему скорейшего выздоровления.

— Хорошо, профессор.

Домой Берти поехал на автобусе.

Зацепив шлем за ремень сумки, трясся без малого час в жуткой толкотне и тосковал по скорости байка и ощущению прохладного ветра на коже. Кто бы сказал пару недель назад, что он так привыкнет ездить домой с Ульрихом, Шварц бы рассмеялся ему в лицо.

Пока автобус лениво полз по дорогам Гамбурга, влажным от недавно прошедшего дождя со снегом, Берти все раздумывал, чертя неразборчивые узоры на запотевшем стекле, для чего Ульриху понадобилось лгать.

Берти никогда не слышал от профессора Каца единовременно столько комплиментов в адрес отдельного студента. Последней наивысшей его похвалой в сторону одной из лучших на потоке, Аниты Готлибб, стало заявление: «Вам будто на час пересадили другую голову. Пришили неряшливо, но что-то из этого вышло».

Автобус тормознул на его остановке, и Берти, последний раз глянув на криво начерченную на стекле корону, вышел.

«Кёниг. Король. Корона, — проследил он логическую цепочку больного подсознания, чуть не застонав. — Это уже клиника».

Дома он так и не отвлекся от беспокойных мыслей.

Даже когда от безделья схватился за деревянный брусок и принялся что-то из него вытачивать. Старое хобби ненадолго растормошило, но образ гребаного Ульриха вернулся вместе с громким уведомлением телефона.

«Ты там живой? От Каца уходил как зомбак. Я попрощалась, а ты даже не заметил», — сообщение от Ханны.

И следом свежее, от Ульриха:

«Картофелина. Я это. Вспылил на пустом месте».

Берти смешливо фыркнул.

Конечно, не в стиле Ульриха извиняться. Он бы скорее жабу проглотил. И все же, хотя бы косвенно намекнул, что реакция его там, у шкафчиков, оказалась неоправданной.

«Предложение с бассейном еще в силе, — тут же пришло новое сообщение. — Только, видимо, не сегодня. Ты доехал домой? Все нормально?»

У Берти чуть телефон не выпал из рук от изумления. Глупое сердце застучало быстрее. Ульрих будто бы волновался, что его не подвез.

«Да. Все окей».

Берти отправил это, подумал с пару секунд и решил, что ответ слишком сух и дописал следом:

«Как твоя рука?»

Но Кёниг больше ничего не написал.

Берти гипнотизировал телефон минут десять, уже успел перекинуться парой сообщений с Ханной, но ответной реакции не дождался. О чем на том конце Гамбурга думал Ульрих? Переживал из-за Йонаса и их грызни, которая то утихала до молчаливого третирования, то вырастала до вялых попыток друг друга достать? Или думал о Берти?

«Ты так с ума сойдешь, приятель», — подумал Шварц и, чтобы себя приободрить, вновь взялся за брусок.

В голову пришла мысль сделать Ульриху подарок. По дереву Берти вырезал очень неплохо, да и отблагодарить за шмотки, постоянные походы в кафе и шлем с забавной кошачьей мордочкой над козырьком тоже хотелось.

Берти с энтузиазмом принялся выпиливать фигурку, осторожно, дюйм за дюймом, вгрызаясь инструментом в податливое дерево.

«Корону, — подумал Берти с улыбкой. — Я подарю ему корону».

*

Утром ровно в десять Берти обнаружил Ульриха и его байк на подъездной дорожке у дома.

— Чего так долго? — пробурчал Кёниг. Он приподнял солнцезащитные очки, и Берти удивленно приподнял брови, увидев его красные, воспаленные от недосыпа глаза и залегшие под ними тени. — Я уж думал, ты там сдох.

Солнце явно действовало Ульриху на нервы.

Но он заметно приободрился, увидев Берти, скользнул взглядом по его тщательно выпрямленным волосам, стянутым в небольшой хвост на затылке.

— Тебе идет.

— Спасибо, — Берти помялся, надевая шлем. Сунул руку в карман брюк, ненадолго сжал тщательно отполированную теплую фигурку, в которую ввинтил небольшую цепочку с кольцом, сделав из вещицы брелок. Достал и сунул Ульриху, скомкано пробормотав: — Это… Это… Вот.

— Что? — Кёниг уставился на небольшую — а таковой она вышла, когда Берти срезал все лишнее и украсил ободок мелкой резьбой — деревянную корону. Раскрыл ладонь, разглядев ее на свету. — Это из твоих моделек? Занятно, не видел на полке. А мама твоя сказала, ты больше не вырезаешь по дереву.

— Это тебе, — выдавил Берти. Мысль о том, когда Ульрих и мама успели о нем поболтать, померкла перед объявшим его смущением. — Я вчера сделал… Думал, тебе пригодится для ключей.