Чужое - Данихнов Владимир Борисович - Страница 3
- Предыдущая
- 3/83
- Следующая
– Убрать бы надо, – сказал Семеныч. – Ужас как ненавижу беспорядок, вот только убирать с малолетства не приучен. Пар-радокс, – мрачно добавил он.
– Подметем. Как раз Валерку припряжем, займем парня делом. С головой у него все хуже и хуже становится, без дела ему никак. Я его займу.
– Займешь, – кивнул Семеныч, выпил водки и нахмурился:
– Ты почему не открыл, когда я в дверь вчера стучал?
– Может, как раз на холме был, с Валериком общался? – солгал Шилов. – Вот и не услышал.
– Может, и был. Может, и не услышал. Но мне кажется, что ты лежал в постели, уткнувшись носом в подушку, и не хотел откр-рывать, потому что тебе стыдно стало из-за того, что на геликоптер каждое утро опаздываешь и не попадаешь на работу вместе со всеми.
– Может, и так, – согласился Шилов, и они оба замолчали и посмотрели на дорогу, на которой как раз появились призрачные воинства. С одной стороны дороги маршировали солдаты в серой армейской форме с автоматами в огрубелых руках, а с другой уныло плелись призывники в зеленой армейской форме с погонами на пуговицах, в пилотках с вышитыми звездами – эти сжимали в руках винтовки с примкнутыми штыками.
Солдаты остановились в пяти метрах друг от друга и подняли оружие. Стреляли в строгой очередности, хотя в чем именно эта очередность заключается, понять было невозможно. Падали солдаты тоже по какому-то своему ужасному плану, падали беззвучно, и в стороны брызгами разлеталась серая призрачная кровь, а в пыль летели эфемерные головные уборы и иллюзорные автоматы. Казалось, пыль вздымается там, где они падают, но это всего лишь утренний ветерок дул с холмов и поднимал пыль.
– Сер-рые победят, – сказал Семеныч, хотя это и так было ясно, но Шилов кивнул и подтвердил:
– Да, серые победят.
– Они всегда побеждают, бля, – сказал Семеныч, и Шилов снова согласился: да, мол, победят, бля, всегда так и происходит. А потом они закручено и со вкусом, как истинные русичи, выругались.
И серые вправду победили, хотя потеряли народу прилично, а там, где раньше стояли зеленые, покоились их призрачные трупы, и ветерок, казалось, шевелит волосы призывников и надувает форму, забираясь в рукава и воротники. Шилову подумалось, что зеленые солдаты очень молоды, что им нет и двадцати, и лица чаще мальчишечьи, безусые. Он посмотрел на серых, и почудилось Шилову, что те стыдятся и отворачивают лица. Потому что они-то воины подготовленные, в боях закаленные, хотят встретить достойного противника, а воевать приходится против птенцов желторотых.
Восходящее солнце хлестнуло по дороге желтыми лучами. Призрачные армии растаяли. Семеныч поднялся, хлопнул Шилова по плечу и прогудел:
– Ты, Шилов, немедленно к площадке геликоптера топай и тогда верно успеешь, а я пойду ребят р-растормошу.
– Хорошо, – пробормотал Шилов, настроение которого после призрачной бойни вконец испортилось. Вроде не впервые наблюдать пришлось, а все равно огорчился, да и зеленых жалко было; впрочем, и серых не меньше.
– Ну что за чертовщина! – рявкнул Шилов, топнул ногой об асфальт и поглядел вокруг с яростью. Гнев свой он хотел выплеснуть на безмятежного Проненко, который смотрел вслед улетающему геликоптеру и улыбался, грызя ноготь на большом пальце, но вспомнил утреннюю битву призраков и, сбавив тон, пробормотал:
– Нет, это не дело.
– Конечно, не дело, – усмехнулся Проненко и подмигнул ему: – Снова опоздал?
– Не твоего ума…
– Видел я, как ты с раннего утра Валерку напряг дорогу подметать и коряги убирать, а сам к площадке пошел. Так даже он, Валерыч, прибрался, мусор на свалку отнес и успел на геликоптер, а ты, Шилов, чего ж? Где мог так задержаться?
– Смотрю я на тебя и думаю, Проненко, откуда ты, подлая скотина, здесь взялся…
Проненко хрюкнул, сунул руки в карманы и сказал:
– А вот такой я!
– Нашел чем гордиться.
– Ну, для чего-то я ведь нужен, Шилов, правда? Веселить вас всех тут собравшихся или для иного, но надобен.
– Дурак ты, Проненко…
– Это ты Валерку дураком зови, – злобно ответил Проненко: – А меня как бы не имеешь никакого права так называть.
– Когда ты все слышать успеваешь? – выдохнул Шилов, щеки которого от стыда порозовели. Неужто Проненко и вчерашнего «сучару» слышал? Стыдно-то как!
– Успеваю… – Проненко повернулся лицом к своему дому с окнами разноцветными. – А ты, чем скучать весь день, по городу как бы прошвырнись, Сонечку как бы разыщи.
– Она не полетела? – спросил Шилов, щеки которого натурально запылали после этих слов.
Проненко не ответил. Он сгорбился и под палящими лучами пошел к своему дому, и вблизи, со спины, Проненко напоминал древнего старика, а издали – серую сучковатую корягу, которую случайно прибило к берегу, и она, как слепой котенок, тычется в него, не умея снова вернуться на середину многоводной реки. Тошно на душе стало Шилову от невеселых мыслей и захотелось крикнуть: Проненко, а пойдем пивка выпьем или там водочки хряпнем, поболтаем, помиримся. Но он не крикнул, а Проненко скрылся в подъезде, над козырьком которого день и ночь горели два старинных, причудливо изогнутых фонаря. Шилов посмотрел на дверь и вспомнил, что вчера она была из стекла, а сегодня, глядите-ка, металлическая, с врезанным вычурным глазком, что будто из янтаря отлит.
– На хрена ты везде это дурацкое «как бы» вставляешь?! – закричал Шилов изменившемуся дому. Изменившийся дом, конечно, в ответ мог послать нашего героя на хрен, не твое дело, мол, но он был всего лишь бездушным домом.
Он увидел Сонечку сразу, только свернул в тихий переулок. Она шла вдоль обочины, останавливаясь возле каждого двора, и подолгу вглядывалась в окна пустых домов. Седые волосы облепили молодое, но уже изрытое морщинами лицо; глаза Сонечки, обычно мутно-зеленые, казались изумрудными, а загорелые до черноты руки крепко вцеплялись в кромку забора. Глядела она на дома подолгу, неотрывно, а потом снова шла вперед. Шилов следовал за ней: любовался Сонечкиной точеной фигурой и стройными ножками. Только Сонечкиными седыми волосами любоваться не выходило, потому что Шилову становилось грустно, когда он смотрел на них.
Соня остановилась возле маленького дома белого кирпича с плоской крышей и расшатанной деревянной пристройкой для хранения всяческого барахла, и Шилов тоже остановился, а она вдруг вздрогнула и обернулась; приставила ко лбу ладонь козырьком – от солнца – и пробубнила:
– А, это ты…
Шилов подошел к ней и остановился в двух шагах, не зная, что сказать. Соня отвернулась к дому, прижалась грудью к изгороди и что-то высматривала в окнах. Шилов поглядел туда же: окна как окна, обычные деревянные рамы и чистые, свежевымытые, стекла, да и сам домик заурядный, ничем не примечательный – с обыкновенной фанерной дверью и крышей, покрытой самой рядовой черепицей. Песочная стежка ведет к домику, рядом с дорожкой сорные травы растут, а чуть дальше – яблони кривыми ветками к небу тянутся, и старый, разрушенный с одной стороны, колодец стоит; колесо от телеги рядом с ним валяется.
– Ты кого-то ищешь, Соня?
Она посмотрела на него и не ответила, отлепилась от забора и пошла дальше. Шилов шел за ней, проклиная палящее солнце, и мечтал о грозе, о ливне, о Сонечкиной ладной фигурке тоже мечтал немного; в мечтах хотел обнять Соню, прижать к себе, и чтоб проливной дождь вокруг, гром, молнии, но стеснялся и поспешно гнал такие мысли прочь. Задумавшись, чуть не натолкнулся на Соню, которая замерла столбом посреди дороги, дожидаясь его.
– Зачем за мной идешь? Зачем, скажи?
– Помочь хочу, – ответил Шилов, растерявшись.
– Вчера во время вылета я видела своего малыша. Я видела моего кроху, и был он уже седой и старый, пускал слюни, нашептывая бессмыслицу какую-то, потому что впал в маразм, а я никак не могла помочь ему, и он умер на моих глазах.
– Ты думаешь, он…
– Я ничего не думаю! – крикнула Сонечка и расплакалась. Шилов подошел к ней сзади, обнял, а она не отстранилась, как обычно, но и не прижалась в ответ, просто стояла и рыдала. Шилов пытался утешить ее, но слова подбирались с трудом, и он больше молчал. Сонечка плакала громче, почти навзрыд, когда Шилов что-то говорил, потому что знала, что он чушь городит, и Шилов это тоже понимал, и, смущаясь, умолкал. А потом сказал ни с того ни с сего:
- Предыдущая
- 3/83
- Следующая
