Братья наши меньшие - Данихнов Владимир Борисович - Страница 64

• Предыдущая
• 64/81
• Следующая

— Откуда ты знаешь, что он работает в милиции? Может, он переодевался тогда, втерся ментам в доверие, то-се… — Я умолк на полуслове.

Наташа не могла его видеть.

— Потому что этот ублюдок — мой бывший любовник, Зинченко Федор. Этот ублюдок бросил меня!.. Не важно… Из-за него эти уроды на тебя вышли. Он обычный человек, но когда-то помогал скарабейным, нам то-есть. Теперь он «желтый». Теперь эта маленькая сволочь помогает «желтым», потому что Желтый Директор нашел его и сказал: «Ты будешь работать на меня. Будешь шпионить за скарабейными…» Так было… я знаю…

Она подняла лицо к небу и шептала, глотая пресные капли и размазывая грязь по лицу.

— «Желтые» похитили мою бывшую жену, Машу, — пробормотал я.

— Тогда нам тем более надо спешить, чтобы повидать директоров. Но сначала стоит избавиться от толстяка…

Она наклонилась и подхватила с асфальта пистолет. Сделала шаг мне навстречу, но я не сдвинулся с места. Наташа уперлась взглядом в мой подбородок.

— Пропусти.

— Ты чего, Наташ? — пробормотал я. — Ты… в Прокуророва стрелять собралась? Он же ничего плохого не сделал! Наташа, да ладно тебе…

— Пропусти! — настойчиво повторила она.

Я сделал было движение, чтобы отойти в сторону, но замер и неожиданно для самого себя поднял пистолет, направил дуло на Наташу.

Она подняла свой.

С минуту ничего не происходило, все так же шумел дождь, все так же жалко скулил Прокуроров за моей спиной, а наши два пистолета смотрели черными зрачками друг на друга, и я думал, что получится, если мы выстрелим одновременно и пули врежутся точно друг в дружку.

— И долго будем так стоять? — поинтересовалась Наташа. — Может, пропустишь все-таки?

— Нет.

— Послушай, Кирилл, — терпеливо объяснила она. — Толстяк нас сдаст. Его шеф Желтый Директор для него царь и бог. Сам знаешь. Хватит того, что Панин сбежал. Подумай своей головешкой, Полев! Толстяка необходимо пристрелить. Иначе — никак.

— Прокуроров ничего плохого не сделал. Мы заберем его с собой.

— Куда мы его заберем? — заорала она, тряся пистолетом. — На черта он нам сдался?!

— Я не дам тебе убить его.

Наташа вдруг осклабилась, глаза ее сверкнули яростно и в то же время с удовлетворением:

— Знаешь, Полев, а ведь я пристрелю тебя с а-а-аг-ромным удовольствием. Честное слово. За все то, что ты думал обо мне, козел. За все те дни и ночи, когда ты там, этажом выше, ненавидел меня просто за то, что я такая, какая есть. За все те дни и ночи, когда ты жрал свой коньяк и представлял, весь из себя благородный, как выведешь меня на путь истинный и сделаешь из меня человека. Может, ты и онанировал при этом, не знаю.

— Наташа…

— Думаешь, мне сложно? Бах, и твои мозги стекают с поребрика. Все очень просто, Полев. Плюнуть на приказ директоров. Проблем потом не оберешься, конечно. Зато пять минут счастья. Пять минут свободы. Оно того стоит, верно?

Я пытался следить за ее глазами, за ее рукой, за белыми от напряжения пальцами, но вода стекала с моих волос, заливала глаза и мешала видеть; и иногда мне казалось, что Наташа вот-вот спустит курок, а иногда, что она плачет и на самом деле хочет, чтобы выстрелил я.

— Наташенька, послушай. Давай на время забудем о наших… разногласиях. Давай просто уедем. Разберемся потом, если захочешь.

— Уедем за горизонт? Будем ехать не останавливаясь? А потом врежемся в небесный свод, пробьем его с легкостью насквозь, потому что он из цветной оберточной бумаги, и выясним, что на той стороне? — Она захихикала. — Полев, твои чувства похожи на эту самую оберточную бумагу. Посмотришь — красиво, а возьмешь в пальцы — рвутся они, чувства твои, Полев, расползаются розовыми соплями и стекают в грязь…

— Наташа, ты пьяна.

— Наташа!! — Голос слился с громом, с неожиданной болью в плече и дождем, который был вокруг меня и во мне. Я моргнул и ничего не увидел. Потом моргнул еще раз и увидел дождь. Сознание проваливалось во тьму, а потом неохотно возвращалось обратно. Я лежал в луже, смотрел на серое небо, и грязная вода была вокруг меня и во мне. Мне помогли подняться, и я, кажется, вскрикнул от острой боли в боку.

— Спокойно… тише-тише… — Чей голос? Я не знаю его.

Не знаю!

— Прости, прости, прости… — Наташа?

— Засыпай. Спи.

Перед глазами дождь и размытый черный силуэт. Мысли не связаны друг с другом. Кажется, я уронил пистолет. Как там робот? Искусственный интеллект хочет захватить власть над миром. Город в опасности. Мясные банды — это те же «желтые». Как я раньше не понял?

— Прости, прости, прости…

— Спи!

От голоса пахнет марихуаной. Дорогим табаком. Жевательной резинкой «Стирол». Я знаю, голос не может пахнуть. Но этот — пахнет.

Я закрываю глаза.

Машу похитили. Сумка с фотографией-«березкой» лежит у подъезда, я забыл подобрать ее. Иринка осталась там, у Ледяной Башни. Она не ушла. Она до сих пор там. Бах, и мои мозги стекают с бордюра. Бах, и мозги соседа по общажной комнате Эдика стекают на асфальт.

Я закрываю глаза.

И засыпаю.

Я проснулся оттого, что мне было неудобно. Я долго ворочался, пытаясь сообразить, в чем дело. Понял, что сплю сидя и что голова моя лежит у кого-то на коленях. Было холодно и жестко, поблизости шумел мотор. Потом до меня дошло, что шумит он совсем уж поблизости и что я еду в машине.

Я открыл глаза и поднял голову с колен. Колени, как оказалось, принадлежали Наташе. Она сидела неподвижно, прямая как стрела, и смотрела вперед. Лицо ее побледнело, а губы казались синими и дрожали. В окно крупными каплями стучал дождь. Впереди сидели робот Коля и незнакомый мне мужчина-водитель. Макушку мужчины «украшала» плешь, которую обрамляли седые волосы, кожа у него была дряблая, в родинках и родимых пятнах, а возле уха вздымался желвак.

От мужчины, наверное, за версту несло травкой. Даже сейчас он вел машину и продолжал курить папиросу, а пепел, поводя головою, стряхивал в приоткрытое окошко. Но от дыма это не спасало, и я закашлялся.

— Очнулся, корешок? — поинтересовался водитель; в зеркальце заднего вида мелькнули его глаза, карие и невзрачные. Брови у него были седые, пушистые, они нависали над глазами, как заросли камыша.

Голос мужчины показался мне знакомым. Кажется, именно он уговаривал меня уснуть совсем недавно. Пять минут назад. Или час назад? Сутки?

— Есть такое дело, — пробормотал я. — Вы кто? Что случилось? Где я? Выпустите!

— Тише-тише, корефанчик… — шепнул водитель сквозь стиснутые зубы и выпустил струю горького дыма в потолок.

— Что случилось? Кто вы?

— Эта чертовка, — кивок на Наташу, — плечо тебе прострелила, корешок. Напилась, дуреха, и стала палить. Правильно я говорю, цыпа? Крови захотела, котенок?

— Пошел ты! — Она отвернулась к окну.

— Плечо? — пробормотал я, нащупывая в куртке дыру с оплавленными краями. Полез за пазуху, нашел еще одну дыру — в рубашке. А вот в плече никакой дыры не обнаружилось, и кожа там была гладкая, и нигде не болело.

— Плечо, плечо, — кивнул водитель, сильно затягиваясь. — Час с ним возился, кучу времени потерял. Тебе, корефанчик, еще повезло, что директорат меня вовремя послал. Они-то надеялись на Наташку, на нашу маленькую цыпочку, а цыпа ожиданий не оправдала, в самый ответственный момент нажралась, как хрюшка, и выстрелила в клиента. С нее штаны надо сдернуть и белоснежную попку крапивой исхлестать, чтоб думала в следующий раз. Да, Наташа?

— Если бы ты не забрал пистолет, я бы тебя самого пристрелила, — буркнула она.

— Ах какие мы грозные цыпочки, — сказал водитель, выворачивая руль. — Ох какие мы гордые, стаю пираний тебе в задницу!

Я глянул в окно. Мы, обгоняя ветер, мчались по главному шоссе, а затем сбавили скорость и свернули на старую грунтовую дорогу, у обочины которой росли высокие сосны, а вдалеке над брошенным вспаханным полем поднимался то ли пар, то ли туман. Дождь закончился, но воздух был влажным и душным, хотя с полей и несло холодом.

• Предыдущая
• 64/81
• Следующая