Братья наши меньшие - Данихнов Владимир Борисович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/81
• Следующая

Умение, конечно, интересное, но применения ему я не мог найти очень долго. Работать иллюзионистом, удивлять толпу точными догадками и дешевыми предсказаниями? Я не видел в этом смысла и, кроме того, сильно сомневался, что сумею выступать перед большим скоплением народа.

Образование у меня имеется, высшее даже: инженер-электрик. Проблема номер два: с этим образованием я находил только низкооплачиваемую работу. К тому же мне не хотелось работать инженером, а образование на самом-то деле получил случайно в те юные годы, когда было все равно, где учиться, лишь бы откосить от армии. Работенка подвернулась неожиданно. О моей способности знал Игорек: он и дал совет попробовать устроиться в Институт Морали. Я попробовал.

После долгого и нудного собеседования, после проверки кучи бумаг и заполнения сотни анкет узколицая тетка в беретике, лихо сдвинутом набок, сухо произнесла: «Ждите ответа». Я вернулся домой с мыслью, что дружеская протекция не помогла и работа мне не светит. Однако уже на следующее утро мне позвонили и предложили выдвигаться для оформления документов.

Название у нашего учреждения длинное и неудобоваримое, но все привыкли называть его именно так: Институт Морали.

Мы занимаемся тем, что рыщем по Всемирной паутине, конкретно — в русской ее части, и разыскиваем нарушителей российского законодательства. Мой отдел занимается поисками нелегального сетевого порно (педофилия, некро… в общем, не стоит. Список немаленький, и нет в нем ничего приятного) и ведет проверку порномоделей. Например, на возраст: как известно, девушка имеет право оголяться перед камерой строго после восемнадцати. Юноша, впрочем, тоже, но наших начальников из ФСБ мальчишки интересуют почему-то в меньшей степени.

Для меня это самое оно. Я могу определить возраст любого человека по фотографии, причем мне хватает одного взгляда, чтобы понять, в каком году был сделан снимок.

Однако это не так здорово, как может показаться со стороны. Иногда очень обидно сознавать, что вот, например, этой милой светловолосой девушке всего шестнадцать, а она проделывает мерзейшие вещи с «золотым дождем» и при этом улыбается и, кажется, совершенно счастлива.

Четырнадцатиэтажный дом, где я живу, единственный в нашем микрорайоне; остальные либо пятиэтажки-хрущевки, либо приземистые и скучные серые домики частного сектора. Неподалеку тянется к небу знаменитая Ледяная Башня.

Мой сосед по лестничной площадке, Леша Громов, живет, как я, один, но квартира у него побольше, трехкомнатная; краем уха я слышал, что Лешка раньше жил в ней с семьей. Потом семья таинственным образом испарилась. Впрочем, мало ли что бабки нашепчут, может, и врут. Леша на эту тему не любит распространяться. Мужик он компанейский, выпить не дурак, знает много веселых анекдотов. Без нужды, однако, не пошлит и не скабрезничает — за это я его уважаю.

А еще Леша любит жареных голубей, причем ест их, отрывая куски с каким-то особенным остервенением, даже ненавистью.

У Лешки комплекция былинного богатыря, а глаза — большие, выразительные, голубые; посмотришь в его зрачки внимательно, и завыть с тоски хочется — такая в них печаль живет. Я как-то сказал Лешке, мол, надо тебе с глазами что-то делать, капли специальные, может, у доктора выписать или еще что, чтоб тоску извести, а он ответил:

— Кирюха, знаешь, что прекраснее всего?

— Женская грудь? — спросил я на автопилоте, потому что голова процентов на пятьдесят была забита порнографическими картинками: женщины голые, женщины обнаженные, женщины без ничего; женщины черные, белые, желтые и красные. — Ноги от шеи? Новый шампунь-кондиционер от «Белден'н'Фолдерс»? Электронная музыка в исполнении симфонического оркестра роботов?

— Улыбка ребенка, — на полном серьезе ответил Лешка. — Ребенка, который еще не знает, сколько тьмы содержится в его душе; невинная, от души, улыбка.

Я хотел посмеяться над удачной хохмой Громова, но не успел, потому что он ни с того ни с сего заплакал. Странно было глядеть на здоровенного мужика, рубаху-парня и видеть рохлю, плачущего придурка, размазывающего сопли по лицу. Мне стало противно, я подлил в рюмку водки и выпил. Похлопал Громова по плечу и сказал:

— Нет, ты неправ. «Белден» прекраснее будет.

А Громов, продолжая реветь, потряс кулаком и крикнул:

— Ненавижу Бога! Слышишь? Ты все у меня отнял!

— Кто — я? — удивился я.

Он раздраженно махнул рукой:

— При чем тут ты? Я про Господа.

После того случая я не то чтобы перестал уважать Лешку, но ходить к нему, делиться проблемами за бутылкой алкоголя стал реже. Может быть, потому, что сам поначалу воспринимал Громова как жилетку, в которую можно поплакаться, но становиться жилеткой не собирался.

В начале осени, когда листья только-только пожелтели, когда бродячие собаки на улице выли пронзительнее обычного — пока их окончательно не перебили живодеры, — а мясные банды постреливали в людей на окраине города, Лешка притащил в нашу «панельку» большую белую в коричневую крапинку коробку с логотипом «РОБОТА.НЕТ». Лифт не работал, и он оставил коробку на первом этаже, а сам быстрее молнии поднялся к нам на одиннадцатый, позвонил в мою дверь и долго пытался отдышаться, упершись ладонями в стену. Я курил и выпускал дым ему в лицо. Было смешно наблюдать, как сизый дым лезет в громовские волосатые ноздри. Леша наконец выдохнул:

— Кирюш, помоги. Коробку надо дотащить.

— Неохота.

— Отблагодарю, не бойся!

— Хм. По-братски?

— Конечно!

День был выходной, делать было нечего; я накинул на плечи любимую шведку и спустился вниз. Коробка оказалась крупная, размером и формой она походила на детский гробик. Мысль о детском гробике я высказал вслух. Лешка хмыкнул что-то в ответ и молча ухватился за свой край. Я просунул руки в рукава шведки, взялся с другой стороны, и мы потащили коробку наверх.

К пятому этажу я выдохся и пожалел, что согласился помочь: коробка весила, наверное, килограммов восемьдесят. Или больше. Мы останавливались передохнуть после каждого этажа, а на седьмом устроили большую перемену и перекурили. Лешка пообещал пиво — это немного примирило меня с реальностью. К тому же стало жаль богатыря-соседа. Выглядел он неважно: синяки под глазами, губы бледные, будто припорошены первым декабрьским снегом, волосы через один седые.

— Слушай, хреново выглядишь…

Громов не ответил, молча выплюнул недокуренную сигарету в окно и буркнул с досадой:

— Ухнули! — и взялся за свой край.

— Погоди, я не до конца рассказал. Выглядишь ты и впрямь как облезлый ишак или того хуже. На тебя не поведется ни одна девушка, даже самая уродливая и без левой груди…

Громов посмотрел на меня зверем и прошипел сквозь крепко сжатые губы:

— Ухнули!..

— И без правой — тоже, — задумчиво прищурив глаз, сказал я. — И даже без рук… разве что слепая попадется, вот с ней у тебя есть шанс, Громов. Если заткнешь девчонке уши, чтобы не слышала твоего гнусавого голоса.

— Ухнули!!!

— А я о чем говорю? Ты привык подавлять людей, Громов. Ты не слушаешь их. Подлец ты, Громов, талантливый, но подлец, и, так уж и быть, я помогу тебе.

На нашем этаже он долго возился с ключами и не мог открыть дверь, потому что дрожали руки.

Когда мы наконец затащили коробку в прихожую, я спросил:

— А что в ней?

— Ребенок, — ответил Леша.

— Брешешь?

— Нет.

— Брешешь, — удовлетворенно кивнул я и похлопал Громова по плечу. — Не забывай, с тебя пиво!

Ближе к вечеру, когда на унылом и по-осеннему белесом небе проклюнулись тусклые звезды, Леша постучал ко мне. Я как раз стоял на балконе, любовался кроваво-красным закатом и курил пятую сигарету подряд, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, когда он позвонил. Я обрадовался. Лешкин визит сулил маленькое, но веселье. К тому же он идеальный объект для моих маленьких и невинных шуток.

• Предыдущая
• 6/81
• Следующая