Предрассветные боги (СИ) - Сергеева Александра - Страница 58

— А степнякам Капкиайя так и не полюбилось рыбалить, — заметил Деснил. — Не жалуют они большие воды, опасаются. Плавать-то, понятно, и у нас охотников шибко не сыщешь. Но эти и вовсе к берегу подходят лишь коней искупнуть да напоить. Так и то норовят к мелким речонкам сворачивать. Ты вызнал, какой недотырок им наплел про речную нечисть, что будто бы утаскивает всех, кого не лень, на дно?

— Вызнаешь тут, — буркнул Недимир. — Степняки о том молчат. А наши-то и подавно. Ведают, с какого места я их грызть начну, коли дознаюсь. Они у меня ту нечисть самолично отлавливать станут, покуда не поймают. А после и сожрут прямо так, сырой со всеми потрохами пустобрехи.

Деснил не ответил — теперь он любовался бабами, что полоскали на отмели полотняные рубахи. Это диво дивное покуда еще давалось с трудом. Семена, что притащил дальновидный Тугор, выращивать приладились. Полонянки, что пришли из аилов ткачей, научили славнов ткать из той конопели полотно. Научили и прясть нити из снятой с овец шерсти, заместо того, чтоб крыть себя шкурами. А то и скоблить их, выделывая ровдугу — труд, по совести сказать, кромешный, ибо ровдуги той пропасть, как много требуется. А полотно давалось куда как легче, при том, что тело его любило куда как больше. Да и шить иглами из аяса стало много проще — бабы с девками взяли за обычай теребить Ильма с братовьями, дабы каждая обзавелась такой радостью. Так и вышло, что весь плавленый аяс, что притащила от сакха, ушел на бабьи орудия да на охотничьи. Мечей же из того аяса пока не ковали — по рукам тех мужиков, что ходили дозором по Двурушной, разошлось добытое. А иным тот меч и вовсе без надобности — на охоте с ним делать неча. Дозорных же обряжали весьма справно. Но из взятых с побитых сакха — шесть лет назад — бешей с аясовыми пластинами в прежнем виде оставили лишь сотню. С прочих бешей оборвали весь аяс, коего, впрочем, там было не густо. Но и он пошел в дело: воинская-то справа когда еще понадобится, а житейскими трудами каждый день полнится. Нет, что ни говори, обогатели славны знатно — было б кому им позавидовать. И не одним лишь аясом, а и славными умениями, что принесли полоняники. Не только люди, а и кони бегали нынче в новой справе: доброго седла из шкуры иль повода, как у сакха, славны досель делать не умели.

А он-то Деснил изначально счел народ сакха диким. Нет, нравом-то они, может, и дикие, а вот сноровкой далеко обошли славнов. Вот и думай теперь. Выходит, Мара свою правду им неспроста выложила. Видать, и вправду народы, что сообщаются с прочими, богатеют чужой мудростью против тех, что прячутся от всех. А набеги… Что ж, всему в этом мире своя цена положена. И от набегов повадку оберегаться заиметь можно за ради такой-то пользы. Вон сакха сколь ее поимели, как стали тащить в свои земли иноплеменников…

— Чего ты там бормочешь? — насторожился Недимир. — Про сакха что-то. Уж не новость ли какая мимо моих ушей скользнула ненароком? А то и с умыслом, — деланно построжел вождь.

— Отвали, — посоветовал Деснил, подымаясь с бревна. — Чегой-то у меня костяки свело. Засиделся, аж не разогнуться. Пройдусь-ка.

— И я с тобой, — с подозрительностью поторопился Недимир. — А тебе, старый, зазорно от вождя таиться. Будто неродной, в самом деле.

— От тебя чего утаишь, — ворчал Деснил, шагая по селищу. — Иной раз так и сомнение берет: уж не Ожегин ли ты утерянный отпрыск? Может, она тебя подбросила твоим-то родителям? С лица-то, вроде, рознитесь, а вот въедливостью своей, так точь в точь.

— Ну, пошел сбирать всякую дурь! Отбрехался, лешак изворотливый… А это у нас, там что творится? Ты глянь-ка: это не Тугор ли там мурашом заделался? Ишь, какую кучу барахла натаскал. В набег, что ли ходил?

— За ним не задержится, — сварливо поддакнул Деснил, не преминув свернуть в сторону полюбившегося ему тура.

А тот своим обычаем наводил порядок в схроне, куда натолкали добытых с весны шкур, коими станут заниматься на досуге по зиме у теплой печи. И тем наводил ужас на троих молодчиков, что явно в чем-то провинились, о чем немедля закаялись на всю остатнюю жизнь. Ибо попасть в немилость у Тугора было куда страшней, нежели отобрать у поднявшегося из спячки медведя сладкий кус. Голоса тур не подымал, кулакам воли не давал — ему и единого взгляда хватало, дабы в штанах кое у кого замокрело.

— Видать, невдомек вам, что парные шкуры сохнут без надлежащего догляда. А там и роговеть начнут, — без зазрения ткнул он шкуркой в рожу ближайшему славну и тут же переминающемуся рядом степняку. — А после и преть, — попытался повторить он прежний урок, да парни успели уберечь виноватые морды. — Вскоре этот мех повылезет. Вот тогда мы из них и пошьем вам новые парки. Тогда-то ваш отец и спросит: откуда в его семье такое богатство? Сторожко мужик основательный. Беспорядков сроду не терпел. И матушка ваша Туаяла рачительна на зависть да строга. А уж как рогатиной орудует — любо-дорого глянуть. Вот ей-то я эту вашу добычу и представлю порадоваться за сынков. А после уж полюбуюсь, чем она вас обрадует. Чья лиса, дармоеды?! — рявкнул Тугор против прежнего почти ласкового говора. — Кто ее намедни брал да парную шкуру сюда запихнул?!

— Я лису не брал, — пожал плечами парень с большими черными глазищами сакха. — Я рысь брал. Вон ту. Зайцев много бил. Оленей брал.

— Улэн, так за каким лешим ты сюда приперся, коль то не твоих рук дело?

— Братьям помочь, — не моргнув глазом, заявил степняк, косясь на помянутых. — Ты их за небрежение наказывать станешь. Вот и меня с ними наказывай.

— А тебя-то за что? — довольно сощурился и даже пригладил усы Тугор.

— Не за что, — признал Улэн, но твердо стоял на своем: — Братьям помочь надо.

— Дядька Тугор, винюсь: позабыл шкуры просолить, — прогундел старший русоволосый сын Сторожко, оставшегося вдовым с пятью детишками да приглянувшегося ладной степнячке Туаяле, что добавила в семью и своих двоих. — Мы это дело махом поправим. А вот с наказанием придется повременить. Нам спозаранку на Двурушную уходить. Мужиков при табунах менять. А там, почитай, до конца осени застрянем. Вот уж вернемся, так и задашь нам взбучку.

— Хитрый какой, — нарочито сурово проворчал Тугор. — До конца осени я уж и думать позабуду о вашей промашке. Там уж другие чего ни то понавытворяют.

— А ты зарубку сделай, — подсказал Деснил из-за спины Тугора.

Тот обернулся, как ни в чем не бывало, поклонился старейшему, кивнул вождю и выставил перед тем едва не загубленные шкурки:

— Зажрались. Живем спокойно. Соседей нет, так и остерегаться некого. Шастаем по всем лесам, что знаем. Зверя бьем, сколь потребно. А за каким лешим? Чтоб загнивало? Всеми мерами буду наказывать.

— Тебе дали власть, так наказывай, — отмахнулся Недимир. — Меня еще и в это не мешай. У меня и так забот полон рот. А вы не торчите тут! — прикрикнул он на мявшихся парней, что боле всего желали смыться подале от придирчивых стариков. — Средойко, ступайте делами заниматься.

Парень, коему прошлись шкурой по морде, мигом пропал с глаз, как небывало.

— Улэн, а чего это ты опять нынче запропал аж на три полных дня? — нажал Недимир на следующего. — Внове к медведям таскался? Сколь говорить, что о женитьбе на два лета забудь начисто. Усы над губешками завел, а ума в башке все не прибавляется. Чего ты девку тревожишь? Она вон отцу плешь проела на твой счет. Тоже невтерпеж стало. А мы ныне ранее пятнадцати лет девок замуж не отдаем. Иль не слыхал, что Жива заповедала? Ты мне тут что, богиню сердить вздумал? Вот прогневается Жива да отсушит тебе все твое мужеское добро. С чем тогда жениться будешь?

Улэн с перепуга схватился, было, за мотню, да опамятовался. Вздернул подбородок, подпустил в глаза отваги и нахально осведомился:

— Кто сказал вождю, что я уходил? У кого в селище язык поганый?

— Ну, поганый-то он у нас, допустим, у каждой второй бабы. Чего ты тут все утаить прилаживаешь? Совсем дурной, коли веришь, будто получится. У меня вон и то не получается, а я куда умней тебя буду. Вот тебе мое слово: на Будимке, коль та за два лета не передумает, ты женишься.