Предрассветные боги (СИ) - Сергеева Александра - Страница 39

…………

— Баира, тебе придется спуститься вниз, — попросила Мара, когда девки в две пары рук помогли ей выкарабкаться из ямы. — Тело, в кое Чернобог засунул мою сестру, нам сюда не выволочь. Сама же она в таком деле и вовсе не помощник.

— Я спущусь, — содрогнулась всем сердцем гордая дочь народа Хун.

— Она не сделает тебе дурного, — пообещала Мара, слегка огладив, успокоив ее мятущуюся душеньку. — Твое дитя еще и не человек. Нет в нем духа, что является на свет вместе с телом. Ты и не заметишь поначалу, каково это будет носить в себе богиню. Потом ты ее непременно познаешь, а покуда она просто затаится. Да станет глядеть на мир Яви твоими глазами.

— Я готова, Великая, — более уверенно заявила Баира и полезла вниз.

Чего ожидать — того она и придумать не могла. Боли, какой лютой? Так боль ее не пугала, ибо натерпелась она всякого с детских ногтей. Ужасов непреодолимых? Но ведь сама богиня смерти обещалась, будто все кончится миром. А ей Баира привыкла верить — их Мару ни в чем не упрекнуть по правде ее. И все ж оставалось в душе нечто, что не преодолела даже вера в милостивую богиню: что-то глубоко потаенное, несокрушимо человечье. Что-то рожденное в самом раннем детстве, когда ни одна мольба к Великой матери Ымай не находила отклика. Великая мать не отозвалась на боль и обиды рожденного в рабстве дитя, но нынче пришла Мара. Или это и есть отклик? Но богиня ни разу о том не обмолвилась, стало быть, пришла сюда своей волей. И спасает людей от трудной доли своим милосердием. Мама, пока была жива, все учила славить богиню Ымай, поставленную над всей жизнью. А милость снизошла от владычицы смерти, коей все люто боялись.

Как же непостижимо все это — думалось Баире, затаившейся на светлом пятачке среди кромешной темноты в ожидании встречи с судьбой. А та все не шла. Баира чуяла, как где-то поблизости в темноте чуток поворочалось чье-то тело. Потом все замерло, будто остановилось само время. Баира все ждала, ждала… Пора бы уж, и возвращаться — прозвучал в голове мягкий голос Мары. Но, ведь не случилось покуда ничего такого, за чем Баира спустилась сюда, едва ли не в подземный мир духов. Но, она повиновалась тому, чего хотелось всей душой.

— Я уж думала, будто ты заснула там, — попеняла Мара, вытягивая вместе с Янжи из ямы новую божью мать.

— А разве было чего? — не смогла не удостовериться та.

— Было, — мягко ответствовала смерть, погладив Баиру по голове. — И все случилось, как надо. Богиня вошла в твое нерожденное дитя, и весьма тебе благодарна.

— За что? — опешила Янжи, придирчиво разглядывая подругу.

— За это самое, — терпеливо поясняла Мара, опуская на пару с ней крышку сундука. — Баира преподнесла нам огромный дар, что не оценить и не превзойти. И теперь она до скончания своих дней не лишится ни нашей милости, ни нашей защиты. Да и летами ее жизнь преумножится. И моей благодарностью, — добавила она, глядя прямо в глаза девушки.

Та упала на колени и прижалась к богине, обняв за ноги — ее отпускали разом все страхи, все неверие в то, что ее судьба может свернуть на светлую сторону мира.

Вечером они лежали в доме самого эркэ, отдыхая после доброй помывки, о коей Мара грезила всю дорогу до логова. Уэле Мэжи расстарался с угощением, но есть всем троим не особо хотелось — лишь волчицы нажрались от пуза и дрыхли теперь за порогом. Дэрмэ с Мирасом тоже кусок не лез в горло, но ими крутили страхи за судьбу собственного народа.

— Я не понимаю, чего вам боятся, — безразличным голосом ответствовала богиня на вопрос, что они всё не осмеливались задать. — Мы, понятно, до зимы уйти не сможем. Останемся зимовать у Великих вод. Так и что? Полагаете, биться с вами станем? А зачем? Дэрмэ, назови мне хоть одну причину, что заставит нас пускать вашу кровь.

— Ну… — неуверенно покосился тот на своего эркэ и друга. — Земли наши вам точно не нужны. Это я уже понял. Рабов из вашего народа вы желаете увести, так это невеликий урон. Разве… наложишь ты, Великая, запрет свой на походы к вашим родичам на закат…

— С какой стати? — слегка удивилась Мара.

— Так, Белый же народ… — начал, было, Мирас.

— Что живет, своею волей, — оборвала его Мара. — А я в дела ваших народов мешаться не призвана. Вам ведомо, что сюда я пришла с единой целью: забрать моих братьев, коим невместно томиться в неволе у смертных. И то для вас большее благо, нежели для богов, ибо избавляет вас от неисчислимых страданий. То, что пришлецы от Белого народа забирают у вас полон, так это их дело. А Перун им в том помогает потому, что заслужили они его милость. Но, даже Перун не станет учинять тут бойню, коли вы сами против него не встанете. Освобождение полона идет вам в уплату за поклонение лживому богу, кою вы заплатите сполна. А и тут вы свободны решать сами: пойдете ли воевать с Перуном, или же отпустите с миром. Тут я у вас ничего не требовала, и требовать не намерена. Это не мое дело. Так же и с походами на закат. Не мне указывать людям, как им жить в мире Яви: с кем родниться, а с кем биться? Это ваш мир, и в нем вы вольны. Коли Белый народ не сможет себя пред вами защитить, так ему и не жить боле в этом мире. Коли Белый народ соберётся с силами да вас одолеет, так не жить вам. И все это вы станете решать промеж себя — боги вам тут ничего указывать не могут. Не владеют они тем правом, ибо так устроены наши миры. Лишь черные духи, что морочат людей злыми посулами, скажут, будто имеют право приказывать вам, так вы им не верьте. Ибо это ложь.

И повисла промеж них тишина. Мирас внимал каждому слову богини, веря и не веря — рушилось все, что внушено ему было с рождения. Черный дух-обольститель, явившийся к ним, укрывшись именем Ыбыра, жестоко наказывал свой народ, коли тот и на миг задерживался с исполнением его повелений. А повелевать-то, выходит, он и не смел. А коли повелевать боги не смеют, и наказывать за ослушание тоже, так в чем же суть страха смертных пред ними? Что же остается? Чего же теперь должен бояться сам Мирас? Получается, лишь одного: лишиться милости и заступничества Ыбыра. Провиниться перед солнцегривым настолько, что отвратит тот лик свой от народа своего — в том и наказание. Как в этот раз вышло: поклонился народ сакха черному дэвэ, и бросил его Ыбыр на произвол судьбы. А нынче лучшие сотни его воинов не смогли сладить с десятком пришельцев, что чинят на этих землях свою правду под рукою своего бога. И лишь волею этого чуждого бога весь народ не уничтожен до последнего младенца…

— Великая, коли собранный Перуном полон уйдет по весне…

— Он уйдет, — холодно подтвердила Мара, пронизав невыносимым взглядом Дэрмэ. — Нам и эта задержка в докуку, но придется переждать.

— И ты, Великая, пережидать станешь? — удивился Мирас.

— И я. Слово сыновьям Белого народа дано, а мое слово крепче земной тверди. Я не оставлю их, покуда они не вернутся на свою землю.

— Примет ли Великий Перун нашу помощь в благополучной зимовке? — учтиво осведомился эркэ, переглянувшись с нэкыпом народа сакха.

— Почему он должен не принять добрые намерения? — теперь удивилась и бесстрастная богиня. — Ваше желание откупиться от воинов Белого народа, дабы избавиться от них честным порядком, лучше пролития крови.

— Нынче или в будущие лета? — принялся прощупывать почву Мирас.

— Не знаю. Я ж сказала: это не мое дело. Этим вы люди занимаетесь, не по воле богов — тут вы и своим разумением обходитесь весьма успешно. И вы в своем праве решать, как вам жить. Вы вправе совершать любые деяния, как и вправе ожидать на них воздаяния от прочих людей. Богам нет надобности лезть в ваши дела — у них и своих полно.

— Великая, могу ли я просить тебя о милости? — воодушевился Дэрмэ резонами богини.

— Проводить меня? Дабы показать всем, под чьей рукой ты завоевал право повелевать?

— Ну…, д-да, — вмиг растерял новоприобретенную уверенность нэкып.

— Хитрить с богиней? — не удержался от укоризны Мирас, качая головой.

— Он прав, — не поддержала его Мара. — Коли ваши воины узрят это собственными глазами, так вам после не придется убивать друг дружку, борясь за первенство. Ты очень умный человек, Дэрмэ. И это мне нравится, — похвалила она зардевшегося воина, что был еще довольно молод. — Сохрани голову светлой до конца жизни, и станешь великим правителем народа сакха.