Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 8

Молодой охотник сам не заметил, как ослепленный горестными раздумьями чуть не носом воткнулся в бревно. В макушку, на коей покоились жердины двускатной крыши родного жилища. Темный торец растрескавшегося верхнего отруба сосны сочувственно смотрел на хозяина. Он помнил то лето, когда большой сильный человек повалил облюбованное дерево и располовинил. Комель встал посреди его жилища столпом, первоосновой человеческого крова. А он — другач, как и прежде оседлал его, только уже поперек, торцом на Великую реку. Принял на себя тяжесть и слег, образующих скат, и жердей поперечин, и плетенки из ветвей, и пластов коры, и, наконец, кусков дерна. Помнил этот немой свидетель жития горемычного семейства и крохотного косолапого первенца большого человека. Проказник крутился под ногами отца и воевал с живучими гибкими вредными ветками, исколовшими ручонки острой хвоей. Одно лето следовало за другим: весна, осень, зима — полный круговорот лета, и новая весна, и дальше по кругу. Охотник, сотворивший для молодой жены новое жилище, однажды не вернулся. Женщина, вывшая ночами сквозь стиснутые зубы, родила третьего сына и перестала смеяться. Сорванец — отцов помощник — сам превратился в большого сильного человека. Да и младшие вытянулись вдогонку старшому брату. Только вот радость что-то не торопилась возвращаться к этому очагу.

Рагвит кашлянул, и глава семейства вернулся к действительности. Он тяжко вздохнул, благодарственно похлопал ладонью по торцу потемневшего гребня крыши. Пригнулся и шагнул в жаркий полумрак дома, пропитанный дымком, запахами пота, подгоревшей каши, страха и отчаяния. Спустился по лествице — лесине с вырубленными ступенями — остановился. Повел глазами, привыкая к потемкам. По правую руку возмущенно пыхтела раскаленная печь. Парвит — самый младший и бестолковый из хозяев — кормил ее нещадно. Сушняка к дому натаскал — не протолкнуться. Рядом на пристроенной к стене столешнице громоздились горшки и плошки. А у матушки-то они всегда по полочкам аккуратно содержатся. Драговит укоризненно покосился на младшого, но смолчал. Тот виновато поморгал и бочком-бочком двинулся к выходу. Старшой кивнул дозволяюще, и парня выдуло наружу в един миг.

— Чего явился? — проворчала разбитная красивая середовуха, возившаяся с матерью.

Тихана покоилась не на лежанке у стены, а прямо посреди клети. Блада, неласково встретившая хозяина дома, набросала под роженицу какого-то старья. Длинные, насквозь пропотевшие материны волосы скрутила в тугой жгут и убрала под старенькую повязку. Такой же худой выглядела взмокшая материна рубаха из разъезжающейся по швам ровдуги. Лицо, лоснившееся от пота, бело и спокойно. Глаза, будто неживые, вырезанные на белом камне да угольком обведенные. За этими страшными кругами самих глаз не разглядеть. Жутко выглядела мать, зловеще. Недаром мужикам раз и навсегда заказано тереться рядом с роженицей.

— Блада, — с трудом решился Драговит. — Может, помочь чем?

— Помощник выискался, — едко проскрипела та. — Куда мне без тебя-то?

Все еще красивое гладкое лицо ее было таким усталым, ровно баба в одиночку еловые стволы тягала. Большие серые глаза обметали тени, вздернутый носик заострился, как у хворой. Нижняя рубаха, в коей она колготилась в жарко натопленном доме, мокра, как и у матери. И как не просторна, но высокой груди в ней тесно. Длиннющие густые волосы — чистое богатство — заплетены в косы и сложены в небрежную копну. Движения быстры, но плавны. Вот Блада легко подскочила с пола и прошествовала к столу. Меленько застучала пестиком в каменной ступке. Второй рукой пристроила на печь чашу для пития полную воды.

— Талая, — не понять для чего пояснила невесть кому. — А ты давай, вали отсюда! — она лукаво зыркнула на него через плечо.

Драговит готов был поклясться, что под этим шалопутным, насмешливым ликом гнездится какой-то кромешный испуг. Непонятное напряженное ожидание чего-то ужасного. Того, что предрекли духи Ягатме. Того, что заставило старого мудрого павера свершить несусветное: отказать новой душе в помощи для появления на просторах Срединного мира. Эта мысль обожгла и вновь налила голову злобой. Плевать на запреты! Он сам своими руками поможет дитю явиться на свет.

— Не дело задумал, — подслушала его мысли Блада. — Чем дурью маяться, лучше уж снаружи посторожи. Как бы кто ретивый самолично не порешил извести новорожденного злого духа. Или кто там у нас? — ласково глянула она на Тихану.

Та с трудом растянула уголки закушенных губ — почти улыбнулась. И вдруг напряглась, зажмурилась, вжала подбородок в грудь и протяжно замычала.

— Брысь отсюда! — прикрикнула Блада и вытряхнула ступку в чашку с горячей водой.

Драговит не стал упираться и хорохориться — не мальчик. Нашарил справа у лествицы несколько увязанных в пук сулиц в руку длиной с короткими кремневыми наконечниками. Вылез в плетеную обмазанную глиной дверь. Глубоко с облегчением выдохнул и уселся прямо тут же, заткнув спиной плотно закрытый вход в жилище. В его жилище! И пусть только кто сунется — его кровь в его же доме не прольется. И за пределами не прольется — Деснил не позволит. Из общины изгонят? Да пусть его. Вот только братья…

— А пускай даже изгонят! — вызывающе бросил стоящий неподалеку Рагвит.

Он подошел к брату и сел на землю по правую руку от старшого. Подобрал ноги, насторожился, ухватив лук. Драговит покосился — тоже готовился, а вот знает ли к чему? Не знает, но готов. И не отступит, волчонок. Так их с братьями дразнили с малолетства. Не сказать, чтобы они особой дикостью или лютостью отличались, нет. Все из-за того, что в их жилах течет кровь давно сгинувшего Рода Волка. Он тоже некогда принадлежал Белому народу, но… Иной раз кажется, будто люди о том позабыли. Все, кроме самих волков, что упорно сохраняли свою кровь.

— Не пропадем, — беспечно поддержал брата Парвит, пристраиваясь с другой стороны. — Что мы мать с братишкой не убережем?

— А может с сестренкой? — ехидно поддел его Рагвит и залепил беспуте снежком прямо за шиворот. — Будешь с девкой мокроносой вошкаться.

— Ага! — радостно подтвердил тот, отирая шею. — А потом эта поганка вырастет, сиськами взбухнет, да мужа затребует. Вот тогда-то вы оба с ней и набегаетесь!

— Чей-то мы? — не враз сообразил Рагвит.

— А по праву старших, — сладенько пропел Парвит.

И в его глазах Драговиту поблазило отсветом того же Бладкиного испуга. Да чего там! И в собственной голове та же круговерть страхов, сомнений, готовности не понять к чему. И сам не ведает, для чего в его руках сулицы. Ведь не обычные охотничьи — обрядовые, заговоренные павером. И своих две, и пара отцовских. О чем думал, когда приготовил этакое оружие? Кого от кого защитить собирался? Семью от общины или?..

— Рагвит приветствует Деснила! — подскочил брат, едва не сметя с его колен сулицы.

Старик и впрямь вынырнул из-за трех громадных старых елей, торчащих между их домом и селищем Рода Рыси. Почему-то отцу приглянулся именно этот тихий уголок на отшибе. Старший с младшим поспешили присоединиться к брату, хотя бывший вождь был еще в пяти десятках шагов. Драговит впился глазами в круглое морщинистое лицо под широкой охотничьей повязкой: каждую морщинку рассмотрел, каждый шрам. Отлегло. Прищур серых глаз привычно жесток, но спокоен. Легкая улыбка лучится отнюдь не липовой приязнью. Руки расслаблены, заткнуты за пояс парки, нож в чехле — старик не сторожился. Сулица — на нее он в последние лета опирался, как на посох — торчала подмышкой. Дескать, не злом он, а так, посмотреть: чего тут и как. Хитрит или впрямь их сторону держит? До сего дня так и было: Деснил и сам неприязни никакой отверженным не выказывал, и прочим не дозволял воду мутить. Самолично одергивал крикунов, а иным бабам брехливым такой разгон учинял, что любо-дорого глянуть. Вот те и не вязались к Тихане, хоть и обходили ее с сынами стороной…, кроме разве Блады. А Деснил и на том не успокоился: настрополил Недимира, и вождь никакой потачки рысям не давал. Крепко-накрепко заказал страшную брехню разносить не только по селищу, но и по землям иных Родов. Слухи, конечно, расползлись, но, видать, иные паверы с вождями их тоже пресекали — тревожного шума не поднималось.