Я вам не ведьма! (СИ) - Эйта Аноним - Страница 30

Моя математичка — зверь. Определенно зверь. Дело даже не в том, что именно она накладывала проклятье на Щица, и не в том, что большую часть времени она выглядит невинно, как будто только-только высунувшая из норки мышка, но стоит ее хоть чуточку разозлить, превращается в крысу настолько зубастую, что издалека слегка смахивает на заморского зверя крокодила; нет, совсем не в этом. Просто бывают на свете такие люди, которые на первый взгляд все такие светлые, доброжелательные и вообще немножко похожи на головку восхитительного козьего сыра, лежащего на ничем не примечательной дощечке. Но стоит на дощечку наступить и щелк! Тебе откусили голову.

Ты умер.

Это ты тут мышка. Была.

А опытные ведьмы-преподавательницы никогда не бывают светлыми и доброжелательными людьми. Ну, по крайней мере, если их разозлить.

Как я разозлила.

А ведь всего-то дала слабину, задумалась, поддалась порыву: как будто она не была юной ведьмой, как будто она родилась со знанием, как силу можно использовать, как нельзя, и как ее вообще использовать. И чего так злиться?

Ладно, если начинать с начала, то стоит вернуться на пойму реки, где я собирала травы. Старательно собирала. Уже часа два собирала.

Щиц дремал где-то в траве. Вообще-то фамильяров мы брали с собой, чтобы научиться с ними общаться: в идеале дрессированный фамильяр должен был уметь приносить травы как тапочки: по приказу. Но Щиц, хоть и любил иногда пропустить шутейку-другую про свою схожесть со служебным псом, никому другому такого не позволял. Всегда очень остро реагировал, обижался — это мне Бонни объяснила, сама-то никак не могла взять в толк, почему мы вот вроде нормально общаемся, но тут он раз! И посреди диалога начинает морозиться.

Ну так вот, я уже поняла, что сегодня явно не мой день в плане общения с людьми, поэтому старалась лишний раз его не тревожить.

Если совсем честно, я немного устала. В родном доме мне не нужно было поддерживать отношения: семейные связи никто бы не смог изменить, нэйе Улина любила меня почти материнской любовью и прощала сказанные в сердцах резкости, подруги никогда не были достаточно близки, чтобы меня слушать, тетенька нудела вне зависимости от того, что я делала, а все мои отношения с Элием были настолько плотно и уютно укутаны розовым туманом, что я и сейчас не могла припомнить ни одного его недостатка.

А с Бонни и Щицем… это было похоже на поле боя, только даже не поле, а какой-нибудь лес, где из-за каждого безобидного на первый взгляд дерева может выскочить враг, и приходится следить за каждым своим шагом, чтобы его не спровоцировать.

Чтобы было понятно, в каком я отчаянии, скажу вот что: я почти рада, что абсолютно совершенно точно испортила свои отношения с Элием навсегда, потому что теперь чувствую определенность в этих самых отношениях.

Так вот, собирала я травы, и в процессе приблизилась к Щицу достаточно близко, чтобы разглядеть, что спящим он выглядит… ну… значительно прямее, вот. Оказывается, он довольно… длинный. В стандартный гроб для неопознанных трупов бы не влез, пожалуй, настолько длинный.

Про гробы я вспомнила из-за мяты, которую только что сорвала: на том званом обеде у градоначальника, где обсуждались мерки для бесплатных гробов, я ела вкуснейшее мятное мороженое, но потом градоначальник сменил поставщика, и больше я такого не пробовала. Печальная история.

В тот момент я почему-то думала о чем угодно, но только не о том, куда же подевался его проклятый горб. Мысли неслись вскачь, от гробов к мороженому, от мороженого к поварам, от поваров — к усатым смуглым сапожникам с острова Цинны, с которыми сбегают юные воспитанницы папиных конкурентов.

Я оглянулась так, как будто делаю что-то совсем неприличное. Вдалеке можно было увидеть пару моих одноклассниц; не важно, ерунда. Они не увидят, над чем именно я склонилась в высокой некошеной траве.

Опустилась рядом на колени и…

У него на правой брови сидела отвратительная муха. Я таких раньше даже на папенькиной скотобойне не видела. Такая гадкая, зеленая, переливалась еще.

И я попыталась ее смахнуть.

Это ощущалось как единственно возможное и правильное действие; я просто не могла не попытаться. Она была чужда этому лугу, этому солнцу, этому дню; она была лишняя.

Человек, который подарил мне такой замечательный венок, просто не заслуживал эту муху.

И я ее задела. Моя рука прошла сквозь нее, я чуть задела пальцами щеку Щица, но я ее задела.

Но тут Щиц проснулся, и… искривился, что ли. Как будто всегда таким был, как будто не лежал только что вытянувшись в полный рост под весенним солнышком.

Как будто это все мне просто… приснилось.

— Ты чего?

Я не могла бы объяснить этого даже за сумму, втрое превышающую мое приданое — а приданое у меня огого! Поэтому я просто протянула ему корзину и брякнула первое, что пришло в голову.

— Я собрала… Тут есть хоть что-нибудь, что сгодилось бы для зелья, если что?

И Щиц ожидаемо сморщил нос и рассказал мне, насколько я не разбираюсь в сборе трав: например, какие-то растения надо было рвать с корнями, от каких-то я оторвала не те листья… все это было в учебнике, но я как-то не обратила внимания.

Но это не слишком-то мне помогло; все равно я получила точно такой же трояк, как и вся остальная группа. Разве что мой был с плюсом.

Кроме того, когда я шла с ренского на шенский, меня в коридоре перехватила математичка. Сначала я подумала, что у нее такое страшное лицо, потому что она нервничает на территории гуманитариев: там были какие-то давние и страшные терки, кто-то вроде бы даже умер, так что она, считай, рисковала жизнью…

Конечно же гуманитарные и математические предметы проходили в разных зданиях, так что она почему-то забрела на враждебную территорию.

Но потом я поняла, что если чья-то жизнь и под угрозой — то это моя.

— Ты чем там занималась? — Зашипела математичка, но прежде чем я ответила рванула меня за локоть, наступила мне на ногу, дунула, плюнула, закатила глаза, быстро пробормотав что-то про себя, — я разглядела только, как шевелятся ее губы, и у ж точно ничего не расслышала, — и я оказалась… ну, не в коридоре явно. Это больше смахивало на ее кабинет.

— Э-э-э… — протянула я.

Это была какая-то очень сложная магия, только что я была там, и вот я здесь, просто бац! И здесь. Меня немножко мутило, и голова чуточку кружилась, но это прошло почти мгновенно.

Просто стало не до этого.

— Ты чем занималась с этим своим Щицем?! — Рявкнула математичка так убедительно, что я даже вспомнила, как ее зовут.

Онни.

Все звали ее Онни.

Потому что она была маленькая, вся такая уютненькая, с добрым личиком и вовсе не возражала, когда ее так звали. Конечно, это не было ее полным именем, полного никто не запомнил.

Но я бы не рискнула ее сейчас назвать таким вот уменьшительно-ласкательным именем. Я предпочла универсальное «извините пожалуйста». Как-то очень четко я вдруг поняла, что моя математичка — зверь. И меня сейчас загрызут заживо.

— Извините по-по-пожалуйста, но… а что случилось?

— ЧЕМ?!

— Цы-цы-цветочки… собирали? — предположила я, потому что сразу после этой пары Щица вызвали что-то таскать, и с тех самых пор я его не видела.

— Ты дергала мое заклинание!

— Яааа?

Я ничего такого не помнила. Ну, разве что муху. Но до сих пор я была уверена, что это мне голову напекло.

Мне сунули под нос стопку бумаг.

— Ч-что ээээ…

— Расчеты к заклятью, — сухо объяснила Онни, — это я заколдовала твоего фамильяра. И получила за это квартальную премию. Это своего рода шедевр, знаешшшь ли.

Шипение эхом отдалось в моих ушах. Мне даже показалось, что язык у моей учительницы раздвоенный. Почудилось, наверное.

— Заклинания для того и плетутся, чтобы их снимали. Иначе скушшшно, — продолжила Онни, — но насколько надо не уважать чужую работу, чтобы дергать за узлы интуитивно! Ненавижу этот метод! Если бы он не проснулся, ему бы и лицо перекосило, ясно?!