Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим - Дали Сальвадор - Страница 44

• Предыдущая
• 44/65
• Следующая

Вечером Лидия добралась домой, надела очки, села рядом с сыновьями, скромными рыбаками мыса Креус, которые чинили сети, и погрузила перо в чернильницу, чтобы на лучшей линованной бумаге, какая только продавалась в Кадакесе, писать новое письмо тому, кого она называла «мастером». Обычно она начинала следующим образом:

«Семь войн и семь мартирологов, да иссякнут оба колодца селения Кадакес! Дивно сложенная умерла! Она убита Пуза, Эль Греко, а также недавно созданным обществом коз и анархистов. Когда вы решите приехать, дайте мне ясный знак в своей газетной статье. Мне надо знать на день раньше, чтобы купить в Фигерасе мясо. В это время летом у здешних людей невозможно ничего „хорошего“ найти в последний момент» и т. д.

Однажды она появилась и таинственно сказала мне:

– Д'Орс позавчера в Фигерасе был приглашен на банкет!

Этого не могло быть, и я спросил, как она узнала об этом.

– Да это написано в газете, – ответила она. И показала мне статью, в которой было опубликовано меню и написано: «Закуска».

– Мне, конечно, очень хотелось бы, чтобы речь шла о нем, но как это связано?

Лидия немного подумала и ответила:

– Это как бы сказали «инкогнито». Д'0рс здесь инкогнито. Он не хочет, чтобы о нем знали.

Так она существовала в высшем мире, отбрехиваясь от остального селения. Она витала в облаках, но те, кто подсмеивался над историями господина д'0рса и «дивно сложенной», добавляли:

– Лидия не сумасшедшая. Попробуйте всучить ей пуд плохой рыбы. Ей пальца в рот не клади!

Она как никто готовила лангусты с рисом и дентос (дентос – очень сочная рыба, которую рыбаки считали морской свиньей) под маринадом, поистине божественные блюда. Для дентоса она придумала формулу, поистине достойную Аристофана.

– Чтобы дентос в маринаде удался, – говорила она, – нужны три разных типа: сумасшедший, скупердяй, и транжира. Сумасшедший занимается огнем, скупердяй наливает воду, а транжира – масло.

Если Лидия еще время от времени спускалась на землю, ее два сына, наоборот, были настоящими сумасшедшими и позже их поместили в больницу. Им казалось, что они обнаружили на просторах Креуса залежи полезных ископаемых, и все лунные ночи они проводили, роя в земле ямы. Я был единственный, кому они доверились, и однажды они поделились со мной, что отыскали радий.

У сыновей Лидии был жалкий домишко с разрушенной крышей в маленькой бухте под названием Порт-Льигат, в четверти часа ходьбы от Кадакеса, по дороге через кладбище. Порт-Льигат – одно из самых засушливых мест на земле. По утрам здесь царит дикая и жестокая красота, на закате восток становится свинцовым. Морской ветер, который на рассвете играет маленькими, веселыми, как улыбки, волнами, потом стихает, и море, как зеркало, с эпическим спокойствием отражает небо.

За два месяца, проведенные в Карри-ле-Руэ, единственная почта, которую я получал, были письма от Лидии. Я классифицировал и анализировал их как паронойальные документы важнейшего значения. Получив деньги от виконта Ноайе, я первым делом решил купить домишко сыновей Лидии, обставить его и жить там, где мне хотелось больше всего в мире. Гала желала лишь того, чего желал я, и мы написали Лидии. В ответном письме она подтвердила, что мы договорились и что она ждет нас. Сыновья готовы были передать нам главные залежи радия.

Мы приехали в Кадакес зимой. Отель «Мирамар» был на стороне моего отца и выдумывал предлоги, чтобы не принять нас. Мы расположились в крошечном пансионе, где пожилая домовитая горничная делала все, чтобы наше пребывание было приятным. Все, кто что-либо значил для меня и с кем я хотел быть в хороших отношениях, – это двенадцать рыбаков Порт-Льигата. Они держались независимо от общего мнения Кадакеса. Если поначалу у них и были кое-какие сомнения, то потом они поддались симпатии к Гала и моему влиянию. Рыбаки знали, что пишут обо мне в газетах, и сказали: «Он молод. Ему не нужны деньги отца и он волен жить своей жизнью, как он ее понимает».

Мы наняли столяра и вместе обсудили все, от количества ступеней до слухового окна. Ни один из дворцов Людовика II Баварского не вызывал у монарха и половины тех забот, которыми заняла нас эта хибара. Одна комната примерно четыре на четыре метра должна была служить столовой, мастерской, прихожей и спальней. Несколько ступенек вели в душ, туалет и кухню, такие крохотные, что в них можно было с трудом повернуться. Мы привезли из парижской квартиры блестящую никелированную мебель. Ограниченные средства позволяли нам вить гнездо лишь на двоих. Единственным украшением дома должен был стать зуб, маленький молочный белый зуб, прозрачный, как рисовое зерно. Он шатался у меня в десне, и я решил, когда он выпадет, просверлить его и подвесить на ниточке к потолку. Этот зуб заставлял меня забывать все трудности и тяготы.

– Не думай больше об этих проблемах, – сказал я Гала, – не думай о расходе воды, электричества, о комнате для прислуги. В день, когда ты увидишь мой зуб, подвешенный к потолку на ниточке, ты придешь в такой же восторг, как и я, больше того, у нас никогда не будет ни цветов, ни собаки, только наша страсть, которая нас скоро состарит. Однажды я напишу о тебе книгу, и ты станешь в один ряд с Беатриче.

Когда все детали перестройки домика были решены, мы уехали в Барселону, о которой крестьяне толкуют так: «Хороша Барселона, коль кошель полон». Мы оставили задаток кадакесскому столяру и у нас не осталось ни гроша. Мне нужно было пойти в банк, чтобы получить по чеку на 29000, выданному виконтом Ноайе. Склонившись к окошку, я удивленно услышал свое имя. Я не думал о своей популярности в Барселоне и фамильярность служащего сделала меня недоверчивым.

– Он знает меня, – сказал я Гала, – а я его не знаю.

Она была вне себя от моего ребячества и сказала мне, что я всегда останусь каталонской деревенщиной. Я сделал передаточную надпись на чеке, потом, в последнею минуту, когда служащий уже протянул руку, отказался дать ему чек.

– Нет. Пусть он сначала принесет мои деньги, тогда отдам ему чек.

– Что, по-твоему, он может сделать с этим чеком? – пыталась убедить меня Гала.

– Он может съесть его.

– Зачем ему съедать чек?

– Будь я на его месте, я непременно бы съел чек.

– Но даже если он съест чек, ты все равно не потеряешь ничего из денег.

– Знаю, но мы не сможем вечером пойти поесть «ле тордс» и «ле ровеллонс а льянна» («Ле тордс» – это маленькие птички, а «ле ровеллонс а льянна» – грибы, жаренные на вертеле: два каталонских блюда, излюбленных Сальвадором Дали.)

Мы немного отошли от окошка, и служащий банка ошеломленно смотрел на нас, не понимая, о чем мы спорим. Наконец Гала уговорила меня отдать чек, и я со вздохом «казал:

– Ну что ж… Идите сюда!

Всю мою жизнь мне действительно было очень трудно свыкнуться с озадачивающей «нормальностью» существ, которые населяют мир. Я всегда говорил себе: ничто из того, что могло произойти, не происходит. Не могу понять, как это человеческие существа могут быть так мало индивидуализированны и всегда руководствуются самыми строгими законами приспосабливаемости. Возьмите такую простейшую вещь, как крушения поездов. Сколько тысяч железных дорог покрывают пять континентов – и так немного крушений. Тех, кто устраивают крушения, в тысячи раз меньше, чем тех, кто любит путешествовать по рельсам. Когда в Венгрии арестовали диверсанта Марушку, устраивавшего крушения поездов, это был сенсационный и уникальный случай. Не верю, что человек настолько лишен фантазии, чтобы у водителей автобусов время от времени не появлялось желание выбить витрину Присуник, чтобы на лету не выхватить несколько подарков для своих семей. Не понимаю, не могу понять, почему фабриканты бачков для спуска воды не вложат в их конструкцию бомбу, которая взрывалась бы, когда потянешь за цепочку. Мне не понять, почему все ванны одной формы. Почему бы не придумать страшно дорогие такси – почти как все, но с искусственным дождем внутри, чтобы путешественник надевал плащ, когда на улице прекрасная погода. Не понимаю, почему мне не приносят отварной телефон, когда я заказываю жаренного омара, почему охладиться в ведерке со льдом ставят шампанское, а не вечно теплых и липких телефонных абонентов. И почему бы не заворачивать в соболиные меха разбитые телефоны с зеленой мятой в форме омара с дохлой крысой внутри – прямо Эдгар По, почему бы не водить их на поводке или не ставить на спину живой черепахе… Поражает ослепление людей, всегда совершающих одно и то же. Меня также удивляет, почему служащий банка не съедает чек, мне удивительно, что художники раньше меня не додумались рисовать «мягкие часы»…

• Предыдущая
• 44/65
• Следующая