У Гааза нет отказа - Окуджава Булат Шалвович - Страница 4

Московские остряки сочинили куплет:

Доктор Гааз уложит в постель,

Закутает в фланель.

Поставит фонтанель.

Пропишет каломель.

Уже в 40-е годы иные образованные москвичи подшучивали над его старосветскими манерами, устаревшими лечебными методами; но большинство ему верило, во всяком случае, не меньше, чем знаменитым профессорам, которые жили в роскошных особняках, брали большие гонорары, прописывали дорогие снадобья и напускали на себя таинственный вид "жрецов Эскулапа", высокомерно произнося непонятные слова.

А Гааз старался, чтобы его понимали все, даже вовсе не грамотные пациенты и санитары. Ободряя молодых врачей, боявшихся заразы, он приветствовал холерных больных поцелуями. В первый раз он даже сел в ванну, из которой вынули холерного больного... Однажды в больницу доставили крестьянскую девочку, умиравшую от волчанки. Страшная язва на лице была настолько уродлива и зловонна, что родная мать с трудом к ней приближалась. Но Гааз ежедневно подолгу сидел у ее постели, целовал девочку, читал ей сказки, не отходил, пока она не умерла. Словом и делом доказывал он, что врач должен облегчать страдания даже безнадежно больного, что "спокойствие души, необходимое для исцеления, должно исходить прежде всего от врача".

Московский митрополит, аскетический догматик Филарет, заместитель председателя Комитета попечения о тюрьмах, несколько раз сердито спорил с "утрированным филантропом", который осмеливался возражать ему, "владыке", и заступался даже за старообрядцев, число которых в московских тюрьмах не убывало главным образом благодаря митрополиту, требовавшему полицейской помощи для обуздания еретиков.

Но когда Гааз смертельно заболел, Филарет приехал его проведать и разрешил нескольким священникам служить в церквах молебны о здравии этого иноверца, а после его смерти разрешил заупокойные службы.

Гроб Гааза провожали на кладбище более 20 тысяч москвичей. Таких похорон в Москве не было целое столетие.

О нем говорили и писали с любовью и уважением люди самых разных взглядов единомышленники Герцена и убежденные консерваторы. Славянофил Шевырев посвятил ему стихотворный некролог:

Он сердце теплое свое,

Открыв Спасителя ученью,

Все состраданьем к преступленью

Наполнил жизни бытие.

Чехов вспоминал о нем, когда ездил по Сибири и Сахалину.

Первую книгу о жизни и деятельности Федора Петровича Гааза издал в 1897 году академик Анатолий Федорович Кони - ученый, юрист, историк, литератор, друг Льва Толстого, Тургенева, Достоевского, Некрасова и В. Короленко. До 1914 года эта книга переиздавалась пять раз.

За те же годы было выпущено более 20 популярных, в том числе и детских, книг о "друге несчастных", "защитнике и помощнике униженных и страдающих", "святом докторе" Гаазе.

В 1909 году во дворе больницы имени Александра III, как стали именовать полицейскую больницу, созданную Гаазом, в которой он жил и работал последние 10 лет, был установлен памятник - бронзовый бюст работы известного скульптора Андреева по проекту художника Остроухова. Главный врач этой больницы Всеволод Сергеевич Пучков был автором двух небольших книг о Гаазе.

В 1910-1911 годах у памятника Гаазу устраивались народные празднества; проходили воспитанники всех московских приютов и тюремные хоры. В эти дни некоторые московские трамваи и вагоны-конки были украшены портретами "святого доктора". Группа старших воспитанников одного из приютов прочитала на празднике в 1911 году стихотворное послание к А. Ф. Кони:

Привет вам за то, что умом и душой

Вы вспомнили первый о том,

Кто делал добро любовью живой,

Боролся с неправдой и злом.

Вы нам рассказали, как был он велик

Горячей любовью своей,

Как много страдал, чего он достиг

Средь грубых, бездушных людей.

Светлей и прекраснее повести нет,

Чем повесть о докторе Гаазе святом.

И мы посылаем наш детский привет

Тому, кто поведал о нем.

Фридрих Иозеф Хааз-уроженец немецкого городка - стал московским "святым доктором" Федором Петровичем Гаазом, истинно русским подвижником деятельного добра. Набожный католик, он по-братски "отдавал душу свою" за всех страдающих людей, исповедовавших другие религии, за вольнодумцев и безбожников. Беспредельно терпимый и неподдельно кроткий, он не испытывал ненависти даже к своим противникам и гонителям. Каждый день в продолжение всей своей жизни, исполненной неустанной напряженной работы, он действенно осуществлял свой девиз: "Спешите делать добро!"