Душа на осколки - Акулова Мария - Страница 16

– Что ты тут делаешь? Собираешься таскаться за мной целый день? – Ринар был раздражен, зол. На себя, на него, на всех.

– Нет, милорд, я просто волновался, вы ведь не объяснили…

– А я должен что-то тебе объяснять? – уже вторично на протяжении часа он срывался на гневный рык.

– Простите, я волновался за Альму.

– Она думает, что влюблена в меня, Аргамон, – настроение Ринара менялось в считанные секунды. Раздражение снова улетучилось, и теперь в глазах мужчины горел немой вопрос. Вопрос, на который Аргамон должен был что-то ответить, просто обязан, ведь сам Ринар понятия не имел, что с этим делать.

– Она юна, пройдет, – Аргамон говорил так, будто сам верил в это. За долгие годы игры он научился врать отменно.

– Когда пройдет? Еще несколько месяцев и все будет готово. Это пройдет за несколько месяцев, Аргамон?

– Мы можем подождать, мой лорд, – усач знал, что снова ступает на тонкий лед, что уже через секунду в Ринаре может проснуться злость, но не мог не попытаться.

– Нет, – в этом он был безапелляционен. Он не станет ждать. Он просто не может больше ждать.

– Она должна свыкнуться с мыслью, что вы для нее лишь друг. Станьте другом, мой лорд. Станьте другом, советчиком, товарищем. Докажите, что скорее отец, чем предмет восхищения и юношеской страсти.

– Я все это время пытался доказать именно это, Аргамон! Представить не мог, что она влюбится.

– Но это случилось.

– Я. Этого. Не хотел!

– Думаете, она хотела?

Их диалог продолжался по пути в сторону кабинета Ринара. Занеся ногу для следующего шага, он резко остановился, повернулся к чуть отставшему Аргамону.

– Что? – последний вопрос усача заставил его опешить.

– Думаете, она хотела влюбляться в мужчину, не способного ответить на ее чувства? Вы ведь знаете, мы не выбираем, кого любить. И когда разлюбить, решаем тоже не мы.

Ринар застыл, не зная, что ответить. Аргамон был прав. Это не вопрос ума. Это веление сердце. А каким образом делает выбор оно, не знает никто.

– Что мне делать, Аргамон?

– Не пытайтесь ее переубедить, мой лорд, юность упряма. Она будет любить вопреки еще сильнее.

– Но что тогда?

– Ничего, милорд. Пусть все идет так, как идет. Она сама все со временем поймет. Обязательно поймет. Альма очень умна.

Будь у Ринара другой вариант, он, несомненно, спорил бы с усачом до хрипоты. Будь у него другой вариант, он тут же взялся бы его исполнять. Но другого варианта у него не было, а потому, кивнув, мужчина вновь развернулся, направляясь к своему кабинету.

Аргамон не пошел следом. Остался стоять, провожая хозяина взглядом. Она упряма. Чертовски упряма, а потому, бояться, что его слова станут пророческими, не стоило. Но что-то сделать он обязан. Например, помочь понять кое-что Ринару. Не кое-что – самого себя.

В конце коридора послышались приближающиеся шаги.

– Свира, – управляющий окликнул девушку, и стук каблуков тут же ускорился.

***

Жалость к себе заняла у Альмы чертовски много времени. Она забыла об обеде и ужине. Боялась думать о том, что когда-то придется выйти из комнаты. Девушке казалось, что покинь она родные стены, и мир рухнет, а ее смоет с лица земли волной собственного стыда. Сидеть в комнате тоже было стыдно, но наедине с собой ей время от времени начинало казаться, что все происшедшее – неправда. Просто игры воображения или дурной сон.

Она так и не смогла себе ответить, зачем поцеловала Ринара. Почему именно сейчас? Зачем плела о любви, ясно осознавая, что он не нуждается в таком отношении, что оно его элементарно тяготит?

– Дура, – в очередной раз смахнув слезы, Альма села на кровать.

Никогда она не считала себя слабачкой. Всегда гордилась собственной стойкостью, а тут расклеилась по поводу, который сама бы высмеяла, обратись к ней с подобной проблемой та же Свира или любая подружка из монастыря.

Расправив складки на юбке, Альма встала на ноги, собираясь прохаживать по периметру комнаты вдоль и поперек. Это повторялось уже несколько раз. Она плакала, потом злилась, успокаивалась, была почти готова выйти из своего убежища, а потом возвращалась к кровати, вновь утирая слезы.

И, несомненно, так было бы и сейчас, но в который раз за слишком длинный день, в дверь постучали.

– Это я, госпожа Альма, – не дожидаясь разрешения, Свира заскочила в комнату, плотно прикрывая за собой дверь.

Что что-то не так, она поняла еще днем, когда Аргамон поручил ей сходить вечером к госпоже, но что все настолько «не так», Свира даже не подозревала.

Никогда она не видела слез Альмы. Эта девочка не плакали ни от боли, ни от бессилия. Никогда, а сейчас… Альма в тысячный раз опустилась на кровать, утирая со щек соленые дорожки.

– Альма, – горничная всплеснула руками, подлетая к расстроенной подруге. Она действительно была ей подругой. Пусть куда чаще Свира обращалась к ней как к госпоже, пусть всегда чувствовала между ними непреодолимую пропасть богатства опекуна девушки, но постоянно убеждала себя, что и такая дружба может существовать. Она завидовала. Конечно, завидовала, ведь знала историю Альмы из первых уст. Как можно не завидовать самой удачливой в мире монашке, которой вместо обета безбрачия достался до ужаса щедрый опекун, упавший в прямом смысле с небес? Но, в то же время, Свиру подкупала искренность и прямота Альмы, подкупало то, что бывшая послушница не вела себя так, как положено богатеньким барышням, одной из которых она в одночасье стала. Так же и Альма находила в горничной то, чему можно завидовать и чем восхищаться.

Это не была дружба без камня за пазухой, не родство душ, не чувство, которое не предается. В случае смертельной опасности, Свира не закрыла бы Альму грудью, не пожертвовала бы своим благополучием ради госпожи, не взяла бы на себя ее вину, требуй того обстоятельства, но и не отказала бы в помощи там, где чувствовала себя способной помочь. И сейчас был именно этот случай.

– Я все испортила, Свира! – Альма посмотрела в глаза подруги, сильнее сжимая кулаки.

– Что стряслось? – уперев руки в боки, девушка нависла над Альмой, готовясь слушать, а потом раздавать тумаков ей и ее обидчикам. Конечно, в пределах разумного.

И как бы ни было стыдно, обидно, но Альма рассказала. Рассказала все без утайки. Не заботясь о том, что разговор выйдет за пределы комнаты. Это она ценила в Свире больше всего – служанка всегда держала язык за зубами. У Альмы была уже добрая сотня тому примеров. Никогда их тайны не покидали этих стен.

– Господи, Альма, ну как же ты умудрилась-то? – Свира покачала головой, опускаясь рядом с подругой на кровать. При других обстоятельствах такой вольности она бы себе не позволила, но сейчас желание пожалеть дурочку было куда сильнее правил субординации.

– Не знаю! Свира, я не знаю! На меня будто что-то нашло. Я не собиралась! Видит бог, не собиралась. Мне будто на ухо кто-то шепнул, и я… Боже, как же стыдно. – Альма покачала головой, пряча лицо в ладонях.

– И что он? Хотя ладно… – Свира обвела подругу скептическим взглядом. – И так понятно. Ты лучше мне скажи, чего ты хочешь-то? Чего убиваешься?

– Как я смогу показаться ему на глаза? Как, после всего этого?! – Альма застонала, лишь представив, насколько ужасно будет день ото дня знать, что он где-то здесь, шарахаться от каждого шороха, боясь, что Ринар появится на горизонте.

– Альма, Альма, – Свира покачала головой, вновь поднимаясь с кровати.

Она была старше подруги всего на год, но девушке иногда казалось, что ей досталась самая наивная в мире госпожа, не имеющая ни малейшего представления о том, что люди, да и нелюди, называют отношениями.

– Думаешь, он завтра вспомнит об этом твоем… поцелуе?

Альма скривилась, вновь прокручивая в мыслях череду не самых приятных воспоминаний: свою невнятную попытку поцеловать, его сомкнутые губы, отсутствие той самой искры, которая должна была пробежать. Очевидно, лорд вряд ли причислит этот казус к лучшим своим моментам, но и Альма не почувствовала ничего. Так долго мечтала, а в результате… Пшик.