Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ) - "Мелани555" - Страница 39

‒ Не ищи виноватых, ‒ знакомый шепот почти интимно щекочет мое ухо. ‒ Постарайся простить всех. До встречи, любимая.

Я вскрикиваю. Я вижу, как он уходит, растворяется вдали, снова оставляя меня.

‒ Гейл. Гейл! Не уходи! ‒ я скулю, как побитая собака. Я срываюсь с места. Больничная каталка едва не сбивает меня с ног. Я опускаю глаза. Еще совсем молодой военный лежит на ней, на голове крупная марлевая повязка в красных пятнах величиной со сливу, китель прорван в двух местах, но все же он жив. Я чувствую его дыхание и слышу биение сердца. Я узнаю милые черты лица. ‒ Гейл. Гейл! ‒ я вспоминаю, ‒ Гейл, ‒ падаю на колени возле его каталки.

‒ Кто Вы? ‒ немолодая, но все еще красивая женщина с хорошо уложенными седеющими волосами подает мне руку, помогая подняться.

‒ Я, Мадж Андерси. Я та, что прокляла того, кого любила.

========== Простить себя ==========

Простить другого, может быть, не сложно,

Простить себя ‒ задача потрудней.

Порою кажется, что вовсе не возможно,

И ты достойна этих чёрных дней.

Порою кажется: все это заслужила,

И знает Бог какой урок подать,

Быть может, ты чего -то не ценила,

Раз не ценила, то извольте, потерять.

И рвётся сердце, кровью обливаясь,

И причитаешь ты: «За что, за что?»

И каждый раз, обратно возвращаясь,

Тебе не изменить уже уж ничего.

О прошлом вспоминая, жить осталось,

И слёзы не помогут уж никак,

Простите, нет, тут не поможет жалость,

От боли ты сжимаешь вновь кулак.

Анна Влади 11

‒ А потом ты словно помешалась: кричала, что мы обманываем тебя, что Гейл жив; кричала и плакала, а когда слезы кончились, и видеть, и слышать перестала. Я боялась, как бы и тебя смерть не забрала, слава Богу, что она только прядью волос ограничилась…

Четвертый день я сижу вместе с Хейзел Хоторн возле больничной кровати Гейла посреди длинного коридора Дистрикта-13, превратившегося в огромный больничный отсек для раненых, привезенных сюда после бомбежки двенадцатого и взятия второго. Многочисленные ряды коек с изувеченными телами простираются на многие мили вперед, а медсестры и врачи в белых халатах снуют между ними с нечеловеческой скоростью. Несколько часов назад в эту команду «белых пчелок» влились и Прим с Миссис Эвердин.

‒ Отдохни, Мадж, поспи хоть немного.

‒ Я не устала, спасибо. Прилягте, а я еще посижу. Вдруг понадобится моя помощь, да и сделала я еще не все.

‒ Побойся Бога, ‒ женщина качает головой. ‒ Ты и без того смотала больше сотни бинтов. Завтра ты и пальцами пошевелить не сможешь.

Смогу… Куда я денусь? Лучше работать ‒ следить за ровно скатывающейся марлей и не думать о том, что произошло.

‒ Огонь, наверное, до сих пор полыхает, ‒ мама Гейла вздыхает. ‒ Как стог сена, за несколько минут дотла, вот тебе и угольная пыль.

‒ Миссис Хоторн, ‒ я заглядываю ей в глаза, ‒ существует ли хоть слабая надежда, что они спаслись? Хотя бы папа… ‒ кого я обманываю, папа бы никогда не оставил маму. ‒ Может, они пришли позже и на другой край Луговины? Их мог забрать второй планолет?

‒ Старик Мелларк сказал, что самая первая бомба, ‒ слова даются ей тяжело, она медлит, вытирая слезы, и набирает в грудь больше воздуха, ‒ попала в твой дом, вторая ‒ в его пекарню. Надежды нет…

Вот так. Просто и без изысков. Что ходить вокруг да около? Надежды нет. Бомба, которую я считала падающей звездой, уничтожила мой родной дом и убила моих родителей и Мэри. Кажется, я даже хотела заключить с ней сделку. Слова, сказанные в минуту безумного отчаяния, теперь вспоминаются с печальной самоиронией: «Эй, небесное тело! Пусть Гейл будет жив! Все, что хочешь, бери взамен, только заставь его дышать». Видимо, сделка удалась. «Звезда» бесшумно согласилась и забрала. Три жизни вместо одной. Неплохо…

А ведь в глубине души папа догадывался, что все этим и закончится, он знал, что за повстанческие действия лично ответит перед Сноу. И, тем не менее, не выдал шахтеров и нашел способ связаться с Дистриктом-13. И теперь они все мертвы. Все: мама, папа и Мэри, и, если у Гейла я все еще имею шанс вымолить прощение, то у них ‒ никогда. А я была такой гадкой… Жестокой, грубой, неблагодарной и срывающей на них злость.

Я так виновата за свое потребительское отношение к ним… И я уже ничего не исправлю, никак и ничем не оправдаю своих ужасных, безжалостных поступков. Я так долго обвиняла надежного папу в постоянной занятости, а ласковую и добрую маму в болезненном бездействии, что не замечала их огромной любви и желания отдать мне все. И даже Мэри, моя милая старая Мэри, которая стала всем для меня, была вынуждена терпеть мои капризы и нападки. Я без конца упрекала их в том, что Гейл не отвечает мне взаимностью, я почти ненавидела их, а теперь потеряла. Потеряла всех, потеряла все, и уже ничего не исправить. Слова, вырезанные на сердце, выплаканные и выстраданные врезаются в память навсегда. Мне не нужна бумага. Они глубоко в душе:

Пока мы живы, можно все исправить…

Все осознать, раскаяться… Простить.

Врагам не мстить, любимым не лукавить,

Друзей, что оттолкнули, возвратить…

Пока мы живы, можно оглянуться…

Увидеть путь, с которого сошли.

От страшных снов очнувшись, оттолкнуться

От пропасти, к которой подошли.

Пока мы живы… Многие ль сумели

Остановить любимых, что ушли?

Мы их простить при жизни не успели,

А попросить прощенья ‒ не смогли.

Когда они уходят в тишину,

Туда, откуда точно нет возврата,

Порой хватает несколько минут

Понять: о Боже, как мы виноваты…

И фото ‒ черно-белое кино.

Усталые глаза ‒ знакомым взглядом.

Они уже простили нас давно

За то, что слишком редко были рядом,

За не звонки, не встречи, не тепло.

Не лица перед нами, просто тени…

А сколько было сказано не то,

И не о том, и фразами не теми?

Тугая боль ‒ вины последний штрих

Скребет, изводит холодом по коже.

За всё, что мы не сделали для них,

Они прощают. Мы себя не можем…

Мама. Папа. Мэри. Если бы я что могла исправить. Все было бы по-другому. С чистого листа. Но… Теперь я знаю, почему Гейл полюбил Китнисс: она добрая, храбрая, великодушная, смелая, а я пустая, жалкая и скверная. Я так и не смогла смириться с тем, что он меня не любит. Упорствовала, настаивала, обвиняла вас, а когда увидела свое полное поражение, начала брызгать желчью. Я все заслужила, но Вы не должны были расплачиваться за мои грехи. У Терри я вымаливала прощение на могиле. Для вас не могу сделать даже этого…

‒ Мадж, ‒ голос Вика звучит за сотню километров отсюда, постепенно приближаясь. Уже шесть ‒ пора на ужин.

‒ Хорошо, ‒ с трудом поднимаясь, складывая скатанные бинты на столик. Миссис Хоторн?

‒ Я пока побуду с Гейлом. Отведи Пози в столовую. Рори уже ушел.

Киваю и протягиваю девочке руку, за которую она уцепляется мертвой хваткой. В последнее время Пози плохо выглядит. Ее детская непосредственность и милое озорство сошли на нет. Очень хочется верить, что на нее так влияют новые условия жизни, а не та ужасная ночь огня и смертей, во время которой я чуть было не помешалась.

Если признаться честно, то Дистрикт-13 и впрямь наводит тоску, хотя многим тоскливо, не только из-за царящей тут атмосферы. В целом здесь неплохо, но все-таки к местным устоям приходится привыкать. Особенно сильно расстраивает серый цвет. Практичный и немарковитый он покрывает все: от стен извилистых коридоров, не принадлежащих больничному отсеку, до стандартных комбинезонов, сшитых из прочной материи, в которые одеты и мужчины, и женщины, и живущие здесь десятилетиями, и вновь прибывшие. Вчера ради развлечения Вик заставил меня сыграть в «Ассоциации», и, когда он обозначил Дистрикт-13, мне не пришло ничего в голову, кроме огромной жестяной банки. С каждым днем я убеждаюсь в истинности своей метафоры все больше.