Страшные сказки для дочерей кимерийца (СИ) - Тулина Светлана - Страница 29

Тем более что для злости у Атенаис имеются более чем веские причины — после полуденного колокола прошло уже почти что три поворота клепсидры, а рабыни с ее туалетными принадлежностями и чистым платьем так и не появились! И она вынуждена до сих пор сидеть в этом, вчерашнем, — мятом, рваном, запачканном кровью и насквозь пропахшим мерзким лошадиным потом! Словно она сама рабыня, причем из самых грязных, при конюшне!

Атенаис передернула плечиками.

Митра свидетель, она была скромной и послушной дочерью, готовой стойко переносить все тяготы и лишения походной жизни, но это уже чересчур! Ни гребня, чтобы расчесать спутанные волосы, ни платья, чтобы переодеться, ни ароматных масел, чтобы умастить покрасневшую от солнца и морского ветра кожу, ни даже просто воды, чтобы умыться!

Когда утром она попросила у стражников воды, они принесли ей кружку! Когда же, утомленная их непонятливостью, она объяснила, что ей нужно два больших ведра и, желательно, подогретой, а также немного мыльного корня и отрез чистой ткани, они переглянулись и просто начали ухмыляться ей в лицо. Впрочем, она и не ожидала от них ничего иного — с таким-то грубым начальником! Каков командир стражи — таковы и простые стражники, отец всегда так говорит.

Вид из окна был так себе, но из других окон вообще виден только забор, так что выбирать не приходилось. Это хотя бы выходило в сторону ворот. А за ними, когда они были открыты, виднелся солидный кусок пыльной дороги. Лучше бы, конечно, если бы за окном было море — смотреть на море Атенаис нравилось. Но из дома-крепости море не увидишь. Для этого надо или выйти за забор на самый обрыв, или даже спуститься вниз и пройти через всю деревню. А за забор ее не выпускали.

Впрочем, перед воротами тоже иногда происходило что-нибудь интересное. Вот, например, как сейчас, когда ослепительно красивая женщина неторопливым уверенным аллюром подъехала по пыльной дороге к самым створкам и остановила гнедую кобылу в паре шагов от сразу как-то вдруг подтянувшегося стражника…

Она о чем-то его спросила. Стражник отчаянно замотал головой, на лице его была написана откровенная мука. Лицо красавицы же выражало лишь веселое недоумение. Атенаис изо всех сил напрягла слух и почти высунулась из окна, хотя так вести себя королевской дочери, конечно же, совсем не подобало.

— Ты хочешь мне сказать, что не пропустишь меня? — переспросила красавица с непередаваемой интонацией, — Ты — МЕНЯ?!

Она рассмеялась — безумно прекрасным переливчатым смехом, словно высказанное ею предположение было на редкость удачной шуткой, и легонько шлепнула гнедую по крупу изящной ручкой кожаной плетки.

Кобыла уверенно пошла вперед, грудью оттеснив попытавшегося встать на пути стражника. Стражник стоял, безвольно опустив руки вдоль тела, и смотрел вслед женщине с непонятной тоской. Он даже не пытался схватить копье, прислоненное к забору в двух шагах от ворот и от него буквально на расстоянии вытянутой руки. Не пытался выхватить кинжал из-за пояса, даже просто вскинуть руки и схватить кобылу за повод — и то не пытался, просто стоял и смотрел.

Красавица же продолжала смеяться, глядя, как к воротам сбегаются прочие охранники — все шестеро. Вообще-то их была полная двойная рука, но остальные как на рассвете завалились спать, так и дрыхли вповалку на широких лавках у задней стены дома-крепости, и их храп служил Атенаис еще одной причиной для раздражения.

Всадница была не просто красива, нет — она была ослепительна. Стражники выбегали ей навстречу, грозные, схватившиеся за оружие — и замирали, опуская руки, как тот, самый первый, еще в воротах. Словно сраженные наповал безумной любовью, как в песнях менестрелей — Атенаис могла бы, пожалуй, в это поверить, настолько незнакомка была хороша.

Сидела прекрасная наездница на своей гнедой по-женски, боком. Атенаис не видела, чтобы шемитки так ездили. Впрочем, немного подумав, она поняла, что вообще не видела шемитских женщин верхом — те, похоже, перемещались исключительно в паланкинах и повозках. Но эта красавица держалась в седле уверенно, и неудобная поза, похоже, ничуть ей не мешала. Да и вообще представить что-то, что могло бы помешать такой женщине, Атенаис не смогла бы — при всём богатстве своего воображения.

Меж тем прекрасная незнакомка легко соскочила с коня, небрежно бросив поводья одному из стражников — тот так и остался стоять, судорожно сжимая в руках кожаные ремешки и глядя на гостью осоловевшими глазами. Одета она была в узкую серебристую столу, облипавшую точеную фигурку, словно змеиная кожа, но при этом почему-то ничуть не стеснявшую изящной легкости движений. Её уложенные в высокую прическу волосы были безупречны и сияли тем почти черным светом с легким красноватым отливом, который приобретают после особой обработки и закалки только самые лучшие клинки из благородной черной бронзы. Несмотря на послеполуденную жару и проделанный путь, на одежде красавицы не было пятен пота или грязи. Судя по тому, как блестели на солнце ее волосы, дорожная пыль не оставила следов и на них.

Атенаис беззвучно застонала и отпрянула от окна, спрятавшись в полутьме внутренней комнаты. Эта женщина была идеалом. Именно такой представляла себя в мечтах сама Атенаис — не сейчас, конечно, а через некоторое (будем надеяться, не такое уж большое!) количество зим, когда даже такие грубые старики, как Закарис, называя ее прекрасной госпожой, перестанут вечно добавлять отвратительную приставку «маленькая» или чуть менее противную «юная».

Встретив эту женщину через несколько зим, она бы, пожалуй, ее возненавидела. Сейчас же она ее обожала. И безмерно страдала оттого, что придется предстать перед подобной безупречной красавицей в виде дурно пахнущей и грязной оборванки.

Будь у Атенаис выбор — она бы предпочла немедленно провалиться сквозь земляной пол. Но выбора не было — прекрасная незнакомка неотвратимо приближалась, идя через двор прямо к двери бревенчатого дома. Один из самых молодых стражников дернулся было ей наперерез, но более старший товарищ торопливо схватил его за плечо и что-то горячо зашептал на ухо, время от времени боязливо косясь в сторону красавицы. На лице молодого стражника постепенно стало проступать то же самое ошарашенное выражение, что и у прочих охранников.

Еще один стражник метнулся вперед, но его почему-то никто не одернул. И буквально через миг Атенаис поняла — почему. Он вовсе не собирался останавливать прекрасную незнакомку. Он просто распахнул перед нею дверь, склонившись в низком поклоне.

Легкие шаги прошелестели по деревянным ступеням. Прекрасный голос проворковал чуть насмешливо:

— Благодарю. Ты понятливый мальчик.

Светлый проем на миг перекрыла изящная тень — и вот уже бронзововолосая красавица в серебристой столе стоит на пороге, с веселым недоумением рассматривая замершую в темном углу Атенаис, в конец смущенную и потерявшую дар речи от восхищения.

— Добрый день! — голос обворожительной незнакомки был подобен голосу флейты, от него точно так же сладко замирало в груди и обрывалось сердце, а колени делались слабыми, словно у новорожденного ягненка. — Я — Нийнгааль, сестра военачальника Асгалуна Закариса. А кто ты, юная красавица?..

***

Правитель Анакии давал полцентурии обученных пикинеров — правда, с некоторыми оговорками. Воины будут предоставлены через два дня, с полным вооружением, но обеспечение их вьючными лошадьми и провиантом на время похода экономный правитель предоставил каптенармусу объединенной армии. Подчиняться же анакиевские пикинеры будут только своему непосредственному военачальнику, который сам уже станет решать, выполнять ли его отряду полученное от общеармейского руководства задание.

Конан, постепенно темнея лицом, выслушал наглые речи гонца молча. Гонец был не виноват — передавая послание, он бледнел и трясся, словно в одномоментье стал жертвой моровой болотной трясовицы. Хоть и не свои слова произносил он — но слишком хорошо знал, какие неприятности порою случаются с гонцами, принесшими скверные новости. То, что явился он в замок, а не сбежал, говорило о недюжинной храбрости, а чужую храбрость Конан уважал. А вот зарвавшегося купчишку, по какому-то недоразумению вообразившего себя королем вольной Анакии, следовало осадить, и немедленно. Чтобы другим неповадно было.