Кто есть кто - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 19

• Предыдущая
• 19/20
• Следующая

Между ними начались скандалы. Пока Вера молчала и со всем мирилась, она была для Кисина «хорошей», как только она почувствовала за собой право что-то требовать от мужа — он взбунтовался против нее точно так же, как привык бунтовать против матери. Любая, самая невинная, ее просьба воспринималась Кисиным как страшное давление, попрание его свободного «Я». Вера просила его посидеть десять минут с ребенком, пока она разогревает детское питание на плите в общей кухне общежития, — Кисин демонстративно сваливал в гости к знакомым девчонкам в соседний блок. Вера возвращается в комнату: все двери открыты, кожаные куртки на вешалке у двери висят, кошелек на столе валяется — заходи кто хочешь, бери что хочешь, — и пятимесячный Димка в коляске надрывается от плача. А Кисин в это время спокойно сидит в соседней комнате, окруженный, как индийский бог Кришна, кружком девиц, и задушевно проповедует им под гитару, что-де: «Сидя на красивом холме, я часто вижу сны, и вот что кажется мне: что дело не в деньгах и не в количестве женщин, и не в старом фольклоре, и не в новой волне...» — и восторженные девицы его чаем со сгущенкой потчуют...

Нет, долго это продолжаться не могло. Хотя в некоторых семьях такая жизнь длится годами, десятилетиями... А вот она не побоялась в двадцать один год оказаться буквально на улице с трехлетним ребенком на руках, без прописки. Разве легко ей было? Нет, но она выкарабкалась. Отступать было некуда — вот в чем секрет. Кисин мог, чуть что, поджать хвост и уползти обратно к мамочке, а у нее за спиной ничего и никого не было.

Те же подружки, что раньше сокрушались и сочувствующе кивали, выслушивая ее жалобы, теперь все, как одна, встали на сторону Кисина: ты что! как это ты бросишь мужа, он же отец, ты одна не справишься!.. Они не понимали и не замечали самого главного: Вера в какой-то момент почувствовала, что Кисин висит на ней пустым грузом, балластом, который ей приходится тянуть на себе вместе с ребенком, учебой, работой и остальными проблемами. И в один прекрасный день она поняла, что без него ей просто станет легче.

«Я была как человек с гангреной руки или ноги. Если вовремя не решиться и не отрезать, то начнется заражение крови. Не отруби я вовремя все концы с Кисиным, так и сгнила бы с ним заживо, да еще и ребенок мучился бы. А так — да, тяжело было заново учиться жить и двигаться, сначала будто на костылях, потом будто на протезе... А потом уже шпаришь вперед без оглядки, чем больше работаешь — тем лучше себя чувствуешь, дни так и мелькают, и только диву даешься: неужели была у меня другая жизнь? На что я тратила лучшие годы? Выискивала обколотого мужа по девкам? Экономя копейки, на кислом молоке оладьи у плиты жарила по полдня? Портила себе здоровье, скандаля со свекровью из-за пригоревшей кастрюли? Тьфу!»

Они спали по очереди на одних нарах. Вера теряла счет дням. Все дни были похожи один на другой, как два пятака, ей казалось, будто прошла тьма времени с тех пор, как она попала в шестнадцатую камеру. Веру все еще не вызывали к следователю, но, поскольку такая задержка никого из ее сокамерниц не удивляла, Вера старалась не волноваться. Но это получалось плохо. Все чаще и чаще она вспоминала тот случай у ее подъезда. И тот телефонный звонок...

Контролер уже два раза заходил в кабинет и делал знаки, что пора и честь знать, гражданин адвокат. Засиделись, мол.

— Ну хорошо, — сказал я наконец, — мне пора. А завтра, гражданка... — я запнулся, не зная, как ее назвать, — в общем, завтра мы продолжим наш разговор.

Она встала. Пока она рассказывала, глаза ее изменились. Из тусклых, почти мертвых они превратились в глубокие, темные, и что самое главное — в них появилась надежда. И надежда эта, как ни крути, была связана с моими действиями как защитника. Может, это и есть самое главное в профессии адвоката — давать людям надежду? Может быть. Я еще не совсем разобрался.

— Я вас прошу, Юрий Петрович, — тихо сказала она, поднимаясь с табурета, — я вас очень прошу. Заклинаю. Узнайте, что с Димой.

— Скажите, а у вас есть родственники, близкие знакомые, друзья, которые могли бы подтвердить что вы — это вы?

— Ну конечно. На телевидении все — Петр Шовкошитный, например, потом, Лена, моя старая приятельница, она живет на Солянке в коммунальной квартире — дом 12, квартира 3. Если на то пошло, то и мой бывший муж, и его мать... Может быть, к нему отправили Диму? Мне бы этого очень не хотелось.

— А родственники?

— Нет. У меня нет родственников.

— Я понимаю... Сделаю, что могу. А пока — до завтра.

И ее увели. Перед тем как выйти из кабинета, она обернулась и мельком глянула на меня. Черт его знает, меня, конечно, нельзя назвать «людоведом», но что-то было в этом взгляде такое... Не может так смотреть человек, который «лепит горбатого» своему адвокату.

Я вышел из Бутырки через три часа в полном расстройстве чувств. То, что рассказала моя подзащитная, не поддавалось никакому логическому осмыслению. Конечно, если все это было правдой. Но с другой стороны, история слишком фантастична, чтобы оказаться выдумкой. Такого либо просто не может быть, либо...

Говорят, что любая криминальная история имеет прецедент. Иными словами, обязательно что-то похожее уже где-то бывало. Но в моей следовательской практике ничего подобного не случалось. Надо будет спросить у Турецкого: его опыт несоизмеримо больше моего...

Жаль, я по ночам не смотрю телевизор. Иначе была бы надежда на то, что я когда-либо видел эту Зою... то есть, возможно, Веру. Так и запутаться недолго.

Вернувшись домой, я набрал номер телефона больницы, в которой, по словам Генриха Розанова, лежал Барщевский. Надо же в конце концов выяснить, почему он ни разу не встретился со своей (а теперь моей) подзащитной.

Дежурная в регистратуре пошелестела листами журнала и ответила:

— Барщевский Валерий. Выписался.

— Как? — удивился я.

— Как, как, — разозлилась медсестра, — выписался, и все. Вчера еще.

Я позвонил ему домой. Опять автоответчик.

Интересно. Ну ладно, завтра поеду к нему сам.

Не могу сказать, что я так сразу поверил путаному и противоречивому рассказу Зои-Веры. Звонки, избиение у подъезда, похищение, больница, пластическая операция, заточение в тюрьму — все это было скорее из дешевого детектива, которых сотни на лотках у каждой станции метро, чем из настоящей жизни. Но с другой стороны, она так убедительно рассказывала каждую деталь... Хотя у человека в тюрьме времени много, чтобы напридумывать всяких небылиц.

В любом случае именно мне предстоит докопаться до истины.

Что ж, будем докапываться. Неужели в конце двадцатого века в столице можно вот так взять и выдать человека за другого и засадить в тюрьму? Нереально. И кроме того, со времени моей следовательской практики в голове всплывали смутные воспоминания, что у каждого действия или преступления должен быть мотив. Или причина. Пытаясь найти этот мотив в рассказе Зои-Веры, я пока что терплю полное фиаско. Посудите сами. Если бы она кому-то мешала жить или совершила преступление, зачем надо ее сажать под другим именем? Если же она не совершила ничего, то тем более это лишается смысла.

Тьфу! Бред какой-то! Государственные органы в нашей стране еще функционируют, телевидение никто не закрывал. Ну не может быть, чтобы я не смог идентифицировать живого человека!

С этими мыслями я закончил этот день и решительно отправился в постель. Спустя три минуты я крепко спал.

Однако долго спать мне не пришлось. Где-то около часа ночи раздался телефонный звонок.

— Алло, — я поднял трубку с намерением послать подальше того, кто звонит и мешает моему законному отдыху.

Но делать это я не стал. Потому что из трубки раздался голос, пожалуй, единственного человека, которому я позволял звонить в любое время дня и ночи. Это была моя сестра Валя. Или, как ее называли в нашей семье, Вава.

• Предыдущая
• 19/20
• Следующая