Похищенная, или Красовица для Чудовища (СИ) - Чернованова Валерия М. - Страница 32

Жаль, с такой же лёгкостью нельзя очистить память. Выскоблить нахальный образ второго братца, а заодно и всё случившееся за последнее время.

— Я спрошу у хозяина, — рабыня почтительно поклонилась.

— Спрошу у хозяина, спрошу у хозяина… — перекривляла Мишель служанку, когда шаги на лестнице стихли. — Ведут себя, как заведённые механизмы, и только и знают, что о своём хозяине долдонить! Когда же уже наконец вернётся настоящий хозяин — мистер Донеган?!

Рабыня появилась спустя четверть часа. Нервно теребя огрубевшими пальцами оборку крахмального передника, краснея и запинаясь, сказала, что госпожа может купаться, когда и сколько захочет, но… Только в присутствии хозяина.

— Значит, буду ходить грязной! Так и передай своему хозяину! — Мишель чуть не зарычала от ярости и остервенело хлопнула перед зардевшейся рабыней дверью. — Один хочет целовать, другой — купать. Похотливые животные! — вынесла свой вердикт и оглядела комнату сумрачным взглядом, ища что-нибудь, что бы можно было расколотить. О стену или об пол.

В идеале — о головы обоих братцев.

— Надо было к Мари Лафо не за приворотом обращаться, а просить, чтобы наслала порчу! И на одного, и на другого! — в сердцах выпалила бунтарка.

К досаде Мишель, ничего хрупкого и легко бьющегося ей в поле зрения так и не попалось. Оставалось только запустить в стену книгой о приключениях Морского дьявола и в который раз поклясться в ненависти до гробовой доски Донегану-старшему, не забыв припомнить и младшего.

Не сразу удалось обуздать гнев. Когда перед глазами перестало темнеть, пленница не без удовольствия отметила, что комната после уборки сверкает и искрится, щедро орошаемая косыми лучами яркого солнца. Простыни приятно пахли лимонной вербеной, в подсвечниках белели, горделиво вздымаясь, свечи, а в раскрытое настежь окно, обрамлённое с обеих сторон ажурными занавесками, врывались ароматы тёплого весеннего утра: терпкий — подстриженной травы и сладкий — цветущей вишни.

Мишель грустно улыбнулась. Будь она сейчас в Лафлёре, ещё бы нежилась в постели. Потом бы вкусно позавтракала, по привычке забыв, что леди полагается завтракать не вкусно, а мало. Ну а после наряжалась бы перед зеркалом под полные искреннего восхищения комплименты младшей сестры. Возможно, перебросилась бы с Флоранс парой скупых словечек. Или, быть может, они бы снова поссорились, как делали это частенько.

Девушка печально вздохнула. Странное дело, ей не хватало их выяснений отношений. И ещё больше она скучала по светлым, ясным улыбкам Лиззи.

— Увижу — задушу в объятиях и зацелую до смерти, — сделала себе пометку в памяти. Постаралась отвлечься от неприятно колющих сердце воспоминаний и сосредоточилась на своих таких приятных фантазиях.

…Нарядившись, она могла бы отправиться на прогулку. Одна в компании своей вороной кобылки или, если бы пребывала в хорошем расположении духа, в обществе какого-нибудь обходительного кавалера, которые ежедневно оббивали пороги Лафлёра в надежде увидеться с первой красавицей графства.

Будь она сейчас дома, наверняка бы ломала голову, отправиться ли на пикник с кем-нибудь из соседей. Или предпочесть трапезе на свежем воздухе музыкальный вечер, которому обязательно предшествовали долгие часы сборов.

— Но ничего из этого сегодня не случится, — прошептала Мишель, развеивая приятные картины несуществующего будущего и сейчас как никогда отчётливо понимая, что жизнь, так похожая на сказку, осталась в прошлом.

А настоящее если и можно было сравнить со сказкой, то только с очень и очень страшной.

Мишель испытала ни с чем не сравнимое облегчение, когда увидела в окно Галена, уезжающего куда-то в коляске. Следом за ним в неведомом направлении умчался Кейран, и девушка почувствовала, что без них в Блэкстоуне дышится намного легче.

Мишель было скучно. Читать с утра до вечера она не любила, глазеть в окно ей быстро надоело. Желая скоротать время, что оставалось до обеда, девушка пересмотрела ветошь, хранившуюся в сундуках, в которые вчера заглянула лишь мельком. Снова внимательно изучила книжный стеллаж, наметив для себя программу на вечер: чтение ещё одного авантюрного романа.

Посидела в кресле-качалке и даже поближе познакомилась с куклами, запихнув безрукие и безголовые игрушки на дно самого большого сундука.

— Какие же вы всё-таки страшные, — не постеснялась высказаться девушка.

Подтащив табурет к стеллажу, потянулась к самой верхней полке, легко балансируя на носочках. В самом дальнем углу, в ореоле припыленных кружев и алых лент, сидела фарфоровая красавица.

— Иди-ка сюда. Посадим тебя пониже. — Кряхтя от напряжения, Мишель тянулась всем телом, впервые сокрушаясь, что она не дылда, как Флоранс, а хрупкая Дюймовочка. Наконец, к вящей радости девушки, ей удалось ухватиться кончиками пальцев за тонкую, как паутинка, оборку пышной юбки. Мишель потянула куклу на себя и чуть не вскрикнула от неожиданности, когда на пол возле табурета приземлилось что-то тёмное и увесистое.

Дунув на прядь, выбившуюся из собранного впопыхах пучка и теперь назойливо лезущую на глаза, пленница присела на корточки перед потрёпанной, видавшей виды книгой в растрескавшемся кожаном переплёте.

Не сдержавшись, чихнула и, быстро смахнув серую дымку пыли, пролистала находку. Ею оказался чей-то дневник, страницы которого были сплошь исписаны аккуратным убористым почерком.

Мишель разложила дневник у себя на коленях, открыв его примерно на середине, и вздрогнула, прочитав первые строки, темневшие на пожелтевшей странице:

Уже три месяца я не вижу белого света.

Даген — монстр. Чудовище.

В Блэкстоуне он господин и бог.

А я ему больше не жена. Теперь я его пленница. Рабыня.

Я чувствую… Нет, точно знаю! С рождением ребёнка моя жизнь кончится…

Даген меня убьёт.

Мишель вскочила, как от удара хлыстом, больно врезавшимся в охваченное страхом сознание. Отпрянула, будто только что держала у себя на коленях свернувшуюся кольцом змею, которая её едва не ужалила.

Несколько мгновений пленница стояла, вслушиваясь в быстрые, рваные удары своего сердца. Потом, справившись с волнением, опустилась на колени, глядя на раскрытые страницы чьей-то страшной исповеди.

После беглого прочтения первых страниц Мишель уже знала, чей дневник случайно попал ей в руки. Более века назад его вела миссис Даген Донеган, в девичестве носившая имя Айра-Каролина Фоулз. По примерным подсчётам пленницы покойная хозяйка Блэкстоуна могла приходиться прапрабабкой теперешнему молодому поколению Донеганов: первые записи были сделаны в 1735 году, когда юная мисс Фоулз познакомилась с двадцатисемилетним красавцем Дагеном Донеганом. Плантатором и коннозаводчиком, родом из далёкой Эйландрии, то ли выкупившим земли, на которых впоследствии был возведён Блэкстоун, то ли выигравшим их в карты.

Мишель знала, в те времена, да и сейчас порой тоже случалось, мужчины, опьянённые азартом и виски, могли запросто спустить за ночь целые состояния. Земли, дома, рабов — во хмелю и не с таким расставались. Бывало, проигрывали даже дочерей. Рабынь — ещё куда ни шло. Но чтобы отдать какому-нибудь прощелыге собственного ребёнка… У Мишель в голове не укладывалось, как можно совершить подобное. Девушка невольно порадовалась, что её отец был равнодушен как к азартным играм, так и к крепким напиткам.

Пробежавшись взглядом по первым страницам, пленница пришла к выводу, что прошлое у Дагена Донегана было тёмное. Впрочем, юную красавицу Каролину, без памяти влюбившуюся в коннозаводчика, не заботило его прошлое. Только будущее, которое она надеялась когда-нибудь у них станет общим.

— Донадеялась, — проворчала Мишель, борясь с желанием разорвать исписанные листы на мелкие клочки.

Она злилась. Злилась на аккуратные округлые бусины-буквы, складывавшиеся в восторженные, пропитанные эйфорией и девичьей влюблённостью слова. Те в свою очередь тянулись друг за другом, словно вагоны бесконечно длинного поезда, вроде того, на котором она так и не добралась до Доргрина.