Крестопереносец (СИ) - Булыух Михаил - Страница 30

Совсем скоро они нашли яму, из которой Пажопье вытаскивал барона. Дружинники заволновались. Посмотрели вниз, качая головами. Степан пробормотал:

- Снова Крот-Разбойник пошаливает…

- Кто? – переспросил Пендаль.

- Крот-Разбойник… Ну Соловья-Разбойника, знаешь? На дереве сидит и свистит. А Крот – брат ему, двоюродный… Крот-Разбойник. Его работа, больше некому…

- А кого он ловит-то?

- Да кого придется. Говорят, однажды мамонта поймал.

- Да они же вымерли!

Вмешался Ставросий.

- Скил ловушечный у него прокачан хорошо! Хватит уже, о крысе этой сухопутной. Вперед, салаги, Господь тем помогает, кто сам что-то делает, а не только языками чешет!

Батюшке, самовольно взявшему на себя функции предводителя отряда никто перечить не стал, опасаясь кадила. И вскоре они вновь оказались под сенью деревьев.

Поддерживаемый Пендалем, все еще сильно хромающий Степан вполголоса рассказывал.

- Крот этот, в основном на дорогах да трактах ловушки роет, да так прячет искусно, что и не углядишь… Сколько ужо народу извел – ужас. Но и в полях да лесах такие вот ямы встречаются… Уже не на людей, на зверей копанные. А иногда не пустые. Причем, всякие лоси да медведи, редко в них падают… Чаще, такие твари, что и увидеть страшно. Как, почему, и откуда – непонятно… А еще, говорят, будто Крот-Разбойник – людоед! И, где-то под землей, глубоко-глубоко, возле самого Ада, есть у него тайные хоромы, все человеческой костью отделанные, да кожей обтянутые! И кто ему в лапы попадет, уже не жилец, сгинет, как и не было… Без покаяния и грехов отпущения…

- А кто говорит?

- Дык… Люди.

- А они откуда знают?

- Наверное, слыхали от кого-то.

- А те люди?

- Да че ты пристал… Говорю, че сам слышал. За че купил, за то и продаю.

- А что за звери? Ну, ловятся?

- Ну-у, - протянул Степан, - всякие… Но лично я видел только двоих. До сих пор ночами снятся…

- Страшные? Что за звери-то?

- Первый вообще жуть… Как называется по-научному – не ведаю. Мы ту яму засыпали от греха. Вместе с чудищем энтим. А выглядел он… Ну, представь, будто огромного, размером с лошадь ежа, наизнанку вывернули, зубы от бороны ему вставили и ноги паучьи пришили… Мы, когда его нашли, он подох ужо… Вонял – страсть. Я после, неделю этот запах из одежки вывести не мог…

- А второй?

- Второй… Второй, не такой страшный. На скелет человечий похож, только железный и блестел. И глаза красным светятся, будто огонь, будто судный день предрекают… Тот, еще живой был, хотя двинуться не мог, только руками дёргал и головой вертел… Хорошо на кол насадился, качественно, на всю длину. Дёргался на нем, дрыгался, и все время, как заведенный бубнил «осла-висла, осла-висла»… С нами тогда сам Боромир был, он энтого урода опознал. Сказал Титыща это. Подвид термометра, чо ли… Мы потом месяц около этой ямы дежурили, Крота поджидали. Так и не явился он. А Титыщ энтот, весь месяц без передыху: «осла-висла, осла-висла»… Хотя никаких ослов, помимо него, близ не висело…

Осторожно продвигаясь по лесу, отряд вышел к тому месту, где барон попал в плен к шишеню. Следов борьбы, помимо двух убитых уже несколько часов назад волков, не наблюдалось. Растерзанного хищниками или висящего на дереве крестоносца – тоже.

Один из воев оказался неплохим следопытом, и довольно быстро понял, куда ушла стая. А вот, куда делся рыцарь, понять не смог.

Решив не распылять силы, выстроились плотной цепью и начали поиски барона. Ну, или его останков.

…

Данунашка очнулась.

Где она и как сюда попала – совершенно непонятно. Осмотрелась. Типовая крестьянская изба, местные в таких поголовно живут. Чисто прибрано, печь побелена и расписана узорами. Только на столе – беспорядок - объедки, кости, гора грязной посуды. Попыталась встать… Не тут-то было. Связана… По рукам и ногам связана.

Печь явно сейчас топится, все признаки налицо. А наверху, на печи, в груде наваленных подушек, перин и одеял кто-то храпит. Да еще как храпит, молодецки, заливисто, громко.

Она попыталась вспомнить, что же произошло… Все будто в тумане. Вот, идет, рука об руку, со своим спасителем… Вот помогает несчастной нищенке… И все. Потом, белое марево бессознательности.

Ладно, это сейчас неважно. Главное, как убежать? А убегать нужно, не просто же так связали, явно не с добрыми намерениями. Девушка завозилась, пытаясь выбраться из пут. Нет, никак. Веревка хорошая, тонкая, но прочная. А стул, к которому она примотана, вообще к полу гвоздями прибит.

Нет, потихоньку развязаться и убежать не получится. Ну, тогда… Тогда остается только взывать о помощи. Может, любимый именно сейчас ищет, где-то рядом ходит, а найти не может? Только надо кричать громко, и разборчиво. Долго-то орать все равно не выйдет, проснется тот, кто на печи спит, и все, не покричишь. Она набрала полную грудь воздуха, и…

Удивленно и испуганно закашлявшись, выдохнула.

Из-под печки вылез маленький, размером не больше мышки, человечек с длинными усами. Улыбнувшись приложил палец к губам и сказал:

-Тссс!

…

Четвертый грустно катился по лесу. Самое несчастное существо на всем белом свете (например, пингвин попавший в Сахару), и тот бы сжалился увидь он Четвертого. Настолько печальную розовую мордашку не найдешь больше нигде. Казалось, вся скорбь мира нашла себе пристанище, именно в этом шарике с детским личиком.

Когда, при очередном зиг-заге, из вязанки выскочила-таки ветка за которую он держался, вся коротенькая жизнь пронеслась у бедняги перед глазами. Лететь, цепляясь за хворостинку было страшно, но еще страшнее - падать. Благо, шлепнулся он на густую ель, и упругие хвойные лапы смягчили падение. Так что, все еще держащий в ладошке бесполезную веточку, колобок почти не ушибся. Зато совсем потерялся. Так он и шел по лесу, куда глазки глядят, одинокий, всхлипывающий и тихонько зовущий своих ми-ми-ми.

Катился он долго ли, коротко ли, и вдруг увидел ветхую землянку. Круглое окошко, затянутое бычьим пузырем, и почти круглая дверь, внушили круглому колобку положительные эмоции.

- Ми-ми. – твердо решил он. – Ми!

Что в переводе примерно означало: «Нужно попросить помощи. Пусть выведут местные из этой чащи».

…

- Нет, ну не могу я ее проклятую больфе ефть, - прошамкал старик, отодвигая миску с распаренной репой. – Пирофки с репой, котлеты из репы, компот и тот из репы!!! Хлебуфка хочу! Или мяфа!

- Кто тяби виноват, - ответила старуха. – Сам вырастил. А кота с мышью ты ышо в позупрошлум месяце слопал. Жучку, так ышо раньше… Говорила я тебе – посади ышо шо ныть. А ты, нет, репу люблю, репу… Посадил одно единственное растение во весь огород, вот и жри таперыча!

- А курофка наша где? Где нафа Рябуфка? Хоть яифенку бы…

- Дык шо, забыл снова? Ууу! Сляротик! Альцгеймер подоходный… Внучка уперла. Таперыча, в городе, на всем готовом живет, верно с панэли слезла со своей, пярину купила…

- С чаго слезла?

- Панэль. Это мебля такая, инстранная, неуч. На ней стоя спять. Внучка же говрила, стою, значица, на панэли, кругом ночные бабочки… А ночью чаго делають девчины? Спять. Хотя, помница, чаго то ышо было по молодости, да не помню ужо чаго…

- А ишпеки-ка ты, бабка, колобок.

- Чаго? О притолоку стукнулся? Из чаго печь, муки то нет!

- А ты продай шо нить ненуфное.

- Ненужное? Было у меня корыто, оно было ненужное, в нем все равно штирать нечаго. Дык ты его яшо в прошлом годе на шамогонку шменял. И помнишь, как матявировал, помнишь?

- Никада я тебя не матявировал, не бряши!

- Говорил, «пьяному вязеееет!» Щас, мол, выпью, пойду рыбу ловить, поймаю, продам и хватит тябе на новое корыто. А сам? Нажралси, буянить начал, и енту… как ее… ревлюцию с индустряцией в одной отдельно взятой землянке провозглашать, прости, Господи… И хде тока слов таких панабралси, ирод…

- Ты, бабка, от темы не тогось… не уклоняйси… Отвечай, будет мене колобок?

- Да где муку-то взять, пенек ты трухлявый?