Захвачненные (ЛП) - Уайлдер Джасинда - Страница 19

Когда Рейган коснулась меня, не думаю, что она понимала, насколько близок я был к удару с локтя. Её прикосновение было сродни разряду молнии. Внезапному и поразившему меня своим теплом. Касания кончиков пальцев к округлой части моего плеча, нежные и нерешительные. А потом она прижала своё тело к моему, умудряясь поддерживать, пока тащила меня к амбару. Кажется, что это невозможно, но она сильная женщина. И я мог чувствовать запах её цитрусового шампуня в волосах, и её потного тела.

Чёрт.

В конце концов, ко мне приходит сон, а с ним и сновидение. На этот раз иное. Не пещера или побои, или смерть Тома, а мечта о Рейган. Видение её задранной футболки. Только в моём сне Рейган снимает её совсем и делает шаг ко мне, её волосы распущены.

Я сразу просыпаюсь.

Потом засыпаю, и сон повторяется. Мне удаётся поспать только до рассвета, а потом сновидение выгоняет меня прочь из амбара. Я выхожу без рубашки, так как на улице уже тепло. К тому же, это единственная рубашка, которая у меня есть. Я откупориваю банку с краской, собираю валик и щётки, поднимаюсь вверх по стремянке. Мазок, окунание в краску, мазок, окунание. Серый превращается в розовый, оранжевый, и я заканчиваю покрывать первым слоем одну сторону сарая. Старое дерево – пористое и иссохшее, так что потребуется несколько слоёв. Я начинаю с другой стороны, прохожу треть пути, и иду отмываться от краски. Спускаясь по лестнице, вижу, что Рейган уже ждёт меня, протягивая полную тарелку еды. Французский тост, яичница, сосиски. Женщина умеет готовить.

Заканчивая есть, гляжу на неё:

— Красная краска закончилась. Чтобы докрасить амбар, мне нужно ещё несколько галлонов. И немного белой краски для дома. Если ты, конечно, не хочешь дом другого цвета. Сейчас краска на доме настолько выцвела и облупилась, что его можно покрасить любым цветом, каким захочешь.

Рейган склоняет голову:

— Я не думала об этом, — говорит она. — Может быть, тёмно-зелёный?

Я пожимаю плечами:

— Конечно. Зелёный так зелёный, — я возвращаю ей керамическую тарелку, по которой гремит вилка. — Я ополоснусь и отправлюсь в город.

Я иду за угол к задней части сарая, где стоит старый скважинный насос. Это место, где я моюсь.

— О, боже мой, — восклицает Рейган с удивлением и ужасом в голосе. — Я ужасный человек.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь к ней:

— О чём ты, чёрт возьми, говоришь?

— Ты всё время мылся под этим насосом? Ты здесь уже неделю, и ни разу не принял нормальный душ? — она бросает взгляд на мои джинсы. — И у тебя нет никакой сменной одежды, так? Боже, просто не верю, что так себя веду.

Я переступаю с ноги на ногу.

— Я не собирался оставаться здесь, поэтому не захватил с собой дополнительной одежды. Да у меня и нет ничего, что можно взять с собой. Я в порядке.

— Это неправильно, — возражает она. — Иди в дом и прими душ, — я стою в нерешительности. Она подходит ко мне сзади, подталкивая. — Давай.

Я подчиняюсь только для того, чтобы избежать жара и неловкого напряжения от её присутствия. Она следует за мной, поднимаясь на крыльцо, проходит мимо и открывает сетчатую противомоскитную часть двери, которая затем захлопывается за мной. Я с трудом прохожу через прихожую.

Направо официальная гостиная, небольшая комнатка с паркетным полом, покрытым толстым ковром, у одной стены диван, на противоположной – телевизор, прямо напротив входной двери лестница. На кухню ведёт дверь, и я замечаю, что её стены окрашены в жёлтый цвет, на полу белая плитка. Белые шкафы. Техника двадцатилетней давности. Круглый деревянный стол коричневого цвета для четырёх человек, на котором солонка и перечница из прозрачного стекла, соус Tabasco и яблочный соус.

Моя нервозность возвращается. Причина её сидит, сонная, на диване и смотрит телевизор. Белобрысый, с глазами, как у Тома – широко раскрытыми, карими и глубокими. Он чертовски очарователен. Ему сейчас должно быть около трёх лет. Он сжимает в руках пластиковую кружку-непроливайку с какими-то героями мультфильмов на боку. Телевизор гремит, и я вижу, как на экране маленькие русалкоподобные существа с огромными головами поют песню о путешествиях в мир.

Этот мальчик – та ложь, которую я сказал… или, точнее, не сказал.

Когда Рейган спросила о письме, и знал ли Том о ребёнке, я ужасно испугался. Я не смог ответить. Рейган заслуживает правды, а я не уверен, что я тот человек, который сможет ей всё рассказать.

— Дерек? — её тихий голос раздаётся прямо сбоку от меня. — Он просто маленький мальчик. Он не собирается… я не знаю. Ты ведёшь себя, словно… — она явно ходит вокруг да около. Не хочет сказать прямо, что трехлетний малыш не причинит мне вреда, и что я веду себя как испуганный ребёнок. Она опускается на колени. — Томми? Ты можешь подойти поздороваться?

Мальчик скользит с дивана причудливым обтекающим манёвром. Он ковыляет к нам, сжимая свою чашку, затем окидывает меня взглядом:

— Привет, — он указывает на телевизор. — Гуппи.

Я тоже смотрю на экран:

— Гуппи?

Он прижимает чашку ко рту, делает большой глоток, издавая хлюпающие и булькающие звуки.

— Пузы Гуппи.

Я поворачиваюсь к Рейган за переводом. Уголок её рта кривится в ухмылке:

— Он говорит про шоу. Оно называется «Пузырь Гуппи».

— Они не похожи на гуппи. Они выглядят как большеголовые русалки.

Она хихикает:

— Я знаю. Шоу не всегда со смыслом, но Томми любит его, — она указывает на экран. — Посмотри.

Маленькие русалко-дети поют сначала о поездке на кемпинг. Там происходит пожар из пузырей. Всё происходит под водой. Они вроде плавают вокруг, но ясно, что это шоу отставило все законы физики в сторону.

— Странно, — говорю я.

Малыш стоит и смотрит на меня. Потом ставит свою чашку на пол, поднимает руки над головой:

— Вверх.

Я беру его на руки, мои большие ладони поглощают его крошечные пальчики. Поднимаю его, потом ставлю на пол. Рейган опять смеётся:

— Нет, большой дурень. Он имел в виду, чтобы ты поднял его. В смысле, держи его на руках.

Я не хочу так делать. Этот парень – напоминание о моей виновности. Но он, прислонившись к моим ногам, с поднятыми руками, повторяет:

— Вверх, вверх, вверх!

— Я не знаю, как держать ребенка. Должен ли я уметь поддерживать головку или что-нибудь подобное?

Рейган фыркает:

— Боже мой. Ему уже три. Он не грудничок. Просто возьми его за подмышки. Он доделает остальное.

— Зачем?

Рейган вся в недоумении:

— Он хочет быть поднятым. Понятия не имею, зачем. Предполагаю, это доставит ему удовольствие.

Я поднимаю Томми за подмышки и держу на вытянутых руках. Каким-то образом ему удаётся преодолеть разделяющее нас расстояние и зацепиться за моё туловище, обнимая мою талию ногами. Его голова лежит на моём плече. Это самое странное ощущение, которое я когда-либо испытывал. Он жмётся ко мне, как обезьянка, его дыхание становится равномерным и глубоким. Какой-то неведомый инстинкт направляет мою руку под его попу, чтобы поддержать его, и в течение нескольких минут он обмякает. Я просто стою, держа мальчика на руках, пока он засыпает. Его ручка опускается, свисая у моей груди.

Я поворачиваюсь на месте и смотрю на Рейган:

— Что теперь?

Она улыбается незнакомой, почти мечтательной улыбкой, но я не знаю, как её интерпретировать.

— Просто положи его на диван.

Я держу его ладонью за затылок, а другой рукой – под коленями. Кладу Томми на спину на диван. Он раскидывается, открыв рот и посапывая.

Пожилая женщина – Ида, припоминаю я её имя – стоит в кухне, со следами муки на руках, наблюдая. Изумлённое выражение на её лице, вероятно, соответствует моему собственному.

Рейган зовёт меня за собой, поднимаясь по лестнице:

— Пойдём, я дам тебе полотенце.

Я следую за ней, уставившись на ступеньки, а не на её задницу, на которую хотят смотреть мои глаза. Она ведет меня в спальню. В ней стоит антикварная двуспальная кровать с металлической кованой спинкой, бюро с пятью ящиками у одной стены и трюмо с зеркалом и тремя ящиками у другой. Я упорно отказываются думать о том, что я в её спальне.