Мозговик. Жилец (Романы ужасов) - Браун Фредерик - Страница 19

После этого Лурса вышел в гостиную — там мозговик тоже все мог видеть и слышать — и сел дожидаться Эльзу. В гостиной они и побеседовали.

Мозговик узнал, что несмотря на записку Эльза Гросс была совершенно ошарашена внезапным самоубийством мужа. Да, у него действительно был артрит, но не настолько ужасный, чтобы толкнуть его на самоубийство. В конце концов, он выглядел совершенно нормальным этой ночью, во всяком случае боли не мучили его около полуночи, когда их разбудила сова, внезапно разбившая окно. Лурса расспросил Эльзу, и она подробно рассказала о случае с совой.

— Странно, — сказал Лурса, — никогда не слыхал ничего подобного о совах. Может, на них какое-то безумие напало? Как, например… да, а вы знаете про Томми Хоффмана?

Она ничего не знала и поэтому Лурса рассказал ей о случившемся раньше.

Примерно после трех часов ночи приехал шериф с машиной «скорой помощи», коронером и гробовщиком.

Из всех разговоров и событий, происшедших этой ночью, мозговик понял, насколько серьезно люди относятся к самоубийству себе подобных, даже если самоубийца оставляет записку с объяснением причин своего поступка.

На следующий день он узнал еще больше. Приходили соседи, чтобы выразить сочувствие миссис Гросс и предложить свою помощь. Вновь пришел Лурса, на этот раз с плохой новостью по поводу кота Гроссов. Кот забрался в амбар к Лурса, и там их пес, хотя он и сидел на цепи в самом углу, каким-то образом смог загрызть кота. Потом приходили еще соседи, и уже предметом обсуждения стала история с котом.

К полудню миссис Гросс обнаружила исчезновение супа и подливы. Мозговик понял это по тому, как тщательно она осматривала холодильник, несколько раз переставив банки.

После полудня снова появился шериф, на этот раз с каким-то незнакомым человеком. Он сообщил миссис Гросс, что предстоит дознание, хотя, учитывая наличие предсмертной записки, оно будет чистой формальностью и не займет много времени. Шериф предложил провести дознание на следующий день в морге и сказал, что подвезет миссис Гросс туда на машине, а потом отвезет домой. Там же она сможет сделать необходимые распоряжения насчет похорон.

Затем шериф представил человека, приехавшего с ним. Мистер Стаунтон. Он сказал, что мистер Стаунтон — ученый, проводящий свой отпуск в окрестностях Бартлесвилля, и что он заинтересовался обстоятельствами таинственного самоубийства Томми Хоффмана, которым пытается найти хоть какое-то правдоподобное объяснение. Теперь же, поскольку еще одно самоубийство случилось здесь же и через столь короткое время, он хотел бы переговорить с ней, если она не возражает.

Миссис Гросс не возражала; более того, она настояла на том, чтобы угостить приехавших кофе.

Мистер Стаунтон оказался маленьким жилистым человеком лет пятидесяти, с серо-стальными коротко подстриженными волосами и необыкновенно живыми, сверкающими голубыми глазами.

Любознательность его была ненасытной. Он задал сотни вопросов, и на все Эльза Гросс ответила. Вопрос о том, не было ли еще чего-то необычного, привлек внимание к исчезновению продуктов из холодильника и к смерти кота. Каждое из этих обстоятельств породило множество дополнительных вопросов. Стаунтон был одновременно озадачен и возбужден.

Теперь мозговик понял, до какой степени он недооценил человеческое любопытство. Это не удивительно, если учесть, что его знакомство с людьми ограничивалось до сей поры человеком с весьма незрелым сознанием. Томми не занимал себя серьезными проблемами, а лишь принимал мир таким, каков он есть. Гросс же был упрямым догматиком, который вообще ничем не интересовался, помимо своего узкого личного мирка.

Тём большим откровением для мозговика стал образ мышления этого маленького человечка Стаунтона, его манера задавать вопросы, умение выслушивать и т. д. К тому же, как сказал шериф, он был ученым. В какой области интересно? Судя по вопросам, которые были им заданы, он не физик, но во всяком случае, это не менее подходящий хозяин, чем владелец ремонтной мастерской.

Уже после того, как Стаунтон и шериф уехали, мозговик сообразил, что стоило бы узнать, где живет этот перспективный хозяин. Но шериф и Стаунтон уже находились на границе зоны его перцептивных возможностей, и мозговик стал лихорадочно подыскивать хозяина, который смог бы догнать машину шерифа.

Первая мысль была о лошади в сарае, но мозговик отверг ее, хотя в данный момент лошадь дремала. Как уже было сказано, мозговик многое понял. Лошадь могла вырваться из сарая и поскакать за машиной, но это находилось настолько за пределами нормального поведения лошади, что привлекло бы к ней нежелательное внимание и поставило под угрозу весь план мозговика. Лошади не выскакивают ни с того ни с сего из конюшен, чтобы погоняться за автомобилями.

Затем мозговик подумал о птице. Сначала о ястребе, как наиболее быстрой из птиц, но поблизости не оказалось спящей особи. Совы сейчас спали, но он решил, что сова не сможет угнаться за машиной.

Наконец он подумал о воробье. Скорость воробья была ему неизвестна, но их было такое множество, что наверняка какой-то воробей спал поблизости.

Выбранный мозговиком воробей действительно спал на дереве ярдах в двухстах от дома. Поднявшись в воздух, он увидел, что опоздал: шериф и Стаунтон приехали на разных машинах, и сейчас эти машины разъезжались в разные стороны, причем каждая уже отъехала примерно на четверть мили. Даже для глаз воробья они отъехали слишком далеко, чтобы определить, какая именно машина ему нужна. Кроме того, мозговик сразу же понял, что воробью не догнать машину.

На этот раз мозговик решил тщательнее избавляться от хозяина. Он пролетел над дорогой и углубился в лес, чтобы разбиться о дерево; он помнил о том, как сова инстинктивно закрывала глаза, и сосредоточил усилия на том, чтобы глаза воробья были открыты. Однако и это не привело к успешному концу: помешала совсем маленькая веточка. Она отклонила полет и, вместо того, чтобы сломать себе шею, воробей сломал крыло и теперь лежал беспомощный под деревом.

Поскольку альтернативы ожиданию не было, он стал ждать. Воробей умрет от голода или жажды, если до того его не обнаружит какой-нибудь враг. А тело мозговика тем временем будет в безопасности под ступеньками на ферме Гросса. Мозговик не ощущал боли своего хозяина; боль была доступна для него лишь при нахождении в собственном теле. Она могла появиться при сильном повышении или понижении температуры, которых эта планета не знала. Еще, разумеется, болью сопровождался момент смерти, когда панцирь разбивался или даже просто трескался.

Спешить было некуда еще и потому, что теперь мозговик насытился питательными веществами, которых ему должно было хватить на несколько земных месяцев. К тому времени он надеялся обзавестись по-настоящему ценным хозяином, обладавшим знаниями, деньгами и способностью создать электронную аппаратуру, которая помогла бы мозговику попасть домой. Ни одна из перечисленных ценностей по отдельности не могла принести успеха — если только он не будет использовать целую цепочку хозяев, что было бы и неудобно, и рискованно.

Он подумал о самовоспроизводстве, но немедленно отверг эту возможность. Коль скоро процесс деления начинался, он не мог быть приостановлен, и в течение длительного времени мозговик оказывался безнадежно раздвоенной личностью, способной лишь частично контролировать каждую из двух частей, в которые преобразуется его панцирь; этого контроля явно не хватит, чтобы какая-либо часть смогла приобрести хозяина. Состояние беспомощности в процессе воспроизводства — такова была цена, которую его сородичи платили за свою высокоспециализированную эволюцию: каждая из частей нуждалась в посторонней помощи для управления хозяином, причем такое ослабленное состояние мозговика сохранялось в течение целого земного года.

Лишь на очень небольшом числе планет представители его народа могли размножаться в одиночестве. Там, где проживали редкие по уровню интеллектуального развития расы, принимавшие статус хозяина добровольно, способные обучиться уходу за мозговиком в период его беспомощности.