Бабочка - Эльденберт Марина - Страница 4

– Ну и рожа!

– Все с твоей рожей нормально, – фыркаю я.

– Ну да, конечно.

Она недовольно кривится, достает из сумочки тушь и начинает красить и без того длинные загнутые ресницы. Глаза у нее темные, но в них мерцают крохотные золотые крапинки, такие же крапинки у нее вокруг носа (реакция смуглой кожи на солнце). Пока Летта красится, я переодеваюсь: темно-синяя юбка почти по колено, светлая блузка, такой же синий жакет. На груди вышит отличительный знак факультета лиабиологии – крылья над волной на ярко-желтом фоне. Почти такой же знак вышит и на рукаве, но с одной парой крыльев – он означает, что я первокурсница.

Летта переодевается наспех, из-за чего край воротничка у нее загибается под жакет, и я его поправляю.

– Спасибо, – бормочет она. – Тебе не кажется, что я правый глаз криво накрасила?

– Не кажется.

Она выдыхает, и я добавляю:

– Ты его криво накрасила.

Летта бьет меня по руке и смеется.

– Ладно, все равно времени нет переделывать.

Времени и правда нет, первая пара у нас в другом корпусе, и чтобы в него попасть, надо спуститься под землю и быстро идти по переходу. В другой день можно было бы пройтись по дорожкам, но не сегодня. Под таким дождем в два счета промокнешь до нитки.

– Слушай, ты методичку по лабораторной просмотрела? – спрашивает она, когда мы выходим из раздевалки. – У меня тапет заглючил и не пускал ни в какую.

Все обучающие материалы в начале учебного года загружаются в наши тапеты. Получить к нему доступ не может никто другой, переносить и копировать их запрещено под угрозой отчисления, а передача информации посторонним в устном или письменном виде вообще предусматривает уголовную ответственность.

Иными словами, ничто получаемое нами от въерхов за эти стены не выйдет.

– Ага.

– Расскажешь, пока дойдем?

– Не вопрос.

– С дороги, калейдоскопница!

Резкий удар в плечо отбрасывает Алетту в сторону, и мимо нас проходит группа второкурсниц. Судя по одежде – золото нашивок и карающая длань закона, распростертая над планетой, – с факультета юриспруденции. Разумеется, все въерхи, и среди них выделяется одна, с волосами, переливающимися золотом, как нашивка на ее рукаве. Юбка на ладонь короче положенного, а стройные ноги подчеркивают гетры. Разумеется, она даже не смотрит в нашу сторону, слышен стук каблуков, длинные до пояса волосы переливаются волнами при каждом шаге. Одна из ее свиты оглядывается на нас и презрительно фыркает, но тут же ускоряет шаг, чтобы не отстать от остальных.

– Ромина Дерри, – чуть ли не с ненавистью шепчет Алетта.

Мне это имя мало о чем говорит, поэтому я просто вопросительно приподнимаю бровь.

– Ты что, из моря вылезла? Ромина Дерри, дочь главного судьи.

Теперь, кажется, припоминаю. Имя судьи Дерри не сходит с первых полос газет, он один из сильнейших въерхов города.

– А еще она встречается с Лайтнером К’ярдом.

Это имя тоже знают все, Диггхард К’ярд – правитель Ландорхорна, единоличная власть. Он тот, кому подчиняются все в нашем городе – и, возможно, не только в нашем.

– Остается радоваться, что эта стерва не учится с нами на одном факультете, – бормочет Алетта. – Говорят, на своем они всех держат за глотку.

С такой родней за спиной – неудивительно. Я предпочитаю не озвучивать свои мысли, поэтому только скептически фыркаю. Алетта косится на меня:

– Ты чего?

– Задумалась про некоторые непризнанные авторитеты.

– Попробуй тут не признай. Такие, как они, раскатают ровным слоем по полу в сортире и не заметят. – Впрочем, она тут же забывает о «таких». – Так что там было в методичке?

Мы петляем по переходам, Алетта внимательно слушает, потоки студентов текут в обе стороны. Холод подземных стен продирает до костей, поэтому я облегченно вздыхаю, когда мы оказываемся в корпусе и поднимаемся в сторону кафедры подводных существ, которым будет посвящена первая лекция в этом семестре. Огромная современная аудитория уже заполнена студентами, возвышающиеся концентрическими кольцами ряды окружают кафедру-сферу, на которой со всех сторон будут транслироваться материалы. Засмотревшись на нее, я чуть сбавляю шаг, поэтому Алетта успевает проскочить, а я шагаю в арку двери в ту же минуту, что и взявшийся невесть откуда парень.

Меня ударяет сначала сильным плечом, потом – ароматом туалетной воды, резким и холодным, как морские глубины. Мы поворачиваемся одновременно, и я поднимаю голову: у стоящего напротив небрежно зачесанные назад, иссиня-черные волосы. Радужка цвета пламени и ромбовидный зрачок – отличительная черта въерхов.

Ноздри парня шевельнулись, а потом он шагнул вперед, оттолкнув меня в сторону. Больно ударившись локтем о дверь, я уронила сумку, и ее содержимое рассыпалось по полу. Перо тапета хрустнуло под чьей-то ногой раньше, чем я успела его поднять.

Перо! Перо, чтоб его! Оно стоит недельной зарплаты у Доггинса.

– Засранец.

Мой голос прозвучал неожиданно громко, после чего в аудитории воцарилась тишина. Такая тишина, что даже собственное дыхание показалось мне громким.

– Прости, – въерх развернулся ко мне, сунув руки в карманы, – ты что-то сказала?

Он смотрел на меня сверху вниз, что было несложно, учитывая, что я сидела на корточках. За его спиной нарисовались еще несколько, кажется, один из этих парней раздавил мое перо. Я успела увидеть, как у Алетты округлились глаза. Что касается остальных, они просто замерли. В тишине у кого-то что-то свалилось со стола, но больше не раздалось ни звука.

– Я сказала, – я сгребла в сумку все, что из нее выпало, и поднялась, – что ты засранец. Прощаю.

Его глаза вспыхнули рубиновым огнем, но разгореться ему помешал звонок: в аудиторию вбежал преподаватель. Я обошла создавшего толпу въерха и направилась к свободному столу, пожираемая взглядами всех, кто собрался в аудитории. Алетта, плюхнувшись рядом, ткнула меня в бок. Глаза ее по-прежнему были круглыми, как жетоны для разового проезда на гусенице.

– Вирна! – выдохнула она едва слышным шепотом. – Ты рехнулась?

– В смысле?

Вместо ответа Алетта едва заметно кивнула на парня. Под пристальным царапающим взглядом въерха мне стало не по себе, особенно когда я увидела перстень на его пальце. На печатке была выбита двойная молния, рассекающая треугольник основ. Символ рода К’ярдов.

Паршивый день. еще только утро, а он уже паршивый. Все словно сговорились, чтобы меня довести. Сначала отец, который вдруг заинтересовался моим расписанием.

– Зачем тебе подводная зоология, Лайтнер? – спросил он за завтраком таким тоном, что мигом отбил весь аппетит, поэтому я отодвинул тост с рыбным маслом и смело встретил раскаленный взгляд.

Обычно отец предпочитает тишину и новостные ленты на своем тапете. Это на пресс-конференциях, на званых обедах и в интервью он блистает красноречием, а перед нами ему не нужно изображать примерного семьянина. Вообще никого изображать не нужно. Так проще, и всех это устраивает. Поэтому, если он решил поговорить, значит, будет выдвигать претензии.

– Мне интересны твари, которые водятся в океане.

У меня даже получилось ответить спокойно, главное, что не капли лжи, хотя я с трудом подавил раздражение.

– Тебе нужно выбирать дисциплины, которые пригодятся в будущем, а не тратить свое время не пойми на что.

А, нет, не подавил! Наверное, оно все-таки просочилось, потому что даже Джубо оторвался от тапета, что для мелкого большая редкость. Брат уставился на меня во все глаза, не говоря уже о побледневшей маме, занимавшей место на другом конце стола. Только ради нее я ответил мягче, чем собирался:

– Я вправе распоряжаться собственным временем, как того захочу.

– Если это не влияет на твою успеваемость.

– Это влияет на мою успеваемость?

Вопрос риторический, потому что у меня отличные оценки по всем предметам (и по тем, которые настоятельно рекомендовал отец, и по тем, что я выбрал сам): я привык быть лучшим. В меня это вдалбливали с детства, поэтому быть лучшим вошло у меня в привычку.