Ты пойдешь со мной? (СИ) - "KesSaly" - Страница 59

- Шрам останется?

Он внимательно посмотрел на меня, а потом провел рукой по своей щеке.

- Скорее всего. Наверное, на всю жизнь. Не нравится?

- Нравится.

- Хм... Ну, тогда нужно сделать еще один. Вторая половина лица еще свободна.

Я улыбнулась. - Нет, давай так оставим.

Он кивнул, улыбнулся, и от этой улыбки голова моя пошла кругом. Сколько же раз я буду влюбляться в одного и того же человека?

- Знаешь, я должен... Мне нужно... - он с силой выдохнул, запрокинул голову назад и закрыл глаза. Потом снова посмотрел на меня. - Прости меня! - он вытаскивал из себя слова, а они вставали поперек, не желая произноситься. Я подумала, как странно слышать от него что-то подобное. - Я был идиотом. Я не должен был...

- Прекрати, - сказала я. - Глупо извиняться, если не веришь в то, что говоришь.

- Я чуть не убил тебя, - голос его стал хриплым и еле слышался.

- Не надейся. Даже близко не было. - сказала я, чувствуя, как от одного воспоминания по спине пробежал холодок.

Он смотрел на меня. Я гадала, что же творится в его голове. Во мраке ночи и полной тишине мы стояли, глядя друг на друга, и никак не могли понять, что же сейчас происходит. Черным бархатом внутри разливалась совершенно незнакомое новое чувство, сладкое, пьянящее, жгучее и горячее. Оно разгоняло сердце, оно заставляло дышать так часто, словно это последние мгновения твоей жизни. И если у эмоций есть цвет, то оно было темно-фиолетовым, с лёгкими переливами ультрамарина. Оно пьянило, разливаясь по телу. Томное, приторно-сладкое.

- Я боюсь, что стоит мне прикоснуться, и ты разобьешься на миллион мелких осколков, - сказал он. Я лишь молча смотрела, как в его глазах пляшет синий огонь.

- Ультрамарин, - сказала я. Он удивленно вскинул брови. - Твои глаза. Этот цвет называется ультрамарин.

Он легко оттолкнулся от стены и подошел ко мне тихо, неслышно. Подошел совсем близко и остановился. И снова физическая близость делала его таким нереальным, что он казался игрой моего воображения. Я чувствовала запах его кожи, такой нежный, пряный, совершенно не похожий ни на что, он кружил голову, делая тело легким, невесомым. Он протянул руку и прикоснулся к моей щеке. Горячая ладонь обожгла мою кожу. Я смотрела как глаза, бесконечно синие, становятся бездонными, открывая передо мной бездну. Синяя, манящая, она - почти черная, а там, внизу, - только неизвестность и бесконечная глубина. И когда теплые губы нежно, словно боясь испугать, прикоснулись к моим, забирая мое дыхание, внутри меня взорвалось пламя. Жар охватил мое тело, земля ушла из-под ног, и вся вселенная завертелась вокруг нас, сверкая звездами, разгоняя планеты, подчиняя вселенную ритму моего сердца. Мое тело больше не подчинялось ни пространству, ни времени, моя душа разливалась по мне, заполняя каждую клеточку. Вот он - мой космос. Я лечу в бесконечную тьму, усыпанную звездами, по млечному пути, вслед за кометами. Солнечная система слишком мала, слишком тесна для меня, а впереди - лишь черная пустота, в которой кроются миллиарды звезд, теперь открытых для меня. Там мое место. Прошлого больше нет. Время с хрустальным звоном, осыпаясь осколками, разбивается, отрезая все, что было раньше, от «сейчас». В точных науках есть такое понятие - точка невозврата. Когда нет пути назад и невозможно вернуться к исходной точке. Когда, что бы ни случилось, теперь - только вперед. Это и есть любовь. В любовь не заходят, как в тихую воду, потихоньку прощупывая почву впереди. В нее врываются, превращаясь в падающую звезду, сжигая себя и свое прошлое, как хвост кометы. Она крушит твои замки, возводя новые законы, калечит, заставляя открывать новые силы, превращая тебя в совершенно нового человека, меняет законы физики, отменяя невозможное. Любовь - это когда мимо проносятся звезды. Любовь - это всегда точка невозврата. А иначе это - не любовь.

Глава 10. Ты пойдешь со мной?

За окном - темно-синяя дымка. Скоро рассвет. Странно, но я почувствовала его приближение, как чувствуют запах дождя, за несколько минут до того, как он пойдет. Но пока за окном предрассветные сумерки, а значит, у меня еще есть время. Только что, закрыв тетрадь, я потянулась и посмотрела на диванчик, который столько раз становился моим убежищем. Граф крепко спал, обняв подушку. Прекрасное лицо было спокойным, а ноги свисали с крошечного дивана, не вмещая высокого мужчину. Я улыбнулась и вновь повернулась к тетради, лежащей передо мной. Когда я села за нее, оставалось так мало времени, что я боялась не успеть. Но успела. Она была полностью исписана моим, весьма заковыристым, почерком, местами совершенно неразборчивым, но по смыслу подобрать подходящие слова можно, поэтому я не переживала, что он чего-то не поймет. Где не поймёт, там выдумает. Я провела рукой по шершавой поверхности обложки и подумала, как же приятно что-то сделать. Что-то, что будет хранить часть тебя даже тогда, когда самой тебя уже не будет. На маленьком столе лежала холщовая сумка. Тетрадь отправилась туда, и уютно устроилась на самом дне. Я поднялась и тихо, стараясь не разбудить спящего Графа, подошла к дивану и села на пол.

Всю ночь мы просидели на этом диване, обнимая друг друга и рассказывая о том, какие чудеса происходили с нами. Он крепко прижимал меня к себе, словно боялся, что я сбегу. Я была не против. Я впитывала тепло его тела и слушала, как где-то в глубине зарождается густой, бархатный голос.

Он рассказывал обо всем. Как возвел свой замок на месте бревенчатого домика. Как рос его дом, прибавляя комнату за комнату, башню за башней, как высились стены и открывались окна. И как однажды к его замку пришла девушка. Нет, он не принял ее за меня, уж больно трудно было спутать, но тогда он почему-то даже не удивился. Он уже знал, что люди тут есть, и скоро кто-нибудь придет к нему. Это была темноволосая девчонка, грязная, в оборванной одежде и с такой тоской в глазах, что он ни на секунду не замешкался. Она сказала, что идти ей некуда, а еще - что зовут ее Ирма.

- Почему вы не влюбились друг в друга? - спросила я.

Граф засмеялся.

- Она тогда была тощей и напуганной, и больше была похоже на воробья, чем на женщину. Ей было не до любви. Ей нужен был приют. А мое сердце уже было занято. И так уж вышло , что мы стали настолько близки, что заменили друг другу брата и сестру, которых у нас никогда не было. Пожалуй, мы узнали друг друга слишком близко, чтобы из этого получилась любовь мужчины и женщины.

- Да, да, перчатки, я знаю, - пробубнила себе под нос я.

- Какие еще перчатки? - удивился Граф. Я повернулась к нему. Он улыбнулся мне, и я в который раз потеряла нить разговора, засмотревшись на удивительно красивые губы и белоснежную улыбку. Я провела пальцем по его губам, вспоминая, как давно мечтала сделать это. А потом рассказала ему теорию Ирмы о перчатках и их роли во флирте. Он внимательно слушал меня, а потом сказал.

- Здесь я с Ирмой, пожалуй, соглашусь. Только есть кое-что, что ты упускаешь - между флиртом и любовью - огромная пропасть, и это все меняет. И "перчатки" в любви совершенно неуместны, - он взял мою руку и задумчиво глядя на нее, погладил каждый палец. Затем снова посмотрел мне в глаза. - Я не говорю, что в любви нет, и не может быть тайн. Могут и даже обязаны быть. Нет двух людей во всем мире, которым было комфортно всю жизнь быть абсолютно распахнутым друг перед другом, насколько бы близкими ни были эти люди. Это все равно, что всю жизнь ходить голым - поначалу, конечно, весьма интригующе, но потом можно попросту сойти с ума. Ну и холодно, в конце концов. Поэтому всегда, всю свою жизнь, нужно создавать что-то свое, что-то настолько личное, что там не будет места никому, кроме самого себя. Без этого невозможно прожить всю жизнь и умереть в один день. Но это уже не перчатки. Это, скорее, - он задумался - как книга. Книга, написанная на языке, который, кроме тебя, не знает никто. Может кто-то когда-то, по странной случайности, откроет ее, попытается прочесть, но не поймет ни слова. Понимаешь? - я кивнула.