Абордажная доля - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 31

— Это что у них, испытание на выносливость такое? — тяжело вздохнула Алиса.

— На выносливость, выдержку. Любопытство опять же, — глянул я на нее с усмешкой.

— Так я же не претендую на должность хозяйки диковинных космических кораблей. Понятно, что это испытание я завалила бы сразу, — отмахнулась она. — Только жажда от этого меньше не становится.

Дальше опять шли молча. Алиса, один раз высказавшись, больше не жаловалась, и это заслуживало уважения: что для меня легкая прогулка, для этой домашней девочки — трудное испытание. Я в очередной раз пожалел, что не удалось оставить ее с Югером, да и сама она, наверное, сообразила, что вляпалась в проблемы не по своим силам. Дальше ведь будет только хуже, а варианта «вернуться домой» никто не предлагал.

Алиса упрямо плелась рядом, не прося о помощи, и в конечном итоге я сам остановился, опустился перед спутницей на корточки и велел залезать на спину. Девушка не сразу сообразила, что именно от нее требуется, но потом послушно устроилась у меня на закорках, обхватила ногами за пояс, а руками — за шею. Я подцепил одной рукой ее лодыжки, другой придержал за локоть и, выпрямившись, сделал на пробу несколько шагов. Вес почти не чувствовался, идти с таким я мог долго — и именно это мне, кажется, предстояло.

Наверное, разумней всего девчонку бросить, лучше бы пристрелить, чтобы для нее все закончилось быстро и безболезненно. Но сдаваться сразу, даже не попытавшись вытянуть обоих, было противно. Я, может, заочно приговорен к смерти в Солнечной империи, к тому же за дело, но своих не бросал никогда. А Алиса, как это ни нелепо, уже стала для меня «своей»: слишком привык я к ее присутствию и, что скрывать, привязался к ней самой.

Секрет прост: рядом с ней я чувствовал себя… другим. Сбрасывал разом те лет пятнадцать-двадцать, которые долгим и запутанным маршрутом привели меня на борт «Ветреницы», дышал свободнее и расслаблялся. На удивление, даже после этого возвращаться в прежнюю шкуру было легко: я не перекраивал себя, а словно надевал рабочую униформу.

Я мог бы пресечь процесс этого привыкания раньше, он проходил совершенно осознанно, при полном попустительстве со стороны разума. В другое время, наверное, так и поступил бы, но когда жизнь вышла на финишную прямую, можно позволить себе некоторые поблажки. Я на «Тортуге». «Alea jacta est», жребий брошен. Осталось дойти до конца, и кто обратит внимание на странности в поведении Кляксы?

Или, может, все куда проще, и дело совсем не в привязанности и живом характере Алисы, а просто в том, что я впервые за несколько лет выспался? Комету мне в задницу, знал бы, что это так просто, давно бы уже завел какую-нибудь девицу вместо андроида!

Впрочем, нет, «какую-нибудь» я бы сам вскоре придушил, потому что не смог бы долго находиться с ней в одной комнате. А здесь… Скорее всего, этим и объяснялось мое изначальное милосердие к Алисе: где-то на подсознательном уровне почуял, что она поможет решить проблему.

Коротая время за подобными размышлениями (они скользили по краю сознания, не мешая сосредоточенности), я шел еще довольно долго. Алиса задремала, пристроила голову на плечевом щитке брони и щекотала мне волосами шею. Это был лучший для нее выход: во сне не так хочется пить, да и дорога кажется короче. Время здесь словно замерло, никакой смены дня и ночи, да и пространство было настолько однообразным, что казалось, будто я иду по кругу. Даже несмотря на то, что местность я запоминал прекрасно и был уверен, что ни один из поворотов до сих пор не повторялся.

Было любопытно, что же там, внутри домов, такое и не оно ли является главным испытанием, но не настолько, чтобы сворачивать с выбранного пути. Апельсиновый соль мажор вел меня надежнее любого навигатора, и с каждым шагом, несмотря на вертящиеся в голове вопросы, уверенность в правильности этой дороги крепла.

Однако перемены, несмотря на всю мою к ним готовность и бдительность, все равно начались внезапно. В последнюю секунду, когда мир вокруг уже пошел волнами, я успел дернуть взвизгнувшую Алису вперед, чтобы обхватить обеими руками и прикрыть, и, кажется, повредил ей при этом руку. А потом дорога под ногами выгнулась, опрокинула меня, пошла волной, словно хлыст во время удара. Проскользив на спине несколько метров, я с разгона взлетел в надвинувшуюся со всех сторон темноту — и, на мгновение зависнув в высшей точке траектории, рухнул в неизвестность.

Алиса Лесина

Из мутного болота тяжелого, обрывочного сна выдернула боль, прострелившая плечо и вырвавшая из пересохшего горла крик. Меня сдавило, словно тисками, свернуло в позу эмбриона и прижало к чему-то жесткому. Я скорее интуитивно догадалась, чем поняла, что это Клякса перехватил меня поудобнее.

А потом мы упали.

Сердце подскочило к горлу и встало там комом от ощущения перегрузки, потом — ухнуло в пятки от чувства свободного падения. Распахнув глаза, я увидела тьму и задохнулась от ужаса.

Следующий удар пришелся сбоку, потом — снова в спину измененного, а дальше я уже перестала понимать, где верх, где низ, падаем мы или летим. Мы были щепкой, которую ураган, запертый в каком-то лабиринте, трепал, швырял и бил о стены.

Не знаю, как ориентировался в происходящем Глеб, но каким-то чудом он всегда умудрялся принять удар на себя, словно чуял, откуда тот последует. Я же сжалась в его руках, стараясь сгруппироваться и стать как можно меньше. Зажмурилась и горячо молилась, чтобы все это поскорее закончилось. Я уже отчаянно жалела не только о том, что не осталась с Югером, но даже о завершении той бесконечной дороги через мертвый город.

Не знаю, сколько это продолжалось. Показалось, что прошла вечность, прежде чем очередное падение оборвалось вязким всплеском, и мы рухнули в какую-то густую жижу с тошнотворно-сладким запахом гнили. Я чудом умудрилась не хлебнуть от неожиданности этой дряни, а потом с облегчением почувствовала на лице воздух.

— Погоди, не открывай глаза, это достаточно едкая дрянь, — предостерег меня Клякса.

Я только и сумела, что нервно кивнуть. Мужчина поднялся сам и попытался поставить на ноги меня, однако вышло это далеко не сразу: мышцы свело. Но терпения измененному было не занимать. Он опустился на одно колено, усадил меня на другое и принялся молча разминать сначала локти и плечи, потом — лодыжки. Это и так-то больно, а по свежим синякам, которые покрывали, кажется, добрую половину моего тела, и вовсе почти невыносимо.

Но я, стиснув зубы, терпела, только всхлипывала порой и шипела. Глеб делал то, что необходимо, а времени ждать, пока само пройдет, не было: малейшее промедление могло обернуться очередными неприятностями. Кажется, я начала привыкать к этому месту.

И только когда пытка прекратилась, оставив лишь ломоту в мышцах и ноющую боль в местах ушибов, я заметила еще одну деталь помимо мерзкого гнилостного запаха: лил дождь. Я в первый момент не поверила своим ощущениям и только поэтому не запрокинула лицо, чтобы поймать ртом хоть несколько капель, и тут мой затылок обхватила ладонь Кляксы. Я зажмурилась крепче, ожидая чего-то плохого — не знаю, чего именно и почему, а он вдруг начал тщательно вытирать мне лицо какой-то мягкой тканью. И было в этом простом действии столько отеческой, ласковой заботы, что стало одновременно неловко, смешно и очень тепло на душе.

— Можешь открывать, — наконец разрешил Глеб.

Я с трудом разомкнула слипшиеся веки, заморгала, пытаясь привыкнуть к свету — тусклый, сероватый, он здесь все же был. Правда, толком не успела оглядеться, а измененный уже вложил мне в руки черную скорлупку собственного шлема — она оказалась легкой и неожиданно тонкой.