Тот самый одноклассник (СИ) - Морская Лара - Страница 34

Увидев на полках молоко, яйца, сыр и соки, отрицательно покачала головой. Мне вообще не до еды.

— Если что… — Алексей неуверенно посмотрел в окно и наморщил лоб, — магазин где-то…

— Я разберусь.

— Насчёт плиты… — начал он.

— Я разберусь.

Алексей впервые посмотрел на меня почти по-дружески.

— Твоя территория — это спальня, ванная и кухня, дальше не ходить, не твоё. Поняла?

— Да. Сигнализация есть?

На секунду задумавшись, Алексей проверил панель у окна.

— Выключена.

— Чья это квартира?

— Не твоя. Ключи на столе. Всё, я ушёл. Как со всем разберусь, вернёшься домой.

Алексей скрылся в коридоре.

— Подожди! Лёша! Кто здесь живёт?

В проходе нарисовались его широкая фигура и удивлённое лицо.

— Никто. — Помялся, раздумывая о причине заданного вопроса, потом неохотно спросил: — Ты что, боишься оставаться одна?

— Нет, что ты, — помедлила, — конечно же, нет.

Да, я боюсь оставаться одна. Боюсь не опасности, а незнания. Алексей будет разбираться с братьями, будут крики, драки, волнения о здоровье матери, а я останусь в заключении в этом мире металла и техники. В информационном вакууме.

Без вины виноватая в крахе семьи. Довела себя до истерики, а при этом толком не понимаю, что случилось. Всё закрутилось, запуталось, Данила кажется чужим. А ещё этот страх, ослепивший меня сегодня. Животный страх, причины которого, хоть убей, назвать не могу. Словно брожу по краю утёса с завязанными глазами.

— Ника, тебе нечего бояться. Данила сейчас в больнице, я проверил. Иван на работе. Ничего страшного не произошло.

Алексей поморщился и потёр костяшками лоб. Ему не хотелось меня успокаивать.

— Если ничего страшного, то я могу вернуться домой.

— Меня… очень бесит эта ситуация. Дай мне время, чтобы с ними разобраться.

— Спасибо.

Алексею не понравилась моя благодарность. Он не собирался мне помогать, наоборот, убрал меня, как препятствие. Как проблему, стоящую между братьями.

— Послушай, Алексей, я не изменяла Даниле.

— Мы закрыли эту тему.

Нахмурившись, он сложил руки на груди. Я смотрела на большие, сильные пальцы с коротко остриженными ногтями. Алексей напоминал героя боевика с рекламного плаката. Мускулистые ноги широко расставлены, плечи натягивают куртку, квадратная челюсть темнеет щетиной. У Данилы — дизайнерская лёгкая небритость, такую фотографируют для модельных каталогов. Алексей же выглядит, как последний проходимец… плохо выглядит. Сегодня его неправильные черты лица вызывают особое раздражение, потому что теперь я его должница. Ведь хотела, чтобы он разрулил ситуацию, не заботясь обо мне, и вот, пожалуйста. Он именно так и делает. Я не люблю быть обязанной. Особенно ему, потому что он предвзятый человек. Настроенный против меня с самого начала, он ни на секунду не усомнился в том, что я не люблю Данилу и флиртую с Иваном, пытаясь привлечь его внимание. А теперь даже слушать не хочет.

Алексею не понравилось, как я его разглядываю.

— Что, проигрываю в сравнении с Иваном? — усмехнулся он.

Проигрывает, ещё как. Иван привлекательный, утончённый, а этот…

Но внешность Ивана не имеет никакого значения.

— Ты проигрываешь в сравнении с Данилой.

Зазвонил мой телефон. Я вопросительно подняла брови, зачем-то спрашивая разрешения.

— Кто это? — потребовал Алексей.

— Номер не определился.

— Включи, чтобы я слышал.

Ответив на звонок, я послушно включила громкую связь.

Звонит Генрих из магазина для художников.

— Ника, ты дома? Я поднимаюсь к Винницкому на десятый этаж, могу занести твою картину.

Под пытливым взглядом Алексея я стремительно покраснела. Без вины виноватая, а всё из-за его взгляда. Словно он знает, что, когда я писала эту картину, то думала о нём. Считала его предателем, обнимавшим меня на лестнице.

— Спасибо, но я не дома. Зайду попозже.

— Зайди, а то хранить негде. Её запаковали, как тонну хрусталя.

Отключив телефон, я вызывающе посмотрела на Алексея. Догадается или нет, что картина связана с тем, что происходит?

— Что на картине?

Надо же, сразу догадался, прищурился и сжал зубы. Аж ноздри трепещут от эмоций. Недобрых эмоций, спешу добавить. Пусть думает, что хочет. Главное, чтобы разрулил ситуацию, а я уж, так и быть, отдохну денёк в металлической клетке.

— Что на картине, Ника? — потребовал он.

— Ничего особенного.

На картине несколько мгновений, изменивших мою жизнь. Так резко и непонятно, что я до сих пор не могу стряхнуть шок. А впереди — жизнь без Данилы. Какой она будет? Такой, как раньше. Обычной. Моей.

— Ника, ты хочешь, чтобы он тебя простил?

Голос Алексея вырвал меня из размышлений. О чём он? Простил?

— Кто?

Густые брови взметнулись на середину лба, и Алексей осуждающе поджал губы. Да я и сама уже поняла, как плохо прозвучал мой вопрос.

— Данила? — добавила, морщась.

— А кто ещё? — зловеще протянул он.

Простил??

Меня не за что прощать. Категорически не за что. Только если за ложь, но ведь я же хотела как лучше? Я очень хотела любить Данилу изо всех сил, но, полагаю, не дотянула до неведомого стандарта.

Благие намерения… как много бед начинается именно с них.

Пусть Алексей меня презирает, так легче.

Гордо задрав подбородок, я приготовилась к спору. Пусть знает, что я не чувствую себя виноватой, что меня не за что прощать…

Алексей опередил меня. Развернулся и пошёл к двери, бросив напоследок:

— У тебя пара дней, Ника. Встряхни свои мозги.

Я бросилась ему вслед. Чёткого плана атаки не было, но имелся десяток живописных видений, в которых я вымещала обиду на Алексее Резнике — трясла его за грудки, выворачивала руки и била ногами по голеням. Когда добежала до входной двери, он уже спускался по лестнице, не обращая никакого внимания на мой угрожающий вид.

Я так и осталась стоять в дверях.

Алексей ушёл, а моя внезапная и мало обоснованная вспышка гнева долго не угасала. Я ощущала странное удовлетворение от того, с каким презрением ко мне отнёсся Алексей. Я готова стряхнуть с себя всю эту семью без малейших сожалений. Они облили меня грязью, каждый по-своему, даже Данила. Я не смогу простить ему недоверие, холод синих глаз и гадкие слова. «Тебе понравилось, Ника?» Чувства не обрубишь, но в фундаменте наших отношений появилась опасная трещина, и в ней стремительно исчезают хорошие воспоминания, которые мы успели накопить.

Я приготовила омлет, разобралась с кофеваркой, похожей на космический корабль. Приняла душ. Потопталась у окна. Никогда ещё не чувствовала себя настолько одинокой. Квартира сияла металлом и стеклом, но в ней не было души, и от этого одиночество ощущалось особенно остро.

Обида. Тёмный клубок, свернувшийся и ворчащий внутри.

Перед глазами крутился повтор прощания с Алексеем. Презирающий меня мужчина поворачивается спиной и уходит. Его напряжённая спина, сжатые кулаки, нарочитая недосказанность наших отношений — всё это вызывает во мне уйму непонятных чувств. Сжатых, как в баллончике, и стремящихся вырваться наружу.

Кончики пальцев зудели, предвещая творческий порыв.

Я стала беспорядочно выдвигать кухонные ящики, обыскала спальню и прихожую, но не нашла ни карандаша, ни ручки, ни бумаги, только старые счета и квитанции на незнакомое имя.

Разминая пальцы, я сканировала отведённое мне пространство. Я должна нарисовать то, что только что случилось. Или вылепить. Мне всё равно, как, но энергия горячей обиды должна выйти наружу.

Я прошлась по коридору, разглядывая закрытые двери. Чуть приоткрыла первую — спортивный зал, небольшой, но отлично оборудованный. Несколько тренажёров, в углу маты и подвесная боксёрская груша. Никаких рисовальных принадлежностей здесь не найду. В остальные комнаты заглядывать неудобно, словно назло нарушаю запрет Алексея, как ребёнок.