Мертвая зыбь (СИ) - Денисова Ольга - Страница 20

Крик кита едва не напугал Олафа - резкий, будто обиженный. Он посмотрел на море в поисках плавника, и орка не заставила себя ждать: выпрыгнула из воды и с каскадом брызг грузно плюхнулась под волну. Высунула голову, прокричала что-то возмущенно, исчезла - и опять, разогнавшись, взлетела над волной. Олаф видел ее силуэт сквозь прозрачную воду в тени острова, различал даже, как работает мощная лопасть хвостового плавника, поднимая орку вверх. И хотя он сотни раз смотрел, как тягловые косатки играют возле берега, все равно это зрелище завораживало. А еще - исчезло ощущение одиночества.

Наверное, она обрадовалась, увидев человека. Кто же знает, что ее так возмутило, - то, что он долго не выходил на берег? Или она ждала, что Олаф станет угощать ее рыбой? Кто бы его угостил рыбой… Или хотела, чтобы они вместе отправились на Большой Рассветный, к ее родичам, ее семье? Олаф тоже этого хотел.

На Озерном своих косаток не было, они приходили в Узорную с баржами из Сухого Носа или Маточкиного Шара, хотя электрохимические двигатели редкостью тогда уже не считались. Олаф мальчишкой бегал вместе со всеми смотреть на китов. Кого-нибудь из ребят заранее посылали на маяк - его верхняя площадка была видна из школьных окон, и «разведчик», завидев баржу, передавал русской семафорной азбукой: «Идут». Тогда посвященные в заговор дожидались перемены и сбегали со следующего урока на причал.

Иногда рулевые позволяли угостить орку рыбиной, но такое случалось не часто - считалось, что косатка может отхватить руку вместе с кормом, если давать его неправильно. Ну, с такими случаями Олаф за всю жизнь ни разу не сталкивался, но серьезно пораненные пальцы видел. Орка - зверь большой, серьезный и мерит людей своими большими мерками…

Конечно, очень хотелось поплавать с китами, прикоснуться к блестящей, туго натянутой шкуре, подержаться за плавник - ну и блеснуть перед друзьями отвагой… Но, во-первых, рулевые не забывали напоминать, что купаться рядом с оркой нельзя, один случайный взмах хвостом - и нет тебя, а во-вторых, за такую шалость можно было на все времена лишиться права смотреть на косаток с причала.

Когда Олаф возил Ауне в Маточкин Шар на праздник Лета, они добирались туда больше суток, на барже, которую тащили тягловые косатки, и одну из них Олаф хорошо запомнил. На середине пути, под вечер, все, кто был на барже, вздрогнули от звука работающего мотора - океан зеркалом лежал вокруг от горизонта до горизонта, катера поблизости не было. Только рулевой хохотал, глядя на недоумевающие лица немногочисленных пассажиров. Впрочем, все, кто не поленился перейти на нос и взглянуть, в чем дело, тоже начинали смеяться - звуку мотора почти точно подражала одна из косаток. Рулевой сказал, что ее зовут Аэлита и она совсем девчонка, ей пятнадцать лет, - Ауне тогда радостно захлопала в ладоши: «Как мне, как мне!» Молоденькая орка стремилась встать под ярмо, как взрослые, а когда ей это удалось, принялась изображать катер-тягач! Олаф иногда рассказывал эту историю знакомым, но ему никто не верил.

Орка играла в холодных волнах, оглашая океан резкими криками, и оторвать от нее взгляд было невозможно - что-то гипнотическое крылось в ее танце. Поговаривали, будто косатки действуют на людей, и Олаф поймал себя на мысли, что готов спуститься вниз, к океану, по отвесным скалам на гряду огромных острых камней - даже моток веревки, накинутой на плечо, перебрал пальцами, даже поискал глазами, за что можно зацепить скальный крюк… Это от одиночества.

- Нет, красавица, - сказал он себе под нос. - Люди зимой в океане не купаются, только тонут.

Орка ответила ему особенно громким криком. Неужели и вправду звала?

Олаф посмотрел на нее еще немного и, вздохнув, двинулся дальше - косатка зашлась криком, будто просила о помощи…

- Да я ведь никуда пока не ухожу… - пробормотал он, оглянувшись. - Я здесь, рядом. Чего тебе надо-то?

Странная мысль пришла вдруг в голову: орка хотела что-то показать. Как собака тащит хозяина к обнаруженной дохлой крысе. Он подошел к самому краю обрыва и с опаской заглянул вниз.

- Молодец, девочка… - пробормотал Олаф: внизу у подножья обрыва лежало мертвое тело, с высоты показавшееся маленьким, кукольным. И сразу стало ясно, насколько огромны обломки скал. Настолько, насколько остры и бесформенны…

Олаф пригляделся и чуть в стороне заметил второе тело, застрявшее между камней. Да, пожалуй, сравнение с дохлой крысой было неудачным…

Местами отрицательный уклон, высота - метров сто пятьдесят… За последние десять лет ему приходилось лишь дважды спускаться по скале, и оба раза с опытными скалолазами и соответствующим снаряжением. Да, в юности он лазил по скалам, бывало. Но скалы были пониже и попроще. Подумалось о мифических ботинках с подошвой из акульей шкуры…

Большой волны не было дней десять. И никакого оповещения не случится - она придет в любую минуту. Вот стоит только спуститься пониже… Олаф посмотрел на орку. Они чувствуют цунами загодя, уходят в океан. И если косатка плещется у берега, наверное, у него есть время…

Особенно здорово получится, если он спустится, а подняться не сумеет. Или не сумеет поднять тела - тогда и спускаться бессмысленно.

Планета помогает сильным. Спуск отнял около полутора часов, но оказался легче, чем представлялся сверху, - нашлось достаточно пологих участков, ступеней, уступов и трещин; собственно, только дважды пришлось закрепляться и ползти по скале со страховкой. Насчет подъема Олаф не обольщался.

Лишь внизу, на острых камнях, передвигаться по которым было трудней, чем по скале, ему пришло в голову, что косатке довольно десяти-пятнадцати минут, чтобы уйти на безопасное расстояние от острова в случае появления Большой волны. А ему этих пятнадцати минут на подъем не хватит. Глаза сами собой косились на север - не вздыбился ли горизонт? Глупо это было: когда с такой высоты Большую волну видно глазом, от нее уже не уйти. Конечно, от рельефа дна зависит ее скорость, и глубины тут небольшие, но горизонт близко - есть минуты две-три, не больше.

Не два - три тела. Третье Олаф заметил еще во время спуска, чуть в стороне. Медлительные волны грохотали здесь оглушительно, брызги взлетали до небес, внизу, меж камней, шевелилась и чмокала вода. Огромные камни - и Большой волне не сорвать с места, а такая вода не точит камень - крушит. На Большой Рассветный цунами приходили рассеянными на островах высоких широт, но северную дамбу сносило трижды с тех пор, как Олаф пришел в университет, - меньше чем за двадцать лет.

Первым был Лори. Тонкие губы, необычной формы глаза - удлиненные, с опущенными уголками. Он лежал на спине, острый камень не проткнул тело до конца, но выпирал чуть ниже ребер пологим бугром. У воды было немного теплее, чем наверху, тело не промерзло, и трупное окоченение прошло. Сломан позвоночник, размозжен затылок; возможно, повреждены кости таза. Да что там возможно - странно, что тело не порвало на куски от такого удара. Третьего дня шел дождь со снегом, кровь смыло, и утверждать что-то наверняка Олаф не мог, но… нет сомнений, это была мгновенная смерть.

Он не стал делать записей и ставить вешек - вцепившись ногтями в камень, делать это было неудобно, - лишь постарался как следует запомнить положение тела. Тащить его по камням, рискуя переломать себе ноги? Впрочем, больше ничего не оставалось. Снова захотелось иметь сапоги с подошвой из акульей шкуры…

Ноги Олаф не переломал, но, подобравшись вплотную к обрыву, еле на них держался. Подъем в эту минуту представлялся ему совершенно невозможным делом, вертикальная стенка высотой всего метров семь-восемь казалась непреодолимой. Но над ней лежал довольно широкий уступ, и имело смысл поднять тело туда, а не бросить между камней под скалой.

Глаза боятся, а руки делают - так любила говорить его бабушка. Когда он сам поднялся на уступ, руки еще могли что-то делать, когда поднял к себе мертвеца - руки, обожженные веревкой, казалось, уже не работали. Олаф сел и откинулся на скалу - рядом с искореженным мертвым телом. Орка как назло замолчала и не высовывалась из глубины. Может быть, почуяла Большую волну и ушла от острова. Да, проще было бы, не спускаясь вниз и не поднимаясь обратно, поднять на уступ сразу все тела. Но не хватило бы веревки. А потому придется проделать все это еще дважды. Надо же, семь метров из ста пятидесяти - а сил уже нет.