Осень Овидия Назона (Историческая повесть) - Моисеева Клара Моисеевна - Страница 37

Дорион последовал его примеру и тоже купил себе место на очередные игры.

«Здесь можно жить нисколько не хуже, чем в любом греческом городе. Если бы удалось сюда переехать моему господину Овидию Назону, было бы легче переносить изгнание. — Так размышлял верный друг Овидия Назона, его переписчик Дорион, который очутился в этом городе только потому, что потерпел неудачу в своих попытках добраться до неведомого сурового берега, где был город гетов и сарматов — Томы. — Теперь, когда я своими глазами увидел красивый город Херсонес, я могу обо всем рассказать господину, и пусть он хлопочет лишь о переезде сюда, это будет легче, чем добиться полного освобождения».

Когда Дорион проголодался, он поспешил на агору, где было множество продавцов с дешевой едой для простолюдинов. У него было мало денег, неизвестно было, скоро ли пойдет корабль в Пантикапей, нужно было быть расчетливым.

Проходя по торговым рядам горшечников, Дорион в задумчивости остановился у одного продавца, который расхваливал свои краснолаковые блюда, так похожие на посуду в доме отца, что сердце даже забилось. Он остановился и стал рассматривать большое блюдо, украшенное рельефом. Дориону вдруг захотелось купить это блюдо, но он так беден, что и помышлять об этом невозможно. И вдруг его окликнул продавец:

— Купи это блюдо, оно украшено с душой. Мой друг Фемистокл хвалил меня за это.

Уставившись на Дориона, Гордий вдруг в изумлении воскликнул:

— Да не Дорион ли это, сын моего друга Фемистокла? Я помню тебя мальчишкой, но узнать все же можно.

— Ты угадал, друг наш Гордий. Я оказался здесь на пути в Пантикапей.

Они обнялись и долго рассказывали друг другу о своей жизни. Злоключения Дориона поразили Гордия. Он был в ужасе, представив себе, что было бы с другом, если бы сыну его не удалось убежать от разбойников на необитаемом берегу Понта.

— Я счастлив, что очутился на этой агоре. Раз в году я непременно приезжаю в Херсонес поторговать. Моя керамика пользуется здесь большим успехом. Через несколько дней прибудет корабль из Пантикапея, и мы уплывем на нем, Дорион. Все будет хорошо. А пока ты будешь жить в доме моего старинного друга. Он торгует вином. У него большой дом и найдется место для двоих. Об оплате не тревожься, я позабочусь. Настанет день, когда и ты сможешь позволить себе разъезжать, не считая денег. Поверь мне, Дорион. Отец твой завален работой. Он стал очень известным в Пантикапее. Его знают и судьи, и грамматики. Нечасто здесь встречается переписчик, столь образованный, а ты, как я слышал, намного превосходишь отца. К тебе обратятся поэты, и ты расскажешь им о Публии Овидии Назоне.

— Так думает отец, — отвечал Дорион, — но я другого мнения. Отец превосходит меня. У него редкостное сочетание знаний, благородства и житейской мудрости. Я виноват перед отцом, заставил себя ждать целых пять лет. И вот боги позаботились, приблизили наше запоздалое свидание. Кто знает, сколько еще пришлось бы ждать, если бы я застрял на злосчастном берегу. Однако не чудо ли, что я встретил тебя на этой агоре, Гордий? Ведь мог пройти мимо, даже не увидев тебя, а ты мог не заметить меня. И вот блюдо с рыбами, точно такое, какое мы с дедом Харитоном когда-то купили в твоей лавке на Керамике. Это блюдо напомнило мне дом отца и Афины. Сердце мое встрепенулось, словно я сейчас могу подбежать к дверям дома и увидеть всех моих близких.

— Теперь уже недолго ждать, — промолвил Гордий и тихонько смахнул слезу.

Судьба семьи Фемистокла постоянно напоминала о себе своими бедами. Ему было обидно за друга. Узнав теперь, что Дорион напрасно трудился четыре года и что намерен снова заработать деньги для поездки к господину, взволновался так, будто с ним самим произошло несчастье.

— За что такая несправедливость? — спрашивал он Дориона. — За что ты оказался в такой опасности. Ведь стремился ты в дальние края не для наживы. Ты не украл чьи-либо деньги и не бежал с ними. Ты тяжким трудом собрал деньги, чтобы помочь господину. Не отцу, не брату, а богатому господину, известному каждому римлянину и каждому греку. Нет, нет. В моей голове не укладывается вся эта печальная история. Я-то знаю, как ждал тебя каждый день и каждый час твой отец. Как он горевал о несчастье Назона, будто это его собственные беды. Но я боюсь, глупая голова. Я не пойму, как допустила Фабия, чтобы ты зарабатывал деньги на эту далекую и трудную поездку, и ничего не дала тебе. Ведь ты стремился к ее мужу, чтобы помочь ему. Дурная она женщина. А возможно, что она и не хлопотала о его освобождении. Примирилась. Ей-то хорошо в своей вилле. Полный дом рабов, несметные богатства, накопленные мужем.

— Она не дурная, а равнодушная. К тому же, я не просил у нее денег, — промолвил Дорион.

Гордий много раз бывал в Херсонесе, хорошо знал этот город и полюбил его. Когда появлялась надобность побывать в этом городе, он с радостью отправлялся в путь и всегда возвращался с прибылью. Изделия из его гончарной пользовались спросом. Гордий даже задумал перевезти в Херсонес своего старшего сына с семьей, чтобы здесь открыть большую гончарную, построить хороший дом и дать детям и внукам обеспечение. Гордий был уверен, что дети его разумно унаследовали его знания и умение в работе. Они были трудолюбивы и никогда не отказывались от случая побольше заработать.

Дорион в беседе с Гордием узнал много подробностей о жизни отца и, сравнивая судьбу своей семьи и семьи Гордия, видел явные преимущества друга. Его большая трудолюбивая семья, живя вместе и помогая друг другу, жила легче. У нее было больше возможностей накопить деньги и лучше позаботиться о молодом поколении. Его внуки трудились с малолетства. Но благодаря собранному состоянию, трое внуков его учились грамоте. Он хотел, чтобы они свободно владели латынью и греческим и чтобы росли людьми просвещенными.

Дорион думал и о том, что разлука с близкими осложнила жизнь отца и принесла ему, Дориону, много горестей. Сейчас его тревожила мысль, что он скажет отцу, что пообещает. Ему было стыдно перед собой, когда на мгновение возникала мысль отказаться от своей затеи, не ехать в Томы, предоставить господину жить так, как сложилась его судьба. Нет, нет, надо гнать прочь эти мысли. Снова возникали планы. Он размышлял о том, как осуществить свою поездку.

Разгуливая по Херсонесу, Дорион мысленно уже был в Пантикапее и вел свою неторопливую беседу с отцом. Ведь отец все поймет. Он и подскажет.

Мысли об отце, мысли о господине Овидии Назоне, мысли о будущем, которое неясно ему сейчас, то и дело прерывались мыслями об этой неведомой ему стране, где он очутился так неожиданно. Он с любопытством рассматривал памятники, заходил в храмы, подолгу разгуливал по городу. Его внимание привлекла мраморная статуя Диофанта, полководца понтийского царя Митридата VI. На постаменте был начертан почетный декрет, написанный больше ста лет назад. Имя в начале надписи было стерто, а дальше следовало: «…сын Зета, предложили: так как Диофант, сын Асклепиодора, синопеец, будучи нашим другом и благодетелем, а со стороны царя Митридата Евпатора пользуясь доверием и почетом не менее всякого другого, постоянно является виновником блага для каждого из нас, склоняя царя к прекраснейшим и славнейшим деяниям; будучи же приглашен им и приняв на себя (ведение) войны со скифами, он, прибыв в наш город, отважно совершил со всем войском переправу на ту сторону; когда же скифский царь Палак внезапно напал на него с большим полчищем, он, поневоле приняв битву, обратил в бегство скифов, считавшихся непобедимыми, и (таким образом) сделал то, что царь Митридат Евпатор первый поставил над ними трофей; подчинив себе окрестных тавров и основав город на (том) месте, он отправился в Боспорские местности и, совершив в короткое время много важных подвигов, снова воротился в наши места и, взяв с собою граждан цветущего возраста, проник в середину Скифии. Когда же скифы сдали ему царские крепости Хавен и Неаполь, вышло то, что почти все сделались подвластными царю Митридату Евпатору; за что благодарный народ, почтил его приличными почестями, как освобожденный уже от владычества варваров.