Граф Вальтеоф. В кругу ярлов - Даймоук Джульетта - Страница 69

• Предыдущая
• 69/75
• Следующая

– Что более естественно, это когда восставшие и даны изобразили, что имеют поддержку человека, чьи земли они должны захватить. У него много сторонников, и им это было нужно. – Он посмотрел на судий. – Господа, они просто использовали его имя.

Медленно и с расстановкой Одо из Байе произнес:

– И могут сделать это снова.

Вульфстан сел. Он совершил все возможное, но последние слова таили опасность. С выражением глубокой грусти посмотрел он на Вальтеофа, попытался ему улыбнуться, поблагодарить его, но они оба знали, что теперь надежд почти не осталось.

Хакон, стоявший рядом с Торкелем и Оти, схватился за меч.

– Видит Бог, я когда-нибудь хвачу Ива.

– Это не только он, – с болью проговорил Торкель, – это они все.

– Но графиня, – пробормотал Оти, – я никогда не думал… Как она могла?

– Ей все мало того, что она натворила. Она не захватит его место, – Хакон почти плакал. – Разве они не видят, какой он?

– Человеческие достоинства не уменьшают желания его врагов захватить его богатство, – сухо произнес Торкель. – Боже, что теперь будет?

Эдит, сделав почтительный поклон своему дяде, покинула зал, даже не оглянувшись. Вальтеоф смотрел ей вслед и видел, возможно, в последний раз, грацию ее движений, которые когда-то так его заворожили. Он смотрел, как она пересекала зал, слушал, как шуршало ее платье, видел ее заплетенные волосы, полускрытые покрывалом. Неужели это та самая женщина, которая целовала его в лесной хижине, которая переплыла море, чтобы выйти за него замуж, лежала рядом с ним под медвежьей шкурой, разделяла с ним любовь, которая родила ему детей? Она вышла из зала и вышла из его жизни – предательница, женщина без сердца. Ему было больно от того, что это видят все.

За судейским столом начали переговариваться, заговорили и в зале, так что граф Мортейн вынужден был призвать к порядку. Когда шум улегся, Вильгельм наклонился вперед, напряженно вглядываясь в заключенного.

– Граф Вальтеоф, вы слышали обвинение, которое против вас вынесено, и свидетельства также. Что вы можете сказать?

Вальтеоф встал. Он совершенно оцепенел. У него не оставалось надежды. Они отнимут у него все, возможно, даже его жизнь, но в этот момент ничто не имело значения, кроме боли из-за вероломства Эдит.

– Сеньор, – начал он и остановился. Он не знал, что сказать. Он видел их лица, мрачные и непреклонные, и только Вульфстан смотрел на него с состраданием. Он глянул на Ричарда, и их глаза встретились. Он видел, что Ричард очень бледен и теребит золотую цепь на шее. Он начал снова: – Сеньор, могу сказать только, что ни на минуту не склонялся на неверность вам, я никогда не соглашался с заговором, я никогда не призывал данов прийти в нашу страну, тем более, никогда не хотел поднимать против вас восстание. Однажды вы сохранили мне жизнь, и я никогда не предавал вас.

Он резко сел, понимая, что для большинства людей его слова ничего не значат. Только Вильгельм слегка пошевелился, сурово сдвинув брови. Одо сказал:

– Мы достаточно услышали. Видит Бог – вина этого человека ясна, и никакие речи ничего не изменят.

Король встал:

– Вы можете удалиться на обсуждение, господа. – Он покинул зал, поднявшись по узкой лесенке в свои апартаменты, в то время как бароны и епископы удалились за дверь. После недолгого молчания все разом заговорили – все обсуждали, какое будет вынесено решение. Люди графа стояли небольшой группкой, тихо переговариваясь и мечтая подойти к нему, но стража неумолимо стояла вокруг. Только Ричард де Руль мог подойти к нему, чтобы поговорить.

– Вульфстан и Вильгельм де Варенн за тебя, – тихо сказал он, – и я уверен, что король тебе верит.

Вальтеоф мрачно на него посмотрел:

– И не верит Эдит? Сомневаюсь. Разве это не ирония: когда я поднял против него восстание, он меня простил, а теперь, когда я невиновен, меня осудят.

– Этого мы не знаем, – упрямо заметил Ричард. Он цеплялся за последнюю надежду, но слишком хорошо знал своих соотечественников, чтобы в это верить.

– Совсем недавно, – внезапно сказал Вальтеоф, – я рассмеялся бы в лицо каждому, кто посмел бы сказать, что такое могло случиться, что Эдит может… – он резко остановился, его забила дрожь. – Они хотят моей смерти?

– Нет-нет! Это не нормандский обычай. Вальтеоф криво на него посмотрел.

– Значит, я должен думать об еще худших вещах: четыре стены, и ни воздуха, ни света! Смогу ли я так жить?

– Сможешь, – сказал Ричард, – потому что это дает надежду на милость и освобождение.

– И если я буду освобожден, что потом? Неужели ты думаешь, что они оставят мне мои земли? И ни я не могу жить с Эдит, ни она со мной. Вильгельм может изгнать меня, и я буду, как Торкель, безземельным человеком… – он горько рассмеялся. – Последний из дома Сиварда без собственного дома.

Ричард молчал. Он вспомнил слова Вульфстана о том, что используется имя графа, и быстрый ответ Одо на это. Нет, так легко они не дадут ему уйти, он – слишком значительная персона, со слишком громким именем. Ричард посмотрел в зал, потому что за судейским столом началось движение.

– Они возвращаются. Да хранит тебя Бог, друг мой. Он вернулся на свое место за креслом Вильгельма. Бароны были мрачными, Вульфстан бледен, со страдающим лицом, но два или три, среди них Ив Таллебуа, явно удовлетворены. Он с важным видом опустился на свое место, недобро взглянув на Ричарда. Этот взгляд сказал Ричарду достаточно. Он сразу вспомнил себя, каким он был девять лет назад – пареньком, который оглушенный лежал в овраге, помилованный своим врагом. И этот враг – Вальтеоф. Ему захотелось крикнуть этим людям, чтобы они одумались, чтобы поняли, что они делают.

Вернулся Вильгельм, и Роберт Мортейн развернул вердикт. Они разобрали дело тщательнейшим образом, сказал он, рассмотрев все факты. Они хотели бы проявить снисхождение к графу, учитывая годы его верности короне, но все свидетельствует против него. Поэтому у них не было иного выхода, как только признать его виновным в измене. Вальтеоф стоял неподвижно среди стражи, сознавая только, что случилось невозможное. Невиновный – а вина его доказана. И внезапно зал, цвета, свет, злые лица закружились перед его глазами.

Мортейн продолжал:

– Мы хотели бы судить графа Вальтеофа так же, как графа Роджера, по милосердным нормандским законам, сир, но вы поклялись придерживаться законов английских, и, так как он англичанин, он будет судим по законам английским. Поэтому мы требуем, чтобы графа лишили жизни.

Поднялся шум. Все англичане кричали в возмущении. Люди графа обнажили мечи. Хакон орал:

– Нет, нет! Смерть нормандцам! Вальтеоф! Граф Вальтеоф!

Торкель схватил его, зажал ему рукой рот, а Оти выхватил у него меч. Исландец был пепельного цвета, он тихо произнес:

– Идиот! Неужели ты думаешь его этим спасти? Мы ничего здесь не сможем сделать.

Хакон продолжал беситься, но Оти пробормотал:

– Спокойно, спокойно. Мы вызволим его. Нормандцы кинулись, чтобы сдержать их, послышалась ругань, и не один человек пролил кровь в потасовке. Только сам заключенный оставался молчалив и спокоен. Выпрямившись, он встретил темный взгляд Вильгельма, услышал, как король согласился с вердиктом, и вспомнил в этот миг их первую встречу в Беркхамстеде. Тогда они тоже прямо смотрели друг на друга, испытывая характеры друг друга. Он вспомнил, как солнце скользнуло по золотой мантии Вильгельма: в этот момент он почувствовал, что между ним и королем началось единоборство. Теперь оно окончилось, и Вильгельм, суровый и непреклонный, победил, а он разбит, повержен в грязь, как когда-то флаг Уэссекса и сама Англия. Он собрал последние силы и громко крикнул:

– Нас Бог рассудит, Вильгельм Нормандский. Я вверяю себя с радостью его милосердию, потому что я невиновен. Я грешен не больше других людей, и в этом деле моя совесть чиста. Если ты пошлешь меня на смерть, сомневаюсь, что ты сможешь сказать то же самое.

– Заставьте его замолчать, – злобно крикнул Одо. – Будем ли мы слушать, как оскорбляют нашего короля?

• Предыдущая
• 69/75
• Следующая