Эннера (СИ) - "Merely Melpomene" - Страница 70

Она обязана заставить хотя бы некоторых пойти с ней в пещеру.

— Испачкай сильнее, чтобы уж наверняка страху навести, — Роми запрокинула голову, встретилась с ним взглядом. Алэй обхватил ее лицо ладонями, мягко поцеловал. Она не знала как так получилось, но когда все завертелось с новой силой, как-то само собой вышло — то, что давно считалось сломанным, угасшим, вновь будоражило кровь. Нет, она никогда не переставала любить Алэя, но со временем чувство переросло в какую-то невероятную, глубокую близость, почти родство, растеряв страсть и пыл, и даже просто желание прикасаться. Теперь же… Впрочем, ей было абсолютно все равно, почему и как.

Роми нехотя отстранилась.

— Вот, так еще лучше. Красавица, — он щелкнул ее по носу.

— Пойду вселять страх.

— Ага.

— Иду, — улыбнулась.

— Иди.

— Выпусти, и сразу пойду.

Он отпустил левую руку, чтобы тут же перехватить правую.

— Так?

— Обе.

— Иди уже… — когда она отошла на несколько шагов, снова окликнул: — Рэм!

Она обернулась, вопросительно смотрела на него.

— Хочешь, я схожу в Бэар?

— Зачем?

— Осмотрюсь, — засмеялся. — Поговорю…

— С Аданом? О чем?

— О гостях.

— Он хотел вернуться к прошлой жизни. В ней он адвокат, а никак не спаситель цивилизации атради. Мы у него в печенках сидим. Мы там никому не нужны, и уж если придется возвращаться, то как ты верно говорил раньше — за Сферу. На голые скалы, и никому не мешать.

— Я говорил. А еще я говорил «может не принять». Ты не знаешь этого наверняка и почему-то оттягиваешь момент.

Алэй был прав. Она тормозила с решением. Надо было сразу же сходить к Адану, спросить, рассказать. Но Роми не стала. Боялась услышать в ответ — нет? Боялась, что первая реакция Адана окажется — слинять от нее подальше? От неприятностей, которые она олицетворяет?

— Адан ведь просто адвокат, он ничего не решает за свой мир.

Да и я не решаю, хотела добавить. Лишний раз напомнить, что она никто в глазах Надстарших. За ней не пойдут.

— Зато он может рассказать, какая будет реакция у тех, кто решает.

— Он может не захотеть с тобой говорить.

— Моя гордость не пострадает, тогда я просто осмотрюсь. Должен же я знать, где мы будем жить? Я даже кровь с себя смою, чтобы не пугать никого.

Роми шумно выдохнула, едва сдержала смех, такое было у него в этот момент лицо. Махнула рукой, соглашаясь.

— Я догоню тебя, как только вправлю мозги бывшей верхушке атради.

Адан со злостью пнул Сферу. Невидимая защита сработала, не позволив ноге соприкоснуться с прозрачной, на первый взгляд хрупкой, поверхностью, мягко спружинила удар. В ту же секунду послышался неприятный звук. Дребезжащий, пугающий. Как будто кто-то рядом закоротил два оголённых провода.

Он уже знал — ещё одна попытка, и сработает следующий уровень защиты — его опять ударит электрическим током. Не сильно, но достаточно, чтобы отлететь на пару метров, а затем ощутить всю прелесть восприимчивой к электромагнитным волнам плоти и на несколько минут отказаться от желания приближаться к Сфере.

Не навсегда. Боль постепенно утихала, воздух возвращался, кожа не зудела, мысли прояснялись, по жилам снова спокойно бежала кровь. И Адан раз за разом упрямо поднимался, приближался, чтобы опять всё повторилось.

Сейчас он не торопился. Поджав под себя босые ступни, сидел на тёмном прохладном песке, смотрел невидящим взглядом на отражающую лунный свет пластиковую сталь и пытался разобраться в собственных чувствах. С тех пор, когда закончилось окончательное превращение в доа, преобладал голод. Ни с чем не сравнимый, мучительный, болезненный энергетический голод.

По ощущениям — в тысячи раз сильнее, чем ломка завязавшего наркомана. Когда-то в ранней юности Адан, как и большинство сверстников, испробовал на себе предложенный на вечеринке неизвестный наркотик забавы ради. Ему повезло чуть меньше — первым опытом оказался сильнодействующий опиат, вызывающий кроме потрясающих по размаху и красочности галлюцинаций ещё и сильнейшую зависимость практически сразу. Потом понадобилось несколько месяцев на борьбу с собственным организмом, чтобы избавиться от пагубной привычки. Ему удалось, но память о пережитых мучениях осталась. Три месяца назад Адан убедился, какими ничтожными они были.

Сначала он не сразу понял, в чём дело. Способности как-то сами по себе пошли на убыль. В какой-то момент практически не приходилось больше сдерживаться — Надпространство не открывалось, перемещение, чтение мыслей, телекинез и прочие фокусы давались с трудом, электроприборы не ломались, даже «присутствие» Миры исчезло. Адан обрадовался — наконец-то желание обрести прежнюю жизнь материализовалось, и почти получалось быть как все — обычным.

Но радоваться пришлось не долго. Новое недомогание день за днём, час за часом отравляло его существование. Через пару суток счёт перешёл на секунды. Адан метался озверевшим хищником по квартире, круша всё, что попадало под руку. Тело болело так, что хотелось снять с себя кожу или сброситься вниз с балкона. В начале такая возможность просто нравилась, через несколько минут — уже казалась единственным выходом.

Ничего не соображая, Адан ринулся на стекло. Правда, выпасть из окна не получилось, зато удалось перенестись за Сферу. На знакомую уже скалу. Ту самую, куда вышвырнуло после первой встречи с Роми. Или другую, похожую — в тот момент было по сути всё равно.

А там, когда в глаза ударил яркий сиреневый свет луны, когда по жилам побежали колючие горячие волны, и мозг снова включился, Адан понял кое-что из того, о чём с момента трусливого возвращения в Бэар предпочитал не задумываться.

Главным образом, что голод, о котором предупреждала Таль, не шутки. А ещё — что Сфера, оказывается, каким-то образом блокирует, не пропускает внутрь необходимое для него ультрафиолетовое излучение.

Зачем? Адан не знал. И сейчас, сидя внутри, в нескольких метрах от Границы, где светящийся купол уходил в землю, ощущая знакомый теперь уже голод, ломал голову над вопросом — кому и зачем понадобилось накрыть Бэар крышкой? Каково её настоящее предназначение? Что она делает с бэарцами в первую очередь: защищает или ограничивает?

Кроме голода всегда присутствовала пустота. Даже не так, а большими буквами — пустота. И в отличие от первого избавиться от неё не получалось даже на короткое мгновение. Она прочно и, казалось, навечно поселилась в его душе. Не спасали ни работа, ни развлечения, ни вкусная еда, ни секс. Пустота умело пряталась за тонкой пеленой ежедневных горестей и радостей и с завидным постоянством напоминала о себе в самый неподходящий момент. И тогда, не в силах больше сопротивляться накатившей тоске, Адан предавался воспоминаниям. Снова и снова прокручивал в памяти те два далёких дня, изменивших его жизнь навсегда.

Сейчас он бы ни за что не сбежал. Обязательно бы остался, не бросил Роми одну в светящемся подземелье, шагнул бы дальше вперёд, переступил ещё одну грань невозможного, даже если этот шаг означал гибель. Попытался бы разобраться, узнать, окунуться с головой глубже в непонятное и неизведанное. Не ради атради и не ради Миры — ради себя.

А тогда это стало последней каплей. Не страх, не испуг, не плохре предчувствие — банальная усталость. Словно он долго, бесцельно играл в чужие игры по чужим правилам, которые ему навязали. Слишком много всего произошло, слишком быстро, слишком сразу. Не оставалось времени спокойно взвесить, задуматься, проанализировать, почувствовать — куда, зачем, почему. Постоянная опасность, спасение, новые проблемы, а с ними — и новые вопросы, ответы на которые требовали ещё большего риска и порождали ещё большие проблемы… Грохнувшись на твердую землю, придя в себя от боли, захотелось только одного — домой. Отдышаться, смыть грязь и песок, и, если не случится чего-нибудь ещё, попытаться обо всём забыть.

Ничего не случилось. За ним никто не пришёл — ни Роми, ни Ллэр, ни Тени. Только спустя несколько дней появилась Мира — живая, здоровая, немного печальная. И какая-то другая. Уже позже, в их следующую встречу, Адан понял, что изменилось — в ней не было пустоты. А его — только разрасталась. Чем больше каждый новый прожитый день смахивал на прежнюю спокойную и привычную жизнь, тем острее он ощущал всю бессмысленность побега от себя и нелепых попыток забыть, не интересоваться, не пытаться узнать, кто он на самом деле и что означает всё, что успел увидеть.