Эннера (СИ) - "Merely Melpomene" - Страница 41

— Боже, как всё сложно… — вздохнула Мира. — Ладно, фиг с ним, — она махнула рукой. — Я просто не… Не важно. Что теперь?

— Теперь?

— Да, — кивнула Мира. — Я не о нас… Я вообще… Ты же не просто так меня спасал. Может, расскажешь, зачем?

— Не веришь, что мне может не нравиться, когда так или иначе связанные со мной люди погибают?

— Почему не верю? Верю. Теперь верю, но… — она чуть склонила голову набок. Покосилась на стол, потом снова посмотрела Ллэру в глаза. Улыбнулась: — Не понимаю, как мы связаны. Мы же только вчера встретились.

— Встретились вчера… — он прошёлся по комнате, аккуратно обминая груды бумаг. Остановился у эркера, уставился в окно. — Ты и я… мы… В мои планы не входило сколько-нибудь близкое знакомство с тобой. Но ей пришло в голову тебя убить. Ей — это Таль. Ты же подслушивала. Слышала. Я действительно ничего не понимаю во всей этой биохимической чертовщине, но если бы ей удалось то, что она задумала, я бы нашёл человека, способного расшифровать её учёные каракули и формулы. И попытался бы сделать то, что нужно мне.

— Тогда возвращаемся к моему вопросу. Что теперь? — Мира подошла к Ллэру. — Теперь, когда у Таль не получилось, а я… вот какая есть, здесь. У тебя.

— Теперь… Теперь всё по-прежнему. Даже лучше. Ты — не Способная актарионка. Не атради. Если Адан прав, и ты стала доа… хотя бы наполовину… Тогда, возможно, Таль всё-таки дала мне то, что я почти отчаялся найти. Узнаю, как она этого добилась. Шаг за шагом. Каждый этап эксперимента. И найду, как это использовать, — он обернулся, встретился с Мирой взглядом. — А еще сделаю всё, чтобы не дать тебе умереть.

— Зачем? Когда-нибудь я всё равно умру, — Мира ласково коснулась ладонью его щеки. — Нельзя жить вечно.

Он накрыл её ладонь своей.

— Нельзя.

Несколько секунд она молча вглядывалась в его лицо, стараясь уловить в пристальном взгляде, в серых, как пепел, глазах что-то, что поможет понять, как ей быть дальше. Что чувствовать, как относиться к нему, как вести себя с ним. Уйти или остаться? Сделать вид, что между ними ничего не было? Попытаться забыть?

Разум кричал, что они совсем чужие. Разные. Из разных миров. Несовместимые. А то, что произошло только что на столе — всего лишь банальная физиология. Не больше. И ничего в их отношениях не меняет. У него своя жизнь, планы, цели. Роми наконец. А она, Мира, всего лишь случайность. Пешка. Морская свинка. Способ получить то, что искал.

Сердце настаивало, что теперь Ллэр не может быть чужим. И забыть у неё не получится. Ни его, ни то, что случилось, ни как. И бесполезно делать вид, что ей всё равно, потому что ей нет. Именно так, большими заглавными буквами в мыслях, которые Ллэр с лёгкостью прочитает.

— Я не хочу тебе мешать… Тем более навязываться… Умираю или нет, но не хочу, чтобы ты меня жалел. Не хочу, чтобы возился со мной из жалости. Я лучше сразу умру, — тихо сказала она, отступая назад.

— Что? — Ллэр нахмурился. — Мешать? Навязываться? Каким образом?.. Что ты… Я за годы разучился понимать людей… Что ещё за глупость пришла тебе в голову?

— Не глупость. Ты сам сказал, что даже не планировал со мной знакомиться. Но так вышло, и теперь я торчу здесь со всеми своими непонятными метаморфозами. Ты… — она осеклась, вспоминая их вчерашний разговор. — Ты сказал, что если я захочу умереть, мне придётся тебя попросить. Почему?

— Я имел в виду немного не это, — он ухмыльнулся. — Если ты захочешь умереть, то сможешь меня попросить, и я удавлю тебя собственноручно. Потом. Когда всё закончится. Если не будет поздно, и ты не лишишься такой привилегии, как смерть.

— С каких пор смерть… — Мира замолчала. И только сейчас осознала, что имел в виду Адан, когда говорил о вечности. Вспомнила, как Ллэр сказал, что давно лишил себя возможности умереть. И догадалась, что он ищет. — Атради бессмертны. Но как же тогда Роми? Она же чуть не погибла, если бы не ты…

— Атради уязвимы. Теоретически мы можем покончить собой. Но я не слышал ни об одном успешном случае самоубийства. Да и о не успешном слышал только об одном. Теоретически — нас могут убить. Как Адан чуть не убил Роми, — к удивлению Миры его улыбка вдруг изменилась, словно он в душе немного радовался тому, что Роми столкнулась с чем-то, чего не ожидала. Пусть даже это чуть её не убило. Пусть он ни за что не дал бы ей погибнуть. — Но шанс на успех ещё меньше, чем у самоубийства. Роми не знает, сколько ей лет. Она не помнит, когда была ребенком и была ли, не знает о временах, когда не существовало её самой. И её не тяготит то, что никогда не наступит день — и её не станет.

— А ты? Тебя тяготит?

— Я… Не тяготит. Это неверное слово. Сводит с ума — ближе, — он стал непривычно серьёзным. Даже из глаз ушло веселье. — Всё равно не то. Душит… Представь — всё можно осуществить, всё пережить, испытать. Любое чувство, любое стремление и даже полное их отсутствие. Я могу веками пить и куролесить, могу до бесконечности заниматься самообразованием, играть в игры с мирами и народами, впасть в депрессию и потратить тысячу лет на жалость к самому себе, десять тысяч лет! Потом я устану и от этого. Всё теряет смысл. Вечность — противоестественна. Мы не готовы к ней. Как минимум, такие, как я. Те, кто помнит своё детство, семью… Те, кто когда-то страдал, что жизнь коротка и рано или поздно придётся умереть, а потом получил то, на что и не смел надеяться. Время. Безграничное. Но наше сознание должно измениться прежде, чем мы примем этот то ли дар, то ли проклятие. Мы — слишком люди.

— Значит, атради можно стать? Обрести бессмертие? Как?

Ллэр ответил не сразу. Сначала отвернулся. Потом отошёл, нарочно зацепив на ходу ногой стопку бумаг. Мира только теперь обратила внимание, что хоть он и оделся, но остался босиком.

— Атради стать можно. Не каждому, конечно. Ты вот не смогла бы, если бы не Таль. Это как… Ну представь, что ты — цветок. Будущий цветок, точнее. Сейчас тебя нет и в помине, или ты сидишь где-то глубоко, под землей, в луковице. Придёт время, и что-то внутри подтолкнет, разбудит, рано или поздно ты появишься. Сначала стебель, потом — больше, и в какой-то момент стоит выбор — распускаться или зачахнуть. Так и этот дар. Сидит в тебе и ждёт своего часа. Потом начинает расти, потом его можно раскрыть или лишиться навсегда… И на всё это уходит много времени. Достаточно, чтобы передумать, — Ллэр хмыкнул. — Как, однако, я зарассуждал… — Он поднял с пола что-то прямоугольное и на вид пластиковое, сдул с предмета несуществующую пыль, протёр тыльной стороной ладони. Положил на один край стола, сам — расчистил себе противоположный, уселся. — Хотел бы я, чтобы с тобой об этом говорил не я. Алэй бы рассказал лучше. Я ведь был вторым, и я не умею так, как он… И она пришла ко мне задолго до того, как я попал в Плешь. В обход всех правил, — Ллэр сцепил пальцы в замок, уставился на свои руки. — Не совсем понимаю, что ты хочешь услышать. Рецепт? Весь путь? Почему не послал её к такой-то матери, когда явилась? А кто пошлёт, когда предлагают такое? У неё было, чем меня купить. Никто не давил на меня, не заставлял принять решение тут же. Но я принял. Сразу. И потом не сомневался. Долго ещё не сомневался… Это было… интересно. Захватывающе, сбылась мечта идиота…

— Она — это Роми?

— Роми… Ромиль Эннаваро. Рэм, — он усмехнулся. — Упрямая рыжая дрянь с благими намерениями. Она хотела вытащить Алэя из депрессии и знала, кто может это сделать. Она торопилась… Я бы и сам, наверное, раскрылся в скором времени. По крайней мере по её первоначальным словам мой потенциал зашкаливал так, что удивительно, как я так долго уворачивался от дыр в Плешь. Как так я дожил до двадцати девяти лет и ни разу ни в чём себя не проявил. Разве что в разгильдяйстве и пофигизме! Возможно, мир атради просто не хотел принимать ещё одного майоти, — он с кривой улыбкой осекся. — Впрочем, ты спрашивала — как. Она пришла. Рассказала. Показала. Я поверил. В чудесный, многомерный мир, в свою уникальность, в возможности, в ответы, которых мне никогда не найти на Нэште, даже если мой народ выйдет в космос. В то, что вещи не всегда то, чем мы их видим. Много во что. Мне кажется, сначала она хотела устроить из этого всего шоу. Знаешь, такое, с торжественной частью в стиле скажи «да», и твоя жизнь изменится. Но не устроила. А потом были самые долгие три года моей жизни. Роми мне соврала, не во всём, конечно, но во многом. Она соврала и Алэю. Не сказала ему ничего вообще… Может, при всех её разговорах о моей силе — она боялась, что это не сработает. Что Плешь меня так и не пропустит. Что мой великий потенциал не больше, чем потенциал местечкового колдуна. Огромен для Нэшты, ничтожен для атради. Они ведь считают, что подтолкнуть — невозможно. Что Плешь либо пустит, либо нет, вне зависимости от желаний Смотрителей. Как бы там ни было, — он посмотрел на Миру. — Через год Плешь все так же оставалась для меня недоступной. И тогда Роми нацепила на меня наручник Тайко, чтобы я мог находиться здесь как можно дольше. Следующие два года солнце Тмиора выжигало мою кровь. Меняло меня. Понемногу. Это больно. Очень больно. Но это был мой выбор. Каждый день — маленькая смерть. Я не мог представить, как это будет, но не отступил.