К судьбе лицом (СИ) - Кисель Елена - Страница 41

– Как ты пристально следишь за Владыкой! – услышал я как-то раз, шатаясь невидимым по миру. Говорила Эрида-раздорница: только она так изящно гугнит в нос. – Неужто есть подозрения…

Поблизости с Эридой устало вздохнула Персефона. Наверное, махнула рукой: что вас слушать, тут за мужем присматривать надо…

– Подозрения, – это тихий, насмешливый, мертво-ровный голос Медузы, – зачем подозревать, если с этими худшее всегда оправдывается?! Вот этот Пейрифой…

– В гневе?! – ахнула добросердечная Горгира. Невнятно ахнула: Ахерон недавно преподал урок семейной жизни…

– Нет, – спокойно отозвался голос жены. – Муж не разгневан. Он ждет чего-то.

– Цербера? Ну, когда Цербер вернется? Или еще героев?

Персефона молчала. Только взгляд, которого я не мог видеть: пристальный, вопросительный – не отставал, словно прицепившийся в ночи блуждающий огонек.

Наверное, ждал вместе со мной, не знаю. Или – того же, что и я.

Того же, что я ждал с визита Деметры. Нет, раньше. С сожжения Гестии. А может, с того момента, как отгорела великая битва, и тысячи голосов возгласили: «Все уже кончилось!» – ложь, в которую я так и не сумел поверить.

Настоящий воин никогда не верит в победу до конца.

Настоящий воин всегда оглядывается и ждет.

Откуда принесутся на крыльях тяжелые вести?

Они были настолько тяжелыми, что не принеслись на крыльях. Пришли ногами – заплетая одну за другую, на полусогнутых. Гермес прибрел в тронный зал бесплотной тенью, держа в руках шлем, и крылья на его сандалиях трепетали едва-едва – траурно как-то…

И лицо Вестника было – под стать крыльям.

– Радуйся, Владыка, - заупокойный глас заставил сползти мечтательную полуулыбку с лица Гипноса и поперхнуться пеной бешенства – Эриний. Глаза посланца богов смотрели прямо и тускло, брюзгливые желтые тени залегли у губ.

Судимые тени первыми поняли, что они тут не ко времени – и сгинули, когда Психопомп был на полпути к моему трону. Персефона взглянула на брата с тревогой и поднялась.

– Я распоряжусь, чтобы подали нектара и горячего вина с травами.

Опередив ее, исчез Танат. Свита растворялась, не ожидая даже моего безмолвного приказа. Гелло отсылать не стал: тот, шебурша крыльями, затаился где-то у золотого трона.

Впервые мне настолько не хотелось слышать вести, что я прибег к вежливости.

– Присядь. Вижу, ты проделал трудный путь. Не хочешь ли сперва совершить омовение и подкрепиться, а уж потом изложить мне то, с чем явился?

– После, Щедрый Дарами, – племянник улыбнулся мертвой, выжженной изнутри улыбкой. Опустился на явившееся из ниоткуда сидение, пригубил пряное вино, поднесенное робкой тенью. – Вестник должен… носить вести. Знаешь, люди придумали казнить гонцов за дурные послания. А ты бы… напряг свою фантазию, дядя. Все знают, что она у тебя богатая – хоть на Сизифа и Тантала взглянуть… но для меня нужно что-то особенное.

– На их месте я казнил бы гонцов не за дурные вести, а за медлительность.

Гермес пропустил намек мимо ушей и с видимым наслаждением потянул вино.

– Возвращаю взятое, – опустил на мраморные плиты хтоний. – Без него меня бы как Крона – на кусочки…

Смешок, начисто лишенный веселья, странно зазвенел о бронзу зала. Я ждал.

Вести. Слова.

Угадывая весть и зная слово.

– Флегры.

И тут оно включилось. Давно забытое тиканье в венах: «Будет. Будет. Будет».

«…легры… гры-хы!» – злорадно раскатил Тартар.

– Мать-Гея…вновь пробудилась. Заплодоносила. Родила.

Конечно. Что еще может быть ее проклятием? Она умеет только рожать, в том числе и на погибель…

– Кого же? Великанов? Титанов? Бога?

– Новую расу. Вышли в свет… Юнцы этого мира, новое поколение от плоти ее… Себя они называют Гигантами – трепещешь, дядя?

– Видел их?

– Еще и как. Несколько дней там проторчал, лучше б сразу – на Олимп… – Гермес перекачивал в себя вино с такой скоростью, что рисковал уснуть на полуслове. – Самый здоровый – с пол-Тифона где-то…а есть и помельче – с меня, скажем. И по ужасу – разные…все больше косматые, шерстистые такие, знаешь… руки – во! От пояса и ниже тела змеиные. Правда, там есть еще и с крыльями, и с козлиными ногами… разнообразие…

Смешок уже не был мертвым. Просто истерическим.

– И?

– А ничего. Я говорю, сидел там пять… четыре… шесть? Не помню, сколько там сидел. Хотел понять – что они за проклятие на нас такое? Ведь и голов – по одной штуке… ну, почти у всех… И рук не по сто. Ну, палицы, мечи – так ведь это мы все уже видали! Пару перунов отцовских на них – да и все, кажется! А только есть в них какая-то жуть… к одному подлетел и чувствую…

Рука Гермеса промахнулась и легла не на чашу – в пустое место. Чашу, повинуясь моему взгляду, только что утащила подальше пугливая тень. Посланец надулся и обиженно засопел.

Да он точно не в себе. Нашел, на кого обижаться.

– Что чувствуешь?

– Холод в затылок. И перед глазами – дорога: пойдешь по ней, а возврата нет. И сердце замирает: вот если он меня сейчас увидит! Унюхает под шлемом! Тогда конец, а почему конец – не знаю. Это смерть. Это в них… отцовская кровь играет.

И тогда с опозданием я понял, что забыл задать самый главный вопрос.

Гекатонхейров и циклопов Гея породила сама – от беспредельной мощи, как и Урана. Титаны, с которыми мы справились лишь с помощью Сторуких, были порождены от Урана – сына Геи.

И если она хотела послать нам свое проклятие…

– Кто отец?

Гермес вдруг уставился на меня так, будто видел впервые.

– А ведь ты с ним близко знаком, – протянул задумчиво. – Он ведь твой… как это – подданный? Или просто у тебя в царстве жилье снимает? Хотя нет, он же тут был еще до тебя…

Я уже не слушал его – зажмурился, стараясь убежать от хохота, который глушил, колебал мой мир, прорывался из черных недр…

Тартар.

И вот в Тартар-тартарары

Лечу стремглав, вдыхая холод

Непоправимого конца,

Игры проигранной до праха,

И нет, как нет у мертвеца,

Во мне сомнения и страха.

Н. Туроверов.

– Зря проклинаешь. У меня и без того никогда не будет детей.

На моей свадьбе они провозглашали тосты. За союз увядания и возрождения. Пустоты и наполненности. Небытия и бытия.

И желали мне побольше наследников, даже не задаваясь вопросами: как? Как может забеременеть бытие – от небытия? Возрождение от увядания? Свет от тьмы?!

Они не признавали этого, потому что намертво запомнили главный принцип Громовержца.

А если очень хочется?

Если очень хочется – тогда обязательно получится…

– Что ты сказала?

– Правду. Что не хочу от тебя детей.

Правду. Ты сказала правду. Я тогда солгал, пеняя на свой мир, на отца, на долг…

Я так страстно хотел детей – от тебя, Кора! – что готов был наплевать на собственное бесплодие.

Ты так страстно не желала детей от меня, что попрала данную тебе возможность создавать жизнь.

У правды долгий путь.

Хорошо, что она пришла ко мне только сейчас, когда уже все закончилось, когда уже ничего не может ни гореть, ни леденеть внутри, только память ихором вытекает из вен в озерную воду: бесцветно-чистое – в застоявшуюся болотную тьму, жизнь – в небытие…

Невозможный союз.

Ну, а если очень хочется?

Гея и Тартар. Мощь и плодоносность Земли. Уничтожающая тьма Великой Бездны. Двое, рожденные из Хаоса в самом начале времен.

Их дети на Флеграх – наполненные силой, какая, быть может, не снилась и титанам…

Снилась ли она нам?

– Сколько?

Я продолжал задавать вопросы. Гермес – отвечать, тоном послушного племянника.