Уродливая любовь - Гувер Колин - Страница 3

Тогда я хватаю его за руки и, дюйм за дюймом, волоком тащу в квартиру – ровно настолько, чтобы закрыть дверь. Следом заношу вещи и защелкиваю на замок. Сую ему под голову диванную подушку и поворачиваю набок – на случай, если вырвет во сне.

Больше никакой помощи он от меня не дождется.

Устроив Майлза на полу, иду осматривать свое новое жилье. Гостиная в три раза больше, чем в прежней квартире Корбина. Столовая совмещена с гостиной, а кухня наполовину отгорожена перегородкой. На стенах – картины с современной живописью; золотисто-коричневые плюшевые диваны приятно оттеняют их яркие краски. Когда я гостила у Корбина в последний раз, у него только и было, что матрас на полу, кресло-мешок и постеры с моделями на стенах. Похоже, наконец-то брат повзрослел.

– Круто, Корбин, – говорю я вслух, переходя из комнаты в комнату и повсюду включая свет, чтобы осмотреть свое временное жилище. Так здорово, что даже обидно. Трудновато будет съезжать отсюда в собственную квартиру, когда накоплю на нее достаточно деньжат.

Захожу на кухню, заглядываю в холодильник. В дверце рядком – приправы и соусы, на средней полке – коробка с остатками пиццы, на верхней – бутылка из-под молока.

Ничего удивительного. Напрасно было ждать, что брат переменится целиком и полностью.

Я достаю бутылку с водой и отправляюсь на поиски комнаты, где мне предстоит провести несколько следующих месяцев. В квартире только две спальни, так что я занимаю свободную и ставлю чемодан на кровать. Еще в машине остались три сумки, а также не меньше шести коробок, не говоря уже об одежде на плечиках. Но я не намерена перетаскивать вещи сегодня. Корбин обещал вернуться завтра утром, так что предоставлю эту работу ему.

Натягиваю майку и спортивные брюки, чищу зубы и готовлюсь ко сну. Обычно я нервничаю наедине с незнакомцами. Но сейчас чутье подсказывает: не о чем беспокоиться. Брат никогда бы не попросил меня помочь человеку, который способен мне навредить. Однако если Майлз всегда себя так ведет, очень странно, что Корбин позволил его впустить.

Брат никогда не подпускал ко мне парней, а виноват в этом Блейк, его лучший друг и мое первое серьезное увлечение. Мне было тогда пятнадцать, а Блейку – семнадцать, и я по уши в него втрескалась. Разумеется, мы с подружками влюблялись почти во всех друзей Корбина – просто потому, что те были старше.

Почти каждые выходные Блейк оставался у нас с ночевкой, и мы всегда находили возможность побыть вдвоем, пока Корбин не видит. Через несколько недель Блейку надоело прятаться, и он заявил, что намерен открыто объявить о наших отношениях. Однако он явно не предусмотрел, когда разбивал мне сердце, как на это отреагирует Корбин.

А Блейк разбил его настолько, насколько вообще возможно разбить сердце пятнадцатилетки после двух недель тайных встреч.

Выяснилось, что в течение этих самых двух недель Блейк, не таясь, встречался еще с несколькими девчонками. Когда Корбин об этом узнал, их дружбе пришел конец, а других приятелей он накрепко предостерег, чтобы те и приближаться ко мне не смели. В результате в старших классах я вообще ни с кем не встречалась, пока брат наконец не уехал. Но и после его отъезда парни, наслушавшись всяких ужасов, опасались связываться с младшей сестренкой Корбина.

Тогда это меня бесило, а вот теперь пришлось бы кстати. После окончания школы неудачных отношений у меня было предостаточно. С последним парнем я прожила больше года, пока мы оба не поняли, что ждем от жизни слишком разного. Он мечтал, чтобы я сидела дома, а я хотела строить карьеру.

И вот я здесь – учусь в магистратуре на медсестру и делаю все от меня зависящее, чтобы избежать романтических отношений.

Может, переезд к Корбину – не такая уж плохая идея?..

Я иду в гостиную, чтобы выключить свет. Заворачиваю за угол и застываю на месте.

Мало того, что Майлз уже не на полу, – он в кухне, за столом, уронил голову на руки. Сидит на высоком барном табурете и того и гляди с него сверзнется. Не пойму, спит он или просто приходит в себя.

– Майлз?..

Он не реагирует, поэтому подхожу и осторожно кладу ему руку на плечо.

Майлз тут же вскидывает голову и беззвучно вскрикивает, словно я разбудила его посреди сновидения. Или кошмара. Соскальзывает с табурета и неуверенно встает на ноги, но немедленно начинает шататься. Я закидываю руку Майлза себе на плечо и пробую увести с кухни.

– Пошли на диван, приятель.

Ноги у Майлза заплетаются, отчего поддерживать его еще труднее.

– Я не приятель, – с трудом выговаривает он. – Я Майлз.

Добравшись до дивана, я осторожно отклеиваю его от себя.

– Так, Майлз или кто ты там у нас. Просто ложись и спи.

Он валится на диван, увлекая и меня за собой. Я падаю сверху и сразу пытаюсь отстраниться.

– Рейчел, не уходи… – молит Майлз и тянет меня за руку.

– Меня зовут не Рейчел, – возражаю, высвобождаясь из его хватки. – Меня зовут Тейт.

Зачем сказала? Вряд ли завтра он вспомнит о нашей беседе.

Я подхватываю с пола подушку, хочу отдать ее Майлзу, но медлю. Он лежит на боку, уткнувшись лицом в диванный валик и вцепившись в обивку с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Сначала кажется, что его вот-вот вырвет, но в это же мгновение я понимаю, что ошиблась.

Майлза не рвет.

Он плачет.

Отчаянно и беззвучно.

Я даже не знакома с этим парнем, но тяжко смотреть на такое горе. Перевожу взгляд то на коридор, то на Майлза, пытаясь решить, что делать: может, лучше оставить его в покое? Не хватало еще впутаться в чужие проблемы. До сих пор мне удавалось не принимать участия во всяческих драмах, и начинать сейчас я не намерена. Мое первое побуждение – уйти, но почему-то я сочувствую Майлзу. Похоже, его горе искреннее, а не просто результат выпитого.

Я опускаюсь на колени и касаюсь его плеча.

– Майлз…

Он делает глубокий вдох, медленно поднимает голову и смотрит на меня. Глаза у него заплывшие, красные – непонятно, от слез или от алкоголя.

– Прости, Рейчел…

Майлз притягивает меня к себе и утыкается лицом мне в плечо.

– Прости…

Понятия не имею, кто такая Рейчел и что он ей сделал, но если ему настолько плохо, даже страшно представить, каково сейчас ей. Приходит мысль найти в его телефоне ее номер и позвонить, чтобы она пришла и как-то все исправила. Вместо этого я осторожно укладываю Майлза на диван и подсовываю ему под голову подушку.

– Спи, Майлз, – ласково говорю я.

Когда Майлз падает на подушку, в его глазах видна невыразимая боль.

– Как же ты меня ненавидишь… – бормочет он, стискивая мою руку.

Его веки тяжело опускаются, и он издает горестный вздох.

Я смотрю на него молча до тех пор, пока он не прекращает плакать. Потом высвобождаю руку и еще немного сижу рядом.

Майлз утих, но вид такой, будто он по-прежнему в царстве боли: складки на лбу, дыхание сбивчивое.

Только теперь я замечаю на его лице едва заметный неровный шрам около четырех дюймов длиной. Он тянется вдоль подбородка, чуть-чуть не доходя до рта. Хочется провести по шраму пальцем – странное желание. Вместо этого я дотрагиваюсь до волос Майлза. Они короткие на висках и чуть длиннее на макушке. Золотисто-каштановые – идеальное сочетание. Я глажу Майлза по голове, чтобы как-то его утешить, хотя он, быть может, этого и не заслуживает.

Кто знает, может, совесть не зря его мучит за то, что он сделал с Рейчел, но, по крайней мере, вину он сознает – это очевидно.

В чем бы Майлз ни провинился, он так сильно любит эту Рейчел, что глубоко сожалеет о содеянном.

Майлз

Шестью годами ранее

Я захожу в кабинет и кладу журнал посещаемости секретарше на стол. Не успеваю выйти, чтобы вернуться в класс, как она меня останавливает.

– Майлз, у тебя же мистер Клейтон ведет литературу?

– Да. Передать ему что-то?

Телефон на столе звонит. Миссис Борден берет трубку и прикрывает ее рукой.