Метель в преисподней (СИ) - Айдарин Николай - Страница 41

— Ни-за-что! — отчеканил я, взяв стакан Виктора и быстро выпив его содержимое.

Вот теперь я почувствовал, что я — не мертвец! А то я уже начал потихоньку сомневаться…

Виктор снова хохотнул, после чего сел за свой стол и увидал, что я выпил обе рюмки. Он сделал удивлённое лицо, затем посмотрел на начавшего пьянеть меня и быстро всё смекнул.

— Эх, молодёжь, — усмехнулся он. — Стоит только отвернуться, как вы уже пьяные все. Ничего, сейчас догоним!

Мне захотелось ляпнуть, чтобы тот больше никогда не отворачивался, а то ещё одного раза, я боюсь, я не переживу, но я сдержался.

Вечер мы закончили небольшой пьянкой. Я быстро упился до такой степени, что не мог нормально выговорить даже своё собственное имя, Виктор же отстал от меня не так сильно. Поскольку мы быстро разобрались с вкуснейшей настойкой, то Виктор выудил из одного из своих ящиков красивейшую бутылку дорогого вермута, а когда кончился и тот, то на столе оказалась вульгарная водка. Её мы начали, но благоразумно решили не заканчивать, поскольку обоим нужно было ещё добираться домой. Я твёрдо собрался идти ловить на трассе маршрутку, но Виктор почему-то обозвал меня дебилом, после чего быстро организовал машину с личным водителем — служебную старенькую «Волгу» с одним из охранников в качестве извозчика. Тот всю дорогу недобро косился на нас, но никто из нас этого не заметил. Виктор быстренько отрубился в машине, а я — наоборот, слегка проветрился, особенно когда водитель чуть-чуть приоткрыл окно, выразившись «надышали тут», но в весьма грубой форме. Так что когда меня доставили до дома, и я вылез из машины, то уже мог почти внятно говорить и практически не шатался. Поскольку на улице поднялся ветер, то можно было всё с лёгкостью списать на него. Я сердечно поблагодарил водителя за то, что тот не выкинул нас по дороге в первый же сугроб, но то ли я сказал это не совсем так, то ли у него было прескверное настроение, но я готов поклясться, что у него глаза налились кровью от бешенства.

— Что я такого сказал? — не сообразил я, когда водила дал по газам, обдав меня грязным снегом из-под колёс.

Я поднялся на лифте и крадучись уже почти добрался до своей берлоги, как соседская дверь внезапно лязгнула, и из-за неё показалась голова, обмотанная махровым полотенцем.

— З… здрасте, — я нашёл в своём арсенале самую вежливую улыбку, на которую только был способен.

Не сработало.

— Нет, ну ты посмотри на него! — Фая Петровна театрально хлопнула себя по ноге, после чего полностью вышла в подъезд. — Опять шлялся хрен знает где! Пил?

Она принюхалась, после чего её лицо скривилось настолько, будто я только что вылез из канализации.

— Пил! — подтвердила она.

— В-виноват, — я развёл руками.

То ли действительно от пьянки, то ли от нервов после произошедших событий, то ли от ощущения, что мне на сей раз не удастся избежать очередного скандала (которые я ненавижу всей душой, даже если я не являюсь участником), я стал запинаться.

Тут я заметил в её руке конверт с моим именем. Похоже, курьер всё-таки приходил. Надо же…

— А… — начал я, указав пальцем на него, но моя соседка этого словно бы и не заметила.

— Ну и что ты праздновал сегодня? — её тонкий писк резал мои уши не хуже хирургического ножа. — День взятия Бастилии?

— Вермут, — почему-то ляпнул я.

Похоже, я всё-таки хотел перед ней извиниться за своё поведение, поэтому решил упомянуть в разговоре, что я пил отнюдь не водку (хотя, и её тоже, но куда меньше), а значительно менее крепкий напиток, чей состав основывается на изрядной доли полыни и других трав. Но сволочизм Фаи Петровны смешался со старческой тугоухостью в одном стакане, куда последовал следом нелепый карикатурный образ меня-алкаша в её голове, так что следующая её реплика вышла отнюдь не такой, какой я её ожидал.

— Вермахт? — переспросила она. — Совсем спился… Боже, за что мне такое наказание?!

При этих словах она бросила в потолок взгляд, полный мольбы, и сложила руки лодочкой, при этом выронив мой конверт. После чего она бросила на меня ещё один крайне неодобрительный взгляд, и сказала:

— Как же ты мне надоел, Коля, кто бы знал! Сил уже никаких нет! То у тебя двери вечно хлопают, то письма и посылки странные приходят, то ты пьяный и весь избитый приползаешь домой, да ещё и шумишь так, словно нарочно пытаешься всех перебудить! И что это за странное увлечение совами? Выпусти её на волю, не мучай животное…

Я чуть не прыснул со смеху, когда машинально представил себе эту картину: я открываю окно, хватаю чучело совы и с криком «Лети, Форрест, лети!» кидаю его прямо на голову проходящей мимо ничего не подозревающей Фае Петровне.

— … а то она уже весь мой балкон загадила! — продолжала свои выдумки моя соседка. — Всё время громко ухает, часто куда-то улетает, да и вообще имеет крайне жуткий вид! Где ты только такую откопал?

— Фая Петровна! — я подпёр рукой стену, чтобы та поменьше шаталась. Выпрямился и твёрдым командирским голосом заявил: — Да Вы совсем спятили! Это же чучело!

Она задохнулась, не зная, что на такое сказать, после чего резко развернулась и ушла в собственную квартиру, непрерывно бормоча себе под нос:

— До белой горячки допился, парень. Бедный, несчастный мальчишка, мне искренне жаль его и его брата, но теперь-то я не отступлю и добьюсь его выселения…

Хлопнула дверь, и в подъезде почти воцарилась тишина. Почти — потому что от стен эхом разносилось моя икота.

Я чуть не упал, когда поднимал с пола конверт. Осмотрел его уже в своей квартире — снова ничего, никакого обратного адреса или иной контактной информации, даже марки. Самодельный конверт, свёрнутый из стандартного листа А4, на котором впоследствии написали карандашом ровно то, что я сказал по телефону при беседе с женщиной из типографии. Должно быть, она всё-таки нашла правильного человека или же сама им оказалась, а эта беседа — просто показуха, чтобы окружающие ни о чём не догадались.

Я ещё некоторое время побродил по квартире, один раз блеванул в унитаз, один раз заглянул на балкон и проверил свою сову. Чучело как чучело, ничего странного в нём нет, даже снег сверху намело с открытого окна. На всём балконе ни следа от птичьего помёта, только ровный тонкий слой снега там, куда доставал ветер. После этого я, ощутив смертельную усталость из-за прожитых событий, а так же входящего в привычку недосыпа, завалился спать, причём, даже не раздеваясь. Для меня наконец-то закончился чертовски длинный и очень плохой день, который я с уверенностью могу назвать одним из своих самых плохих дней. Но ничего, завтра будет день следующий, и, быть может, он в противовес предыдущему, станет лучшим?

Вопреки всем моим надеждам, спал я очень неспокойно. На протяжении всей ночи мне снились только кошмары, приправленные щепоткой бреда и толикой алкоголя, бурлящего у меня в крови. Мне снились полёты по ночному Питеру, но я постоянно падал, а поймать меня было некому. Мне снилось, как я стрелял в армию зомби, но та одолевала меня. А когда мне под конец приснилась сцена, в которой я подхожу к зеркалу в собственной ванной и начинаю сдирать кожу со своего лица и обнаруживаю под ней, что я — совсем другой человек, я вскочил в крике с кровати и больше не смог уснуть.

Спал я снова не долго, где-то часа четыре, но ночной прилив адреналина дал мне понять, что этого вполне достаточно. Я принял контрастный душ, пытаясь смыть ночные кошмары в сливную трубу, а вместе с ними ещё и лёгкий тремор в руках, и, вроде бы, получилось. По крайней мере, я смог после этого сделать себе вполне человеческий завтрак, ничего при этом не разбив и не расплескав. Ещё я битый час с сильным страхом изучал собственное отражение в зеркале, но ничего нового, кроме пары свежих порезов и почти исчезнувших старых синяков, не нашёл. Однако после этого я старался избегать смотреть в любую зеркальную поверхность. Мне было стыдно признаться даже самому себе, будучи наедине, что я очень боялся, что меня непременно ждёт неудача, а затем непременная смерть. Я не хотел признавать себя слабым, и я успокаивал себя всяческими способами. Мне немного помогла процедура разборки и чистки пистолета, но отнюдь не настолько, насколько бы мне того хотелось.