Змеиное Солнце - Семенова Мария Васильевна - Страница 71

Когда пение смолкло, из толпы стоявших в отдалении придворных вышел Фарейн. Как градоначальник и самый знатный из оставшихся в живых арьев, он взял факел и обошел все костры, поджигая их один за другим. Пламя мгновенно взметнулось в чуть сереющие небеса, загудело, завыло, воздух задрожал от жара, заставляя присутствующих пятиться. Потом вокруг раздалось дружное «ах!» — пламя самого высокого костра, на котором лежало тело Джериша, изменило цвет и исторгло в небо снопы искр. Вновь запели жрецы, провожая души героев к их небесному прародителю.

Учай, стоявший рядом с наместником, недовольно поглядывал на потрясенные лица допущенных на краду именитых дривов, которые отродясь не видывали ничего подобного. Ему вспомнился жрец Хаста, который однажды что-то бросил в костер, и тот начал точно так же плеваться искрами. «Надо будет узнать, что жрецы сыплют в огонь, — подумал он. — Мне оно тоже пригодится...»

Но что бы там ни думал Учай, а действо понемногу захватило и его. Вскоре он перестал вертеть головой и не мигая уставился в огонь. Любое пламя, хоть с искрами, хоть без, с детства завораживало его. Еще там, в доме на берегу Вержи, он любил подолгу глядеть в багровеющее нутро каменки, наблюдать за языками пламени, пожирающими крепкие поленья. Глядел, как чернела и скручивалась береста, как твердое дерево превращалось в серую золу и хрупкие уголья, и его ладони потели, а сердце почему-то колотилось быстрее. Порой ему казалось, что он видит пляшущих на сгорающей растопке огненных духов. В детстве он пытался разговаривать с ними, но насмешки братца Урхо заставили его отвратить взор от тех, кто живет в пламени. И он почти забыл о них — когда бы не она.

Учай вспомнил залитый огненным заревом небосвод и темноволосую деву с неисчислимой вороновой свитой... Тонкие нежные пальцы ее рук и черные могучие крылья в полнеба. Глаза, от которых его кровь бурлит и превращается в пламя. Вечный огонь, не требующий ни растопки, ни горючей земли, сжигающий и возрождающий к жизни.

«Эта жертва — тебе», — шептал Учай, глядя, как столп пламени, меняя цвета, течет в небеса, взвивается и плещется над высокой поленницей Джериша, будто царское знамя. Жрецы пели, тревожа рассветное небо. Служки, выстроившиеся у них за спиной, подтягивали слова торжественного песнопения, так что Учай невольно заслушался, хоть и не понимал их языка.

«Надо, чтобы в честь моей милостивой и грозной покровительницы слагались и пелись такие же прекрасные славословия, — думал он. — Скажу Зарни, пусть сочинит. Тут нужны такие слова, такие...»

Он не смог даже себе ответить, какова должна быть эта хвалебная песнь.

Учай кинул взгляд на стоявшего рядом Фарейна. Тот, похоже, мерз в своей шубе и старался держаться поближе к кострам, заступив за очерченную жрецом черту. Вождь ингри глядел, как арий шмыгает носом и зябко ежится, кутаясь в меха, как устало и равнодушно глядит на пылающие тела вчерашних соратников, явно желая, чтобы костры поскорее прогорели и можно было уйти. «Чужая жизнь ничего для него не стоит, — подумалось Учаю. — А чего стоит своя? Заслуживает ли вообще такой человек права на жизнь? Впрочем, разве не я — карающее оружие в еедеснице? Значит, мне и решать, кому здесь жить, а кому — нет! Я пришел сюда и совершил то, что желал совершить. И теперь должен закончить начатое... Ведь так?»

Мысли его метались, в груди давило. Учай чувствовал, что должен нечто сделать. Но что?

Он опустил взгляд и принялся глядеть, как огонь пожирает облитые пахучим маслом погребальные пелены, в которые было обернуто тело Джериша. И его, своего врага, и неверную Мину он отдал Богине — но, видно, не угодил?

«Я лгу сам себе! — озарило вдруг его. — Я твердил, что убиваю в дар Прекраснейшей, но на самом деле прикончил их ради мести. Я и так убил бы их. Это плохой дар...»

Учай умоляюще поглядел в темные небеса, куда улетали искры костров.

«Подай мне знак, возлюбленная госпожа! Чем мне порадовать тебя?»

В этот миг лежащее на поленнице тело Джериша вдруг дернулось. Послышался треск, и труп сел, продолжая гореть разноцветным пламенем. Среди арьев, дривов и ингри, наблюдавших за погребением, волной пронесся вздох ужаса. Люди невольно шарахнулись прочь от костров. Только Учаю внезапно стало легко. Будто нечто только что сжимало его сердце, а теперь отпустило.

— Смотрите! — закричал он в полный голос. — Он не может обрести покой! Пламя не принимает его! Ибо те, из-за которых погиб храбрый Джериш, — здесь, среди нас! И они не понесли заслуженную кару!

Фарейн повернулся к кричащему юнцу, сообразил, что происходит, попытался выхватить меч, но опоздал. Учай рысью прыгнул на него, сшиб с ног, навершием подаренного ему накхского кинжала ударил в висок. А потом, ухватив за длинные золотистые волосы, потащил к костру.

— Илень! — крикнул он. — Остальные — ваши! Отдайте их богам!

Едва пришедший в себя Фарейн попытался схватить Учая за руки. Но тот ткнул его лицом в огонь и, резко оттянув голову взвывшего от боли наместника, всадил кинжал ему в горло. Кровь хлынула из глубокой раны.

— Тебе, любимая, — прошептал Учай, выдергивая клинок и толкая в огонь еще дергающееся в предсмертной судороге тело. В тот миг, когда небесное железо вошло в человеческую плоть, он испытал неизъяснимое облегчение — и такое наслаждение, какого еще никогда прежде не чувствовал. Даже видения, что насылал Зарни, меркли по сравнению с этим.

— Я принесу тебе еще много жертв, — задыхаясь, пообещал он.

Вопли ужаса и звон оружия раздавались над крадой. Дривы, только и ждавшие приказа, рубили и рвали на части арьев и собственных сородичей, которые пошли на службу захватчикам. Этих убивали особенно жестоко. Учая порадовало увиденное. Он лишь крикнул Иленю:

— Жрецов не трогать! Они мои!

И, с удовольствием поглядев, как капает с лезвия его клинка яркая алая кровь, направился вниз по склону.

* * *

На ступенях, ведущих к вершине крады, толпилось множество дривов. С арьями было покончено быстро. Раздетые и обобранные трупы убийцы побросали на погребальные костры их собратьев. Уцелевших предателей-земляков, которые служили Аратте, спихивали вниз по склону, и каждый, на кого они скатывались, норовил пнуть их ногой. Учай высмотрел в толпе спускавшегося вниз Иленя.

— Что ты намерен с ними делать? — спросил он, глядя на избитых отступников.

— Спущу под лед, — мрачно отозвался воевода. — Они служили врагу и убивали своих, а значит, не заслужили честной смерти. Они могли перейти на нашу сторону в начале боя, но не сделали этого. Я не хочу осквернять нашу землю прахом изменников.

Учай задумчиво глядел, как упирающихся и молящих о пощаде пешцев гонят к заснеженному берегу, туда, где во льду чернели полыньи.

— Ты и сам служил в вендской страже, — напомнил он.

— Да и ты учился у Джериша, — хмыкнул Илень. — Но после того как Станимир ушел со службы, все верные должны были последовать за ним. Эти ничтожества остались. Было бы лето — я бы побросал их в горящее болото, как Киран поступал с нами. А теперь — под лед.

— Что ж, пусть так и будет... А Мравец сожги.

— Зачем? — удивился Илень. — А где вы будете зимовать?

— В Ладьве.

Раненый воевода уставился на вождя ингри с недоумением:

— Я полагал, ты останешься здесь!

Учай пожал плечами:

— Мы помогли вам освободить землю и теперь пойдем домой. Мы тут чужие. Я не хотел бы становиться ненавистным твоему народу, как вот они. — Сын Толмая указал на вершину крады, над которой все еще растекался по небу черный дым, пахнущий горелым мясом. — У вас скоро будет свой владарь — Станимир.

— Он не...

— Он родич Изгары, а значит, ваш вождь по праву. Передай ему от меня слова почтения. Скажи, что я желал бы видеть его союзником в борьбе против Аратты.

Илень слушал с нарастающим изумлением. Мало кто из известных ему вождей поступил бы подобным образом, отказавшись от уже захваченной добычи ради чужого права.

— Это поистине достойно уважения...