Две золотые полоски (СИ) - Фальк Макс - Страница 3

— Ещё осталось, — говорит Лоренс, прикасаясь к своему затылку.

— Где? — недовольно спрашивает Грейвз, ероша себе волосы. — Не вижу. Сними.

Серебристые нити в чёрных волосах кажутся сединой. Наверное, Грейвзу очень пойдёт зрелость — благородная, выдержанная, строгая. Если не засушится на этой должности, не превратится в чванливого индюка — будет здорово работать в его команде. Грейвз склоняет голову, Лоренс протягивает руку и снимает паутину с его волос.

— Теперь всё? — Грейвз смотрит сердито и ничуть не смущённо. Да врут наверняка, что ему нравятся мужчины. Скорее всего, это Бэзил-Джонс пустил слух, чтобы позлословить.

— Всё, — говорит Лоренс.

И они аппарируют.

Лоренс из хорошей семьи, но хорошая — не значит богатая. Он снимает комнату в Джерси-Сити, потому что там дёшево. Каждое утро завтракает хот-догом в Либерти Стейт парке, сидя на скамейке с видом на остров Свободы, вытирает рот салфеткой и, скрывшись с глаз не-магов, аппарирует на Нижний Манхэттен. Когда он приходит, Грейвз уже обычно на месте — его самого не видно, но в кабинете, отгороженном от зала Отдела расследований, на вешалке уже висит его пальто или мантия, в зависимости от погоды. Дверь в кабинет открыта почти всегда, за исключением случаев, когда там посетитель. Когда Лоренс уходит, Грейвз обычно сидит за отчётами — и теми, что пишут ему, и теми, что он должен писать сам для руководства Департамента.

Он старается держаться с подчинёнными просто, но без фамильярности. За любовь к едким комментариям его побаиваются, за вражду с Бэзил-Джонсом и Хантингтоном уважают. Старожилы говорят, такого порядка в отделе не было раньше: дела раскрываются, архивы не теряются, каждому определены обязанности по способностям и больше нет этого хаоса, в котором можно было заниматься только текучкой, а все расследования, требующие долгого времени, постепенно закрывались «за неимением возможности установить личность преступника». Грейвзом гордятся и в разговорах о начальстве всё чаще непроизвольно проскакивает «наш». Наш Грейвз. Как будто он не человек, а достопримечательность.

После случая с пауками Грейвз больше не смотрит на Лоренса снисходительно. Он даже интересуется его семьёй — мать, две сестры, живут в Олбани — и несколько раз заказывает за свой счёт ужин из ресторана, когда они остаются в отделе последними. Грейвз старается быть собранным, взрослым и ответственным — и у него всё получается, за исключением взрослости. Слишком молодо выглядит и слишком хорошо одевается, чтобы его воспринимали всерьёз те, кто старше.

Иногда Лоренс ему сочувствует. Тот, кого ждут дома, не живёт на работе. А Грейвз приходит раньше всех и уходит последним. Да, он богат, красив и амбициозен, но ни с одной девушкой он не встречается достаточно долго, чтобы она могла на что-то надеяться. По слухам, он ведёт себя с ними довольно корректно и лишнего себе не позволяет, хотя многие были бы счастливы, если бы он распускал руки. Удивительная порядочность для человека, которого так сильно заботит собственное отражение.

Грейвз кажется шкатулкой с двойным дном, и Лоренс пытается его разгадать. Грейвз поддаётся неохотно, вместо ответов подкидывая очередные загадки.

— Хорошего вечера, сэр. Увидимся в субботу, — Лоренс стучит в открытую дверь его кабинета.

Грейвз вскидывает голову, трёт переносицу:

— Да, и тебе, Марш, — автоматически отвечает он и тут же хмурится: — Подожди… Почему в субботу?..

— У Брэдли мальчишник, — напоминает Лоренс. — Он приглашал всех.

— Ох, кому я там нужен, — Грейвз непроизвольно кривится и мгновенно сгоняет гримасу с лица, замыкаясь в спокойную доброжелательность: — Я не хочу вам мешать, развлекайтесь.

— Брэдли будет приятно, если вы тоже придёте, — удивляется Лоренс.

Грейвз почему-то тоже удивляется, потом кивает:

— Ладно. Я загляну ненадолго, просто поздравить.

— Да нет же, — Лоренс заходит в кабинет и останавливается у стола. — Брэдли вас ценит. Ему важно ваше внимание… всем здесь оно важно, — добавляет он, не понимая, почему такая очевидная вещь не понятна Грейвзу.

Тот смотрит в ответ с недоверием.

— Вы многое для нас делаете, — говорит Лоренс, и ему почему-то неловко, что Грейвз, оказывается, этого не видит.

— Это моя работа, — говорит тот в ответ, и смотрит так, будто Лоренс говорит по-китайски.

— Все надеются, что вы придёте.

По лицу Грейвза видно, что он очень хочет спросить то ли «Зачем?» то ли «Почему?», но сдерживает себя.

— Хорошо, — наконец говорит он, так и не задав никакого вопроса. — Тогда до завтра, — и опускает голову к отчёту, будто возвращаясь к чтению — хотя Лоренс ясно видит, что он смотрит в одну точку, не шевелясь.

Это странно. Странно, что он, тратя так много сил для того, чтобы привлечь внимание к своей нескромной персоне, не замечает, что внимания вокруг полно.

Мальчишник отмечают в ирландском пабе, шумно и весело. Все пьют, сколько пьётся, галдят и хватают друг друга за руки, перебивая и перекрикивая. Тосты звучат такие, какие впору произносить на похоронах — о том, что лучшие покидают нас, о том, что по Спенсеру Брэдли будут скучать, и да здравствует уменьшение конкуренции за прекрасные губы Изольды МакГраф, Дакоты Уиттон, Фредерики Леви и прочих замечательных дам. Грейвз, который успел перецеловать всех этих чудесных девушек, сидит улыбчивый, слегка пьяный и отказывается делиться впечатлениями от поцелуев. Подогретые алкоголем, друзья и коллеги рассказывают связанные с женщинами случаи из жизни. Грейвз слушает с любопытством. Лоренс слушает с завистью. Ему нечего рассказать: он ни разу не был на свидании, а целовался только однажды, в глубоком детстве. Он не раз был влюблён, но ещё никому не открывал своих чувств, прекрасно понимая, что в ответ получит либо жалость, либо насмешку.

Он любит компании коллег, потому что мужчинам нет дела до красоты. У Эскобедо лицо изрыто оспинами и морщинами, но они никого не волнуют — точно так же, как никого не волнуют уши и нос Лоренса. Здесь он может расслабиться и не думать, как выглядит со стороны его некрасивая улыбка. Он рассказывает какие-то байки из школьной жизни, постепенно перетягивая внимание на себя, потом разговор скатывается в вечный спор о преимуществах факультетов, который никогда не будет разрешён ни в чью пользу, но избежать которого просто нельзя. Грейвз отстаивает свой Вампус, Лоренс — Рогатую змею. Они спорят долго и увлечённо, даже когда остальные уже потеряли интерес к этой теме и вернулись к обсуждению женщин. Грейвз говорит о воинах духа и стойкости, Лоренс — о верховенстве разума. Грейвз говорит о мужестве и верности, Лоренс — о ясности и поиске цели. Ему всё время кажется, что они говорят об одном и том же, только разными словами. Аргументы Грейвза такие стройные и логичные, что Лоренсу до безумия хочется найти в них изъян, и он азартно спорит, пытаясь его поддеть — а Грейвз увлечённо отбивается, не уступая. Они забывают и про выпивку, и про мальчишник, отмахиваясь от предложений не ссориться — они не ссорятся, они наслаждаются спором. Субординация забыта ещё в начале вечера, у Грейвза горят глаза, он улыбается трезво и радостно — Лоренс никогда не видел его таким. И никогда не чувствовал на себе такой пристальный, жадный взгляд — глаза в глаза, будто Грейвз испытывает почти физическое удовольствие от их разговора.

В этот момент он понимает, что человек, который раньше был лишь начальником, становится его другом.

У магического сообщества свои крупные праздники, у не-магов — свои. Перед днём весеннего равноденствия в конце марта почти весь Отдел расследований разъезжается к семьям. Грейвз никуда не едет — его семья в Нью-Йорке, но, похоже, он с ними не очень-то ладит, поскольку заранее объявляет, что отпускает всех на выходные и дежурить в Отделе будет сам.

Лоренс тоже собирается к семье в Олбани, но решает задержаться на один день, чтобы помочь Грейвзу.