Все реки петляют (СИ) - Калашников Сергей Александрович - Страница 42

И они же — пытливые учёные с безумными идеями, ради проверки которых готовы потрудиться. На пятом году занятий школьники уступают нынешним университетским профессорам только размером тела и размером самомнения. Кое-кто, не будем указывать пальцем, хотя все знают, что это Гарри Смит, состоит в переписке со студентом Кембриджа Аптекарем, который учится на врача и фармацевта. У этого Аптекаря в обиходе имеется более-менее приличная лабораторная посуда и появились навыки стеклодува. И даже — стекловара, потому что он помогает дяде Эдику с линзами. Нынешние учёные многое делают собственными руками. Так Аптекарь по секрету шепнул Эдуарду, что коэффициент преломления на границе двух сред связан с соотношением скоростей света в этих средах. Не знаю, насколько это ускорит создание нормального микроскопа. Сам-то помню, что в мои годы оптикой уверенно добивались увеличения в пятьдесят шесть раз, потому что таково было большинство микроскопов, встреченных мной на работе. Да как-то и не требовалось больше.

В очередном письме из Кембриджа сообщалось, что Аптекарь допущен в алхимическую лабораторию господина Ньютона, где проводит некоторое опыты, а дядя Эдик изучает оптику, пользуясь трудами этого великого учёного. И ещё вопросы тому задаёт. Правда, вопросы дельные. Короче, с сэром Исааком ребята в контакте. Да и я бы на месте Аптекаря был в восторге — оказаться рядом с создателем классической физики! Шутка ли сказать. Главное — чтобы он Ньютону законы механики его имени цитировать не начал. А то придумать-то он их уже придумал, но формулировки там совсем другие, недошлифованные. С другой стороны, задачи перед ребятами стоят конкретные, не связанные с академическим охватом всей картины мироздания. Аптекарь с его прекрасным почерком устроился при Ньютоне переписывать набело его книгу "Математические начала натуральной философии", а дядя Эдик занят полировкой линз.

Зимой мы поставили ещё одну мачту на берегу ближнего озерца. С неё на верёвке сбрасывали груз, который тянул модель кораблика. Это не я виноват — Софочке захотелось найти лучшую форму корабельного корпуса. Чтобы тяга была длиннее, использовали полиспаст. Деревянные модельки делали одинакового поперечного сечения и веса, который является водоизмещением, чтобы зафиксировать пару параметров и оценивать разницу в толкающей силе, приводящей к набору известной скорости. Интересно было ребятам. Особенно потому, что не сумели вывести формулы, описывающей рост сопротивления воды от скорости — не давал я им степенных функций. Но кривую вычертили. В нашем диапазоне значений, то есть до пятнадцати узлов, картина уже проявила себя чётко. Даже оформилась в достаточно связную кривулину, где не вычисляемый параметр обозвали "Гидродинамическим качеством" — его определяли на модели в бассейне. А второй коэффициент находили на кривой зависимости сопротивления воды от скорости. Её, эту кривую, тоже сняли экспериментально, полагая за силу сопротивления вес груза, поделённый на два, потому что и полиспаст эту силу делил.

Сэр Энтони Дин не раз составлял нам компанию, когда мы всем детским садом пускали кораблики. Зачем такая толпа? А что делать, если нет фотофиниша с секундометрией? По всему пути рядом с каждой вехой находился постовой, кладущий набок песочные часы, запущенные по команде "Старт". Так что время мы определяли взвешиванием. И динамику набора скорости измеряли, и саму скорость уже ближе к концу дистанции. Коротковата она была эта дистанция, потому что строить мачту выше пятидесяти метров я просто не посмел. Она, как спица торчала вверх над всей местностью — от неё даже Ипсвич было видно. Так что весь трек имел длину в сотню метров.

Поначалу не всё шло гладко — мы быстро заметили, что верёвочка, тянущая кораблик, намокает и провисает, отчего у нас не получалось повторяемости результатов. По уму её бы проволочкой заменить, но подходящих под рукой не было — и сами мы ими не занимались, и купить не позаботились. Выручили нас девочки из новеньких — сплели из конского волоса леску, которую потом хорошенько провощили. С ней дело сразу пошло на лад.

Самой удачной из опробованных нами моделей оказался корпус, повторяющий обводы местного куттера. Это и немудрено — остроносый, острозадый плавных форм. Что это за зверь такой, спросите? Для себя я нашел два принципиальных признака. Во-первых, у них киль сидит в воде тем глубже, чем дальше назад. Говорят, чтобы было легче стаскивать с мели. Во-вторых они всегда одномачтовые и паруса на них исключительно косые. Типичное маломерное прибрежное судно, распространённое среди рыбаков. Хотя, сэр Энтони упомянул какие-то большие куттеры, специально построенные для нужд военного флота, которые оказались неудачными из-за чересчур большого паруса — грота, с которым было трудно управляться.

Софочка тут же сделала стойку на эту информацию и начала закидывать удочку насчёт купить одного такого неудачного для себя. Понятно, что если папенька пообещал больше её в море не брать, то она может позволить это себе сама на собственном судне. Мистер Дин, конечно, всё понял. Получив результаты наших проверок обводов многих типов корабельных корпусов и неплохие данные для расчётов, он был весьма доволен результатами и пообещал похлопотать.

"Так что, внутренний голос, готовься ставить и наши мачты, и наш мотор", — дала она мне понять, чего добивается.

"Ну вот! Опять вместо того, чтобы заниматься делом, болтаться в море" — внутренне вздохнул я. Да и как тут не кручиниться, если хозяйке моей скоро исполняется двенадцать, и вступила она в штормовые подростковые годы.

— Ты прекрасна, как утренний росток, — сказал Ричард Клейтон, целуя Софочке тыльную сторону слегка закопчённой ладошки. Это тот самый Клейтон из Клейдона, с которым хозяйка моя грызла латынь. Хозяйка грызла прилежно, а этот барчук — спустя рукава. И вот теперь он заявился в кузницу, одетый джентльменом, то есть при манжетах на рукавах камзола, да ещё с жабо впереди над пузом. Хотя пуза-то у него и нет — поджарый парень.

Софочка внутри нашей бестолковки как-то растерялась, а я перехватил управление:

— Здравствуй, Рич! Как же ты вырос — совсем взрослым стал, — и своей рукой, им удерживаемой, его ладонь перевернул. А вот и следы смоляных канатов. Значит, как и собирался, служит на флоте. — Ты ведь юнгой служишь, не так ли?

— Гардемарином в мичманской должности. Я ведь джентльмен.

Отступив на шаг, я внимательнее вгляделся в старого знакомого. Камзол на нём серого сукна покроем смахивает на форменный, потому что я такие частенько видел на моряках с военных кораблей. Треуголка на голове тоже выглядит официально. Длинный кривой ножик вроде сабельки на боку, эдак невзначай выставленный напоказ; штанишки серенькие до колен и чулки с башмаками.

— Это форма на тебе? — спросил я.

— Форма? — удивился гость. — Мы ведь не солдаты, а моряки. Просто среди мичманов принято одеваться приблизительно так. Я куттер пригнал, на слом отправленный. Велено тебе передать, — по причине старого знакомства ещё, почитай, с детских лет, моя хозяйка и этот начинающий бороздитель морей должны держаться на короткой ноге. Собственно, парень явно не против, а вот Сонька как-то не определилась. Потому — не миндальничаю.

— А не ты ли этим куттером командовал? — меня, как всегда, волнуют детали.

— Только на этом переходе, — улыбнулся Ричард. — Вообще-то его в Гарвич сдали, лейтенант Уэсли привёл. А оттуда уже сюда направили. Я хорошо знаю и Оруэлл, и русло Гиппинга, а судно больше в списках флота не значится, вот и напросился, чтобы домой заглянуть. Ну, сама помнишь, как мы на парусной лодке по этим местам рассекали. Тут то же самое, просто корабль немного крупнее. А смола на ладонях потому, что людей лейтенант мне оставил всего два десятка — пришлось и самому за шкоты хвататься.

— Так ты куттер прямо сюда подогнал? Не до Ипсвича?