Папина дочка (СИ) - Кострова Валентина - Страница 33

— Он разозлился, что я этот концерт посвящаю маме.

— А нужно было ему?

— Да нет, папа не любит внимание к своей персоне! Просто у него особое отношение к маме… Ее убили. Вернее, пришли убивать папу, но она прикрыла его собою.

— Ты хочешь об этом поговорить?

— Да, я хочу поговорить о ней! Ты не против? — ее голубые глаза смотрели с такой надеждой, что я и так готов был всю ночь слушать любой треп, если она сама того хочет. Мы, как нашкодившие дети, на цыпочках зашли в квартиру. Мисс Парк действительно спала. Я из холодильника достал сырную тарелку, фрукты, Анна схватила бутылку игристого вина и бокалы, вызвав этим у меня удивление. Похоже мы сегодня будем откровенно разговаривать. Алкоголь развязывает язык.

— Суши уже не будем заказывать? — мы расположились на полу. Я позволил себе такую вольность, как стянуть галстук и расстегнуть три пуговицы на рубашке.

— Нет. Потом, в другой раз! — мне протянули бутылку. Максимально бесшумно ее открыл, разлил вино по бокалам. — За нас! — выпалила Анна и не дала мне время осмыслить сказанное, чокнулась. Я слегка пригубил напиток, наблюдая за девушкой.

— Рина — это Арина. Я просто убрала первую букву. Я выпытала у братьев все, что они помнили о маме. У меня был даже порыв перекраситься в блондинку, чтобы полностью ею стать, Азамат сказал, что тогда нужно сразу и пластику делать, ибо я похожа на папу, а не на маму. Так что идея быть блондинкой отпала. Ахмет больше всех помнил маму, он самый старший. И я ему дико завидую, потому что, когда он рассказывал, его глаза были подернуты грустной дымкой радости. Он ее помнил, ее смех, ее улыбку, ее любовь к ним всем.

— Твоя мама не мать братьев?

— Нет. У папы была жена. Она погибла с его личным помощником в автокатастрофе. После этой трагедии мы все переехали в Дубай к дедушке!

— Так вы не из Эмиратов?

— Нет. Мы из России. Забавно знать, что ты родился в другой стране и не помнить о ней ничего.

— Ты говоришь по-русски?

— Да. Дома, когда мы одни, разговариваем на русском. Так хотел папа. А папины приказы не обсуждаются. Поэтому мы вынужденные полиглоты. Ты тоже полиглот?

— Я знаю только испанский и английский. Русский мне бы и в голову не пришло учить.

Мы некоторое время пили вино, ели и смотрели перед собою. Я прислушивался к ее дыханию и млел, что она рядом. Черт! Черт! Как же хотелось все переиграть и в первый день нашего знакомства быть обыкновенными парнем и девушкой. Без всяких пап. Ни ее, ни моего.

— Мне кажется он до сих пор ее любит! — Анна задумчиво крутила виноградину в руках.

— Возможно… И видимо это действительно была настоящая любовь, раз он так остро реагирует на любое упоминание о твоей матери. Наверное, каждую неделю ходит на кладбище с букетами роз и плачет в своем сердце.

— Он не ходит на кладбище. Он кремировал ее, сказав, что не хотел, чтобы на этой земле было место, которое его б привязало. Мне кажется, что таким образом он ее отпустил, в жизни, по его словам, они постоянно то сходились, то расходились.

— Сильный мужчина! — пробормотал себе под нос. Каюм сундук с сюрпризами. Вроде не должен удивлять, а удивляет. Кто бы мог подумать, что в его черном сердце живет любовь к умершей женщине до сих пор. Ведь никогда он не жалел своих жертв и никогда не отводил глаза в сторону, когда кого-то убивал. Лично не видел, но наслышан был.

— Я хочу, чтобы он ее отпустил в своем сердце. Тогда возможно, наконец-то, Бог или Аллах подарит ему любимого человека.

— Ты думаешь, он ему нужен, этот любимый человек? — моя ирония заставила Анну вскинуть на меня глаза и нахмуриться. Сердце дрогнуло, кажется я не то сказал, вызвав на милом личике недовольство.

— Каждому человеку нужен любимый даже после глубокого разочарования. Без любви нет смысла жить! — мы посмотрели друг другу в глаза и все потеряло смысл. То притяжение первой встречи вновь вспыхнуло между нами.

Я потянулся в ее сторону, не осознанно, не контролируемо, задвигая визг разума в самый дальний угол. Анна застопорилась, но робко двинулась навстречу. И вот ее дыхание на моих губах. В ее глазах плескается страх, неуверенность, сомнение и желание этого поцелуя. Просто прикоснулся губами к ее губам. Просто. Даже не пошевелился, не прошелся языком по уголкам. Я боялся сделать лишнее движение, боялся сделать что-то не так, отчего потом будет больно, стыдно и горько.

Анна сама провела языком по губам, кладя свои руки мне на плечи, сжимая рубашку в кулаки. Первый порыв был схватить ее, прижать к себе и алчно завладеть ее вкусным ртом, но каким-то двадцать пятым чувством понимал, что такое поведение оттолкнет ее от меня. Поэтому осторожно пробовал ее губы на вкус, то верхнюю, то нижнюю, слегка втягивая в себя и тут же отпуская. Она повторяла за мною, пожар в области паха разгорался не шуточный, воздержание сказывается, но я знал, что секса между нами не будет. Жить хотелось больше, чем утолять свою похоть.

Жить хотелось, но целовать ее более глубоко, касаться ладонями ее кожи и прижимать к себе было сильнее. Моя ладонь нежно коснулась обнаженной шеи, поглаживая кожу, спускаясь к ключнице, пробегаясь по гладкости ткани ее платья вниз. Поцелуй уже по инициативе Анны перешел в более глубокое знакомство, теперь языки то сталкивались, то переплетались, то нахально без приглашения вторгались в рот партнера. Я сходил с ума. От поцелуя. От ее запаха. От жгучего желания.

Девушка прижалась ко мне теснее, усаживаясь ко мне на бедра. Я застонал в ее губы, когда ее попка поерзала в области ширинки. Позволил себе коснуться ее груди, поглаживая упругие полушария сквозь плотную ткань платья, еле ощущая, как через весь слой одежды и бюстгальтера заостряются ее соски. Какие они на вид? Какие на вкус? Какая она на вкус между бедер? Эти мысли были запретны. Они только распаляли, но инстинкты в этот момент были сильнее здравого смысла.

Придерживая девушку за спину, уложил ее на пушистый ковер возле кровати. Не прерывая поцелуя, устроился между ее ног, слегка задрав подол длинного платья. Гореть мне в аду, но оторваться от сладко стонущей Анны было нереально. Мы целовались, как пустынники пили воду в оазисе. Наши руки блуждали по телу поверх одежды, досадливо вздыхали, что на большее ни я, ни она не отважимся. Это было помешательством. Возбуждение требовало хоть какого-то выхода, а не только нарастания. Еще выше подол платья, пальцы коснулись кружева трусиков. И я задохнулся в собственном восторге, непроизвольно двинув бедрами. Анна на секунду замерла, словно прислушивалась к себе, искала реакцию. Едва не зарычал от ее замешательства, хотя понимал, для нее это первый раз, когда касаются мужские руку. И целовалась она так, как я, повторяла за мною. Ее неопытность и готовность повторять, учиться дурманила до невозможности. Сжал ее бедра, лаская языком губы, начал двигаться так, словно был внутри нее, словно между нами не было ее платья, моих брюк и рубашки. Трение ткани, ее встречные движения, наше возбуждение — все слилось в единый комок, который взорвался в один момент так, что я подумал о том, что петтинг не хуже прямого секса. Искры из глаз летели на сто баллов.

Я посмотрел на Анну и вздрогнул. Она плакала. Черт! Время самому искать веревку и самостоятельно вешаться, прежде чем Каюм найдет меня и покарает за слезы дочери, за то, что ослушался его приказа, сотрет меня в порошок и пустит по ветру.

— Анна! — заглянул ей в глаза, вытирая подушечками влагу под глазами. — Тебе больно? Неприятно? — голос дрожал, а она мотала головой, слезы текли и текли, выбивая у меня окончательно почву из-под ног. Я ничего не понимал.

— Все хорошо… Просто…просто я не знала, что так хорошо может быть от поцелуев и прикосновений!!! — она улыбнулась, а я шумно с облегчением выдохнул.

— Ну откуда ж ты могла знать, моя Шахерезада! — ласково провел пальцем по ее носу, замечая странный серьезный все еще влажный взгляд. Поцеловал ее в уголок губ, прижал к себе и блаженно улыбнулся. Моя девочка. Моя…