На огненном берегу (Сборник) - Коцаренко В. К. - Страница 34

— А где же ваши бойцы? — озабоченно спросил комбата командир полка.

— Как где? Там, в блиндаже. Мы его переоборудовали… Я туда послал еще людей, — спокойно ответил капитан.

Захваченный Кулаевым вражеский блиндаж дал возможность нашим бойцам проникнуть в ходы сообщения не только первого, но и второго и третьего поясов обороны противника. И это решило исход боя за овладение мощным узлом сопротивления врага.

С высоты 112,0 полк перешел к заводу «Баррикады». Здесь он с ходу очистил от фашистов улицы Красноармейскую и Центральную.

К вечеру того же дня полк выбыл в распоряжение командующего 62-й армией и получил задачу овладеть опорным пунктом врага, расположенным в районе хлебозавода по улице Стальной.

Подтянув вплотную к заводу батальон, Мудряк тщательно произвел разведку. Он установил, что главный опорный пункт гитлеровцев находится не на хлебозаводе, а несколько дальше от него — в трех домах из красного кирпича, стоящих рядом, окна и двери которых укреплены, а подходы к ним — заминированы.

Получив такие сведения, Панихин сказал:

— Кажется, это будет последний серьезный штурм.

— Разрешите мне туда отправиться? — попросил я.

— Об этом и речь идет, — усмехнулся подполковник.

В течение всего дня мы изучали эти дома и подступы к ним и пришли к заключению, что овладеть этим опорным пунктом без артиллерии невозможно. Доложили об этом командиру полка.

— Будет артиллерия, — коротко ответил Панихин.

Поздно вечером полковые артиллеристы прикатили в батальон два орудия и установили их против домов — в развалинах через улицу. Прибыло пополнение — человек тридцать пехотинцев.

Штурм назначался на рассвете. И тут нам, как говорится, чертовски повезло: около четырех часов утра на КП батальона неожиданно появился майор-танкист. В его распоряжении было что-то около двенадцати или шестнадцати танков. Шли они на выполнение какого-то особого задания.

— Помогите нам, товарищ майор, ликвидировать это фашистское гнездо, — попросили мы танкиста.

Вначале майор и слушать не хотел. Потом переговорил с кем-то по рации и согласился поддержать нас двумя танками.

У нас было все готово к штурму. Солдаты с нетерпением ждали сигнала. А гитлеровцы вели себя так тихо, будто их уже не было в этих домах.

«Чтобы не разрушать напрасно дома, надо проверить», — смекнул Мудряк и приказал одновременно из разных мест дать очереди из автоматов по окнам и выходам из подвалов. В тот же момент изо всех домов последовал ответный огонь.

— Ага, значит, вы никуда не удрали, — сказал комбат и пустил в небо зеленую ракету.

Грохнули полковые орудия. Их поддержали танки. Гитлеровцы снова умолкли.

— Сдавайтесь! — крикнул кто-то из бойцов.

Фашисты не отвечали.

— Удрали, черти! — сказал солдат и поднялся над развалинами.

Тут же в морозном воздухе сухо протрещала пулеметная очередь. Над головой солдата просвистели пули.

— Ожили, сволочи! Дать по ним еще огонька из орудий! — распорядился Мудряк.

Один миг, и над домами снова поднялась красная пыль. Когда она чуть рассеялась, из подвала левого дома показался фашист. Над его головой развевалась белая простыня. Подняв руки с полотенцами, робко стали выходить и другие вояки. Их было человек пятьдесят. Выйдя на улицу, они беспорядочно кучковались, не зная, куда идти.

— Ком сюда! — крикнул им гвардеец и махнул рукой.

Прижимаясь друг к другу и озираясь по сторонам, фашисты подошли к нам. Мы дали им одного сопровождающего автоматчика и отправили на сборный пункт пленных.

Из других домов фашисты не выходили. Но они и не стреляли.

— Сдавайтесь! — снова предложили гвардейцы.

Ответа не последовало.

— Сейчас они отзовутся, — сказал танкист и повернул башню танка так, что дуло орудия стало смотреть прямо в дверь подвала, и дал туда, один за другим, два выстрела.

— Ну, вот… Я так и знал, что этот язык для них будет понятнее, — улыбнулся танкист, заметив, как враги поспешно стали выбираться из подземелья. Их было человек семьдесят.

Самой трусливой оказалась группа в третьем доме. Сложив оружие в темном помещении, гитлеровцы жались друг к другу, боясь показаться на улицу. Пришлось нашим бойцам помочь им вылезти оттуда. А их было не меньше восьмидесяти.

Утром 1 февраля до нас дошла радостная весть о том, что 31 января полностью капитулировала вражеская группировка южнее Мамаева кургана и пленен сам командующий 6-й армией Паулюс, вдруг ставший фельдмаршалом.

2 февраля нам довелось быть свидетелями катастрофы громадной и сильной группировки вражеских войск.

На рассвете того дня Дмитрий Иванович сказал мне:

— Вам придется сейчас пойти в батальон Гущина, который находится на перекрестке железной и шоссейной дорог. Это очень ответственный район. Там не исключена возможность появления противника крупными подразделениями со стороны станции Гумрак.

Командный пункт Гущина помещался в подвале какого-то большого кирпичного здания. С высоты его разбитых стен хорошо просматривалась окрестность.

С рассвета бойцы батальона были заняты выискиванием немцев, прятавшихся в одиночку и группами в подвалах и развалинах. Они все еще на что-то надеялись или боялись сдаваться в плен.

Около десяти часов утра запищал телефон. С наблюдательного пункта докладывали:

— В стороне железнодорожной станции Гумрак на заснеженном поле замечена черная полоса. Она как будто движется в нашем направлении.

Мы с Гущиным поднялись на здание и в бинокли увидели длинную колонну, конца которой не было видно. Всматриваясь в нее, стали все отчетливее различать и фигуры людей, обмотанных тряпьем, с огромными скатками за плечами. Ясно было, что идут немцы. Оружия у них не видно.

— Сколько у вас человек? — спросил я комбата.

— Пятьдесят шесть.

— Что же мы будем делать с этой тучей? Ведь там, пожалуй, около двух тысяч.

— В плен будем брать, — задорно сказал комбат.

— Брать-то брать, но такая масса может раздавить нас и без оружия. Нужно остановить их подальше отсюда, а потом пропускать мелкими группами.

— Правильно, — согласился капитан.

Мы подобрали двух боевых гвардейцев и послали навстречу вражеской колонне. Обо всем этом доложил командиру полка. В свою очередь, он связался с генералом Родимцевым и сообщил нам, что решение наше правильное.

Тем временем наши парламентеры подошли к головной вражеской колонне, остановили ее и привели оттуда трех офицеров. Мы не стали интересоваться их званиями, номерами частей, так как это уже не имело для нас никакого значения.

— Сдаемся в плен, — сказал один из них, старший по возрасту.

— Сколько человек?

— Точно не знаю. Но тысяча с половиной, а то и больше будет.

Его продолговатое лицо с острым подбородком, обвислыми щеками и длинным горбатым носом обросло густой бородой. Замызганная, с потускневшей позолотой на погонах шинель воняла дымом и дустом. Он весь дрожал, точно его трясла тропическая лихорадка. Все это вызвало у меня отвращение, и я подумал: «Каким же ты жалким стал, завоеватель третьего рейха. Куда девалась твоя былая спесь, когда ты с огнем и мечом проходил по Европе, грабил и уничтожал города и села, вешал и убивал наших детей и стариков?»

И здесь в моей памяти воскрес случай, происшедший в 1941 году. 75-я стрелковая дивизия, в которой я был старшим инструктором политотдела, ночью с боями отошла от города Прилуки и километрах в четырех от него заняла оборону. Взошло солнце, и из боевого охранения доложили, что по шоссейной дороге из города едет мотоциклист.

— Пропустите его, — распорядился командир 28-го полка.

Вскоре мотоциклист оказался на КП полка. Он слез с мотоцикла, сделал несколько шагов, резко выбросил вперед кулак, выкрикнул:

— Хайль Гитлер! — Осмотревшись вокруг, с независимым видом спросил: — Кто здесь есть старший?

— Я, — ответил командир полка, удивленно глядя на странного гостя. — А в чем дело?

— Я тороплюсь нах Москва. Мне нужен проводник, хорошо знающий туда дорога. Надеюсь, у вас найдется такой человек?