Любимая мартышка дома Тан - Чэнь Мастер - Страница 49
- Предыдущая
- 49/88
- Следующая
– И я пока не все понимаю. Только спрашиваю. Но теперь вот должен уехать. Я только хотел сказать, что и вам надо как можно быстрее выбираться отсюда. Потому что именно вокруг вас происходит много непонятного. Фигурки эти ваши из камфары. Зачем их украли? Я этого не понимаю. А, кстати, давно вы не виделись с Чжоу?
– С самого начала мятежа… Он сейчас очень занят, – пожал я плечами.
– Ещё бы ему не быть занятым. Наверное, выявляет иностранцев, которые помогали мятежнику, – ехидно сказал Юкук. – Что он с вашей помощью и сделал. Только вот как-то очень странно сделал. Почему он отдал этот ваш список в руки Ян Гочжуну? Ну, конечно, – это серьёзный вопрос, аресты важнейших из иностранных торговцев требуют решения высшего из чиновников. И всё равно – что это за борьба с будущим мятежом, вследствие которой именно мятеж и начинается? Послал бы к Ношфарну и другим согдийцам своих карликов, раз ситуация такая деликатная… И ещё – почему вашего имени не было в списке? Я был бы даже спокойнее, если бы вы там были. Тогда всё было бы понятно. А так – зачем вы понадобились господину Чжоу? Чтобы написать новые письма мятежнику и изменнику?
– Но он ничего особенного моими руками не писал, – напомнил я. – Ну, и вообще, зачем резать курицу, которая в нужный момент может снести золотые яйца? Теперь-то он знает о возможностях нашего дома на всём Западе, вплоть до Бизанта.
– Ну, допустим, – не отставал Юкук. – Теперь давайте вспомним ещё несколько загадок, на которые у нас так и не нашлось времени поискать ответы. Кто подсылал карликов в первый и второй раз? Мы ведь так это и не знаем.
– Значит, ты всё ещё не веришь, что это был Чжоу?
– Может, Чжоу, а может, и нет. Но давайте посмотрим, как по-разному работает этот самый Чжоу – либо он посылает карликов, либо направляет списки вражеских шпионов в канцелярию премьера, чтобы там сами арестовывали кого надо. Почему в одном случае это было так, а в другом – этак? Потом, вы мне сказали что-то странное, когда вернулись после встречи с Ань Лушанем. Вас что-то там удивило…
Я начал вспоминать. Странностей там было сколько угодно. Предложение могущественного полководца и губернатора трёх провинций – пусть и находящегося в неоплатном долгу перед нашей семьёй, – стать передо мной на колени; смущение, если не страх, в его глазах при моём появлении. И ещё этот его дикий смех, когда я показал ему свиток с уведомлением из Императорского города о том, что за войлок заплатила казна. Как будто я показал какой-то великолепный фокус, а не всего-навсего привёз в его войско оплаченный казной товар.
– Хорошо, странности остаются странностями, – признал я. – То есть ты хочешь сказать, что совершенно непонятно, почему сначала меня и моего предшественника пытались убить, а потом, наоборот, не пытались? Причём и то, и другое – дело рук Чжоу?
– И это тоже. Надо быть очень осторожным, господин, – настаивал Юкук. – Если не понимаешь, что происходит, – это всё равно, что спать со змеёй под одеялом. Вы ему нужны, этому Чжоу. А вот зачем? И хорошо ли это для вас?
Помнится – и мне становилось очень стыдно, когда я об этом вспоминал, – мне тогда показалось, что от этого тоскливого разговора у меня скоро заболит голова. И, к великому моему счастью, отвлекли дела куда более неотложные. То есть деньги.
Как ни печально, подумалось мне, пока я спешил вниз, оставив Юкука отдыхать, действительно большие деньги делаются именно в дни большой войны или других неприятностей.
А неприятности были более чем очевидными.
Потому что армия Ань Лушаня проделывала в день по шестьдесят тысяч человеческих шагов, то есть шестьдесят ли. Что было неудивительно для войска, в котором не знали слова «пехота» и чей полководец был, кроме прочих почётных титулов, имперским надсмотрщиком за всеми конюшнями Поднебесной.
Уже в первые дни первого месяца года это войско форсировало Жёлтую реку, и через несколько дней Ань Лушань вошёл в Восточную столицу – Лоян.
Такое, после ста пятидесяти лет благоденствия мощной империи, даже представить себе было невозможно. И сотни тысяч жителей столицы упорно отказывались верить, что эти вести как-то коснутся их повседневной жизни. Плохие новости для империи – но не настолько плохие, чтобы не отправиться в загородный парк полюбоваться сизыми утками среди округлых промоин во льду императорских прудов.
Но слухи, приходившие с северо-запада, становились все тревожнее. В Лояне Ань Лушань устроил пир, во время которого ему взбрело в голову продемонстрировать, что ручные танцующие и кланяющиеся слоны Светлого императора так же поклонятся ему, как и прежнему властелину.
Но музыка заиграла, а слоны танцевать и кланяться почему-то не стали.
И мятежник приказал загнать их всех в яму, а там выколоть глаза алебардами и забросать горящим хворостом.
Вот когда я понял, что мой братец Рокшан всерьёз сошёл с ума и армию до победы не доведёт. Но чанъаньцы об этом не знали. И – говоря о слонах, они плакали.
Но то были лишь слоны. Далее же пришла очередь людей. В каждом городке солдаты бывшего полководца империи волокли к себе в повозки одежду, золото, женщин – все подряд. Сильных мужчин использовали как носильщиков. Старых и слабых рубили секирами, как слонов. Пещеры же на горном склоне над Фэньяном одна за другой заполнялись награбленным.
Бывшие воины империи теперь официально именовались не иначе как варварами.
И это были ещё не все новости.
В тот же день, когда побледневшую драгоценную наложницу Ян увёз из моего дома евнух Гао, она – и император, и весь двор – вернулись в столицу. Но относиться к ним столичная толпа начала как-то по-иному.
«Мой приёмный сын – мятежник? Да он большой шутник! Что он ещё придумает, чтобы повеселить нас?» – сказала якобы тогда прекрасная Ян. И теперь это припоминали ей все, и ежедневно.
(«Неужели ты действительно это произнесла?» – спросил я её как-то позже, гораздо позже. «Надо же было что-то говорить, – досадливо кивнула она. – Глупо ужасно, правда?»)
Глупость одной женщины затмила вполне разумные вещи, которые немедленно начало делать имперское правительство. Находившийся в столице сын Ань Лушаня был казнён, а его ни в чём не повинной жене была дарована великая милость – право покончить с собой. А вот брата мятежника, который встал на сторону империи, лишь понизили в должности. По улицам Чанъани пошли на восток красно-металлические колонны войск: у столицы начали собираться отряды с северо-западной границы, развернулась и мобилизация. И тут – радость, радость! – в тылу у мятежника восстали семнадцать провинций, до которых дошли слухи о грабежах. «Месяца три – и с восстанием будет покончено», – уверяли друг друга философы.
Я же думал, что всё будет гораздо хуже.
Но думать не было времени. Потому что я разворачивал торговую операцию – из тех, о которых потом годами говорят между собой купцы за чашечкой вина. Злобствуют, завидуют – но уважают и учатся.
Помнится, я приказал прекратить закупки шёлка в день моего возвращения с границы. Сделано это было по многим причинам.
Я не верил в мятеж. Есть такая типичная ошибка – думать, что все люди действуют исключительно умно и не совершают ошибок, а также гадостей. Но всё же возможность того, что Ань Лушань скорее поднимет мятеж, чем будет терпеть все эти интриги, для меня была очевидна уже тогда.
И ещё: цены на шёлк тогда действительно были безобразно высокими. А в дни бедствий и потрясений шёлк всегда дешевеет.
С ценами на лошадей, на которых идут в бой и убегают от войны, всё происходит как раз наоборот.
Наконец, повозки денег из императорской казны, прибывшие тогда в наши хранилища, лично для меня были сигналом к тому, чтобы потратить их как-то поинтереснее.
Если бы худшие из моих ожиданий не сбылись, я всего лишь не потерял бы ничего и начал бы снова покупать шёлк по прежним грабительским ценам после долгой паузы. Но, когда я вернулся из своего убежища, оказалось, что были парализованы главные из согдийских торговых домов,– и никто не собирался выпускать их арестованных хозяев, было не до того.
- Предыдущая
- 49/88
- Следующая
