Незримые фурии сердца - Бойн Джон - Страница 53

– Приятно слышать. Хуже нет, когда взрослый человек винит родителей, среду и прочее в том, что все в его жизни пошло не так.

– То есть ты считаешь, жизнь моя не задалась?

– Что-то в твоем лице говорит, что ты несчастлив. Ой, прости за бестактность.

– Да нет, у меня все хорошо. – Я слегка огорчился, что меня так легко раскусить.

– А вот Фергус вечно перекладывал ответственность на других, что мне в нем, если честно, не нравилось.

– Ты все еще злишься на него? – Я сознавал, что затрагиваю глубоко личное, но вопрос мой уравнивал нас в бестактности.

– Я его ненавижу. – Щеки ее заалели, а пальцы сжались в кулак, словно от резкой боли. – Он мне гадок. Сперва-то я ничего не чувствовала. Видимо, еще не отошла от шока. А потом вскипела и больше не стихала злость, порой просто безудержная. К тому времени уже прекратились вопросы о моем самочувствии, жизнь вроде как вошла в прежнюю колею. Если б он не уехал, я бы ворвалась к нему в квартиру и спящего его зарезала. Повезло ему, что удрал к своим прокаженным.

Я поперхнулся вином и, достав платок, отер рот.

– Извини. – Я давился смехом. – Не подумай, что я глумлюсь, но ты так это сказала…

– Все нормально. – Алиса рассмеялась, и я видел, что ей полегчало. – Если вдуматься, это и вправду смешно. Ладно бы он бросил меня ради Джейн Фонды, это как-то можно понять. Но ради прокаженных? Я даже не знала, что они еще существуют. И вообще узнала о них только потому, что Макс заставлял бессчетно смотреть его любимый фильм «Бен-Гур».

– Что ж, это потеря Фергуса, – сказал я.

– Только не надо меня утешать! – Алиса уже не смеялась. – Все так говорят и все неправы. Это не его потеря. Моя. Я его любила. – Она помолчала и ожесточенно повторила: – Любила. И, несмотря ни на что, тоскую по нему. Просто жалею, что он не был честен со мной, вот и всё. Если б он сказал заранее, что не готов жениться на мне, мы бы сели и всё обсудили, и если б он все равно остался при своем мнении, это было бы трудное, но совместное решение. Мне бы не пришлось проходить через жуткое унижение. А он что? Просто позвонил и сообщил о своей нелепой «боязни», когда я уже была в подвенечном платье. Кем надо быть, чтобы так поступать? И кто я такая, если даже сейчас, появись он, готова броситься в его объятья?

– Я тебе сочувствую, Алиса, – сказал я. – Никто не заслуживает такой жестокости.

– К счастью, меня утешила твоя мать. – Она отерла глаза, набрякшие слезами. – То есть твоя приемная мать. Я с головой ушла в работу. В ее творчество. С тех пор живу и дышу Мод Эвери, ее книги – великое утешение. Она прекрасный писатель.

– Это правда, – сказал я. (К тому времени я уже прочел почти все ее романы.)

– Она как будто досконально знает, что такое одиночество и как оно разрушает человека, заставляя его делать заведомо неверный выбор. В каждом следующем романе она все глубже исследует эту тему. Невероятно. Ты читал ее биографию, которую написал Маллесон?

– Просмотрел. От корки до корки не читал. В его подаче она выглядит совсем другой Мод, не той, какую знал я. И у меня такое впечатление, словно одна из этих Мод, моя или книжная, не реальный человек, а вымышленный персонаж. А может, и обе.

– Тебя там упоминают, ты знаешь?

– Да, знаю.

Мы помолчали.

– До сих пор не могу привыкнуть, что живу в ее бывшем доме, – сказала Алиса. – И выходит, в твоем. Макс сделал подлость, умыкнув этот дом, пока твой отец сидел в тюрьме. Да еще за бесценок.

Я пожал плечами:

– Чарльз сам виноват. Не соблазни он твою мать, Макс не стал бы мстить.

– В этой истории мать любит изображать из себя безвинную жертву. Но она виновата в равной степени. Никакую женщину соблазнить нельзя. Это всегда обоюдное решение соблазнителя и соблазненной. Самое смешное, что по-настоящему пострадал только один человек, который никому не сделал ничего дурного.

– Мод.

– Именно. Мод. Она лишилась своего дома. Своего кабинета. Своего святилища. Места, где тебе спокойно, где можно творить. Пока его не отняли, не понимаешь, как оно важно. Для женщины особенно. Неудивительно, что вскоре она умерла.

– Ее сгубило курение, – сказал я, уже слегка расстроенный направлением, какое принял наш разговор. Алиса горевала по моей приемной матери искренне, и я устыдился, что за двадцать лет, прошедших со смерти Мод, ни разу не изведал столь сильной печали. – Она же умерла не от разбитого сердца или чего-то такого.

– Одно другому не мешает. А ты не думаешь, что все это взаимосвязано? Что потому-то ее и сожрал рак, что она всего лишилась?

– Нет, я думаю, дело в том, что всю жизнь с утра до ночи она безостановочно дымила как паровоз.

– Ну, может, ты и прав, – уступила Алиса. – Ты ее знал, а я – нет. Наверное, ты прав.

Опять повисло долгое молчание, и я уже решил, что тема Мод исчерпана, но ошибся.

– Знаешь, один раз я ее видела, – сказала Алиса. – Мне было лет пять или шесть, когда однажды Макс привез нас с Джулианом на Дартмут-сквер. Кажется, он встречался с твоим отцом по поводу того самого судебного дела. Ну вот, мне захотелось в туалет, я стала его искать, но в огромном доме заблудилась на всех этих этажах и забрела, как я понимаю, в кабинет Мод. Сперва я подумала, что в доме пожар – в комнате дым стоял столбом…

– Да, это был ее кабинет. Там шторы и диванные подушки насквозь пропитались табаком.

– Сквозь эту завесу я видела только какой-то силуэт, а когда глаза мои обвыклись, я разглядела женщину в желтом платье, которая неподвижно сидела за столом. Она посмотрела на меня и вздрогнула. Потом подняла руку, точно Призрак будущего Рождества, и произнесла всего одно слово: Люси? Я в страхе застыла, не зная, что делать. Женщина, бледная как привидение, встала и медленно пошла ко мне, но так смотрела на меня, словно это я была призраком. Когда она прикоснулась ко мне, меня обуял ужас, я завопила как резаная, скатилась с лестницы и вылетела из дома. Остановилась я только на другом краю площади, спряталась за дерево и уж там дожидалась появления отца и брата. По-моему, со страху я описалась.

Рассказ Алисы меня удивил и обрадовал. Я хорошо помнил странную девочку в бледно-розовом пальто, которая выскочила из дома, словно за ней гналась собака Баскервилей, но не ведал, что же ее так напугало. И вот теперь это выяснилось. Как будто вытащил досаждавшую занозу.

– У Мод была дочка Люси, – сказал я. – Видимо, она приняла тебя за нее.

– Дочка? В биографии Маллесона о ней ни слова.

– Девочка родилась мертвой. Кажется, у Мод были тяжелые роды. Потом она уже не могла иметь детей.

– Понятно, – кивнула Алиса, и я догадался, что она прикидывает, нельзя ли это использовать в диссертации. – Вот такой была моя единственная встреча с Мод. И лишь через двадцать лет я надумала заняться изучением ее творчества.

– Ее бы это ужаснуло. Она терпеть не могла публичность в любом ее виде.

– Не я, так кто-нибудь другой, – пожала плечами Алиса. – И они будут, эти другие. Мод слишком большая величина, чтобы остаться незамеченной. А какая она была? Не подумай, что я выискиваю материал для диссертации. Мне правда интересно.

– Трудно сказать. – Я предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом. – Мы прожили вместе восемь лет, однако наши отношения близкими не назовешь. Она хотела ребенка, и потому они с Чарльзом меня усыновили, но, по-моему, точно так же она хотела персидский ковер и люстры из Версальского дворца. Чтоб просто я был, понимаешь? Чтоб иногда меня потрогать, погладить, как любую из ее реализованных прихотей. Нет-нет, она не была плохим человеком, но я не могу сказать, что узнал ее. Когда Чарльза посадили, мы остались вдвоем, но она уже умирала, и мы так ни разу и не поговорили как близкие люди.

– Ты по ней скучаешь? – спросила Алиса.

– Иногда. Но, если честно, вспоминаю ее редко. Разве что в связи с ее книгами. Их так высоко ценят, что я получаю письма от студентов с просьбой помочь им в дипломной работе.