Страж Вьюги и я - Ежова Лана - Страница 8

Девицы перемывали кости слишком смелым магичкам, которые возомнили себя равными мужчинам, но при этом даже дом вести не умели, только заклинаниями швыряться.

Какие же забавные слухи ходят. Я и не подозревала.

Повеселившись над недалекими сплетницами, обратила внимание на другую пару посетителей.

— … новая танцовщица у Кастаноса красивая и похожа на куколку, так бы и затискал.

— Вольмар, да ты влюбился! — загоготал второй мужчина. — Где там красота? Она же тощая, что та кляча, на которой весной приехал новый жрец!

— Угу, видел бы ты кобылку сейчас — отъелась за лето и осень. Хорошо служится в нашем храме ее хозяину.

— А то. Народ у нас щедрый.

— Это да, — согласился Вольмар, — за удачу приплатить не грех. На днях пойду искать уршилевую жилу на востоке от Костяного перевала.

— С ума сошел — переться прямиком в аномалию?!

— А что делать? Долги возвращать Кастаносу надо, да и не стану я приближаться к иллюзорному замку.

Разговор старателей любопытен: в наших краях давно не находили драгоценный уршиль, который используют, как блокиратор магии. И то, что за ним Вольмар пойдет в гиблое место, прискорбно, но он человек взрослый, знает, куда лезет.

— Ну да, ты же не дурак, как покойный Эйк, который поперся прямо к ледяной королеве в гости, — пьяно рассмеялся второй старатель.

А я дернулась, услышав свою фамилию… фамилию отца.

Злость на говорившего накатила давящей волной. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы сдержать острое желание вывернуть на голову хохмача кувшин брусничного морса.

Нет, я не стану ссориться с незнакомым старателем. Буду честной: рыдая, я и сама не раз называла папу дураком, который, погнавшись за славой и богатством, рискнул своей жизнью.

Боги мои… Думай отец о нас с мамой, не полез бы туда, откуда не возвращаются…

Весной исполнится четыре года, как он пропал. Что Эрслан Эйк жив и просто затерялся в аномальных районах гор, уже никто не верил, кроме меня и, возможно, еще Хельги, которая любила его безответно много лет.

Так, не расслабляться. Надо слушать, о чем болтают.

Но как ни старалась, знакомых голосов или хотя бы тем, на которые могут разговаривать стражи крепости, не услышала.

Я обернулась и осмотрела зал открыто — и поняла, что Хельга обманула, моих коллег здесь нет. За шуточку я попеняла, когда она вернулась с пиалами, доверху заполненными ягодами ки, блестевшими в свете магламп.

— Зато ты взбодрилась и перестала нести чушь о Φросте, — возразила подруга ехидно.

— Не знала, что тебе нравятся неотесанные, грубые боевики. — Меня задело, как она обозвала мое мнение о маге.

— Неотесанные? Судишь, не пообщавшись с ним нормально и пяти минут? Да ты гордячка, Иза! — возмутилась Хельга.

Чтобы не сказать ещё что-нибудь лишнее, я принялась есть горные ягоды.

Сладкие, сочные и ароматные, они ускоряли наполнение резерва, но хранились до обидного недолго. А те, что вырастали в теплицах, хоть и не теряли чудесных свойств, но почему-то были кислыми до ужаса. Не устаю удивляться особенности ки, она действительно уникальна, дар богов людям.

Хельга смерила меня понимающим взглядом и вынесла вердикт:

— Бесишься, потому что тебе Фрост понравился. — Она подмигнула. — И я понимаю, и одобряю твой выбор. Фрост — хороший образчик истинного защитника, матерый волчара. Будь мое сердце свободным, я бы к нему присмотрелась сама.

Я успела съесть достаточно ки, чтобы подобреть, и заявление подруги уже не возмущало. Хочется ей меня поддевать, ладно, потерплю — это же Хельга, ей иногда можно.

— Думай, что хочешь, — разрешила я.

Вдобавок, если начну возражать, оправдываться, подруга поверит в свою же выдумку.

Когда резерв полон, а ки ешь много, она пьянит, как игристое вино. Но при этом утром не будет похмелья и прочих последствий. Ну, разве что сразу нападает внезапная болтливость и безудержная любознательность, перед которыми пасует стыдливость.

Сегодня они вредны, как никогда раньше…

— Хельга! — не вытерпела я.

— А? — Оторвалась подруга от полезного десерта.

— Он же бородатый!

Она думала о чем-то своем и не поняла вопрос:

— Кто?

— Φрост. Там же щетина, как половина фаланги моего мизинца. — Я помахала перед носом подруги рукой с тремя кольцами-накопителями и обратила внимание, что кожа слегка обветрилась.

Шмырев мороз… Пока жила в столице, я успела забыть, сколько крема для рук уходит зимой. Надо заглянуть к зельевару, обновить запасы.

— И что?

Удивление Хельги выглядело неподдельным. Неужели только меня волнуют подобные моменты?

Я засмущалась и, уткнувшись взглядом в темно-оранжевые ягоды, спросила тихо, почти шепотом:

— Целоваться-то как?

Вовремя я подняла голову — уголки бледных губ дрогнули, словно хозяйка трактира хотела рассмеяться и с трудом сдержалась.

— Думаю, не хуже, чем с гладко выбритым мужчиной. Ты же не с бородой будешь целоваться, правильно?

— Я вообще с бородатым целоваться не буду.

Хельга вскинула тонкие брови.

— Тогда почему спрашиваешь, Иза?

Когда переполняет магия, тело легкое, настроение легкомысленное, а голова пустая… и глупая-глупая. А язык — предатель! — болтает без устали.

— Занятно просто. Слышала, что мужчина, который не бреется, не уважает свою любимую.

— Не уважает тот, который бреется плохо и оставляет у девушки раздражение на подбородке.

Раньше, когда Хельга напоминала о давнем случае, я смущалась, теперь же рассердилась. Не на нее, на Йохана, который украл у меня первый поцелуй, оставив вместо приятных воспоминаний заметные царапинки на лице.

Он поцеловал, поздравляя с удачно завершенным первым курсом и объявляя, что отныне мы пара. Сейчас и не скажу, чего было больше: восторга, что парень, который давно нравился, стал моим женихом, или разочарования, что поцелуй оказался не волшебным, а колючим.

К счастью, его последствия, то есть красные пятна на подбородке, вмиг убрал крем, который посоветовала Хельга. На тот момент я и не подозревала, что вскоре случится несчастье, и она окажется единственной, кто поддержит и постепенно станет близкой подругой. Та самая соседка, которая смотрела на моего отца больным взглядом и на которую я недобро косилась, опасаясь, что она попытается разрушить семейное счастье моих родителей, стала моей главной опорой.

Я сдавала летнюю сессию второго курса, когда отец, опытный маг-землевик, исчез.

Ушел в горы в одиночку выискивать новые месторождения драгоценных камней — и пропал. Когда не вернулся через неделю, мама забеспокоилась. Поиск длился недолго — через пару дней группа следопытов наткнулась на последнюю стоянку неподалеку от входа в гиблое место. Следов борьбы не обнаружили, отец просто исчез, а значит, по мнению большинства, поддался наваждению и сгинул.

Если бы со мной связались, лорд Йохенссельский, невероятный человек и ректор моего университета, не отказал бы в помощи, дал бы лучшего мага-искателя. И я бы нашла папу по горячим следам. Я чувствовала, что он жив. Сейчас же, спустя почти четыре года, надежда едва тлела в душе.

Наверное, до конца я не сумела простить маму, ждущую окончания сессии, чтобы сообщить мне дурные новости. Как и то, что она сразу поверила в смерть мужа, а горе быстро помог забыть Ханс Марон. Они даже положенный год траура с трудом выдержали — Адамина, здоровенькая и крепенькая, появилась на свет через восемь месяцев после свадьбы. Всем же знакомым мама рассказывала, что ее младшая дочь родилась недоношенной и слабой. Богине откровенная ложь не понравилась, и Адамина вскоре действительно начала болеть. Целитель заявил, что климат ей не подходит, и мама с отчимом затеяли переезд.

Радует, что мне хватило денег, заработанных за год практики, чтобы выкупить мамину часть дома, и он теперь полностью мой, и родовому гнезду Эйков ничто не угрожает.

— Чего притихла? — Нарушила молчание подруга.

— А ты?