Сто сорок бесед с Молотовым - Чуев Феликс Иванович - Страница 37

• Предыдущая
• 37/142
• Следующая

Бюро пополнилось так, что в первые дни февральской революции меня провалили в Петроградском комитете, я делал доклад, сам написал резолюцию, которую Бюро ЦК одобрило, – я занимал даже чересчур революционную линию, но, в основном, правильную, которую большинство критиков не оспаривало: новое правительство – контрреволюционное, князь Львов, Гучков, Керенский… Керенский выступил на заседании Совета рабочих депутатов, я против выступил, и Залуцкий выступил против. Ну а потом, когда я по поручению Бюро ЦК делал доклад на заседании Петроградского комитета партии большевиков, меня провалили, мою резолюцию не приняли, а приняли другую резолюцию. Меня поддерживали Калинин, Шутко, еще кое-кто, но нас оказалось меньшинство. Мы стояли на точке зрения, в основном, последовательно революционной: что это правительство буржуазное; мы его назвали прямо: контрреволюционное. К свержению правительства мы не призывали, потом, позже, был сделан ошибочный шаг к свержению, я к этому не причастен, но я твердо держался на той позиции, что это буржуазное, антиреволюционное правительство. Ясных выводов у нас, может, было недостаточно, но по этому вопросу мы занимали строго критическую, последовательную позицию: не оказывать поддержки его деятельности. Победила другая линия.

Кто был ее автором – я сейчас точно не могу сказать персонально, но эту позицию активно защищал Подвойский, затем Федоров, который был членом ЦК избран, рабочий ленинградский, питерский тогдашний. Был такой Политикус, Михайлов – вот они. Еще некоторых я помню, кто защищал, но одним из активных был, пожалуй, Подвойский, хотя он ораторствовал мало. Шмидт еще – потом он был членом ЦК и наркомом труда, еще несколько человек. Они провели другую линию: правительство это буржуазное, но его надо поддерживать постольку, поскольку оно обладает революционной энергией.

Мы же были против поддержки этого правительства и считали его антиреволюционным. И предлагали бороться за создание революционного правительства. Но у нас еще не было вывода, как у Ленина – на основе Советов, Советское правительство, Советская власть. Такого не было. Я защищал демократическую революцию, не мечтал о социалистической, и то меня проваливали. А эти «постольку поскольку» потом, когда Ленин приехал, были осуждены. Эта позиция была признана неправильной. Наша позиция была не вполне ясной, но она была более последовательной.

Когда Сталин и Каменев приехали, меня на Петербургском комитете провалили, потом из редакции вышибли, тоже, так сказать, деликатно, без шума, но умелой рукой, потому что они были более авторитетные, без всякого сомнения. И по возрасту на десять лет старше. Я и не боролся, куда мне было бороться, когда я не получаю поддержки. Я выступал со своим мнением, добивался чего-то, но был в меньшинстве. Вот в этот период, когда нас вышибли, была напечатана в «Правде», можно сказать, знаменитая передовая статья Каменева «На пулю – пулей!». Отвечать на пулю пулей. Это оборонческая линия. А Сталин был в редакции. Вот где ошибка. При нас, пока мы были, такого не было.

Вот эта ошибка Сталина. И другая есть его ошибка в этот период. Его статья напечатана в собрании сочинений, я до сих пор удивляюсь, почему он ее там напечатал. Надо просто взять 1917 год. Возьмите. Там есть статья тоже по вопросу о войне. И там проводится такая мысль, там сказано примерно так, что надо бороться за мир и использовать то, что делает Временное правительство для мира. Это, конечно, не суть ленинской установки. Эта статья опубликована, она как раз очень соответствует каменевской передовой «На пулю – пулей!», потому что тоже «постольку поскольку» – поскольку правительство добивается мира, его надо поддерживать. Я говорю, может быть, грубо, почитайте ее, для чего Сталину было нужно ее включать? Ведь у Сталина исключительный язык пропагандиста, классический язык, точный, короткий, ясный. И в голову прямо вколачивал. Но ошибку допустил.

По-моему, я ему про это не говорил. Может, я в то время и не перечитал этой статьи, а потом, когда немножко стало посвободней, прочитал и вижу: мне до сих пор непонятно, зачем? Это говорит о том, что не все ясно было ему…

Теперь о явке Ленина на суд в 1917 году. Знаю, что в этом обвиняют Сталина. Думаю, перебарщивают. Тут я уже не совсем точно помню, я не перечитывал этих документов. Возможно, что у Сталина тут была, с точки зрения формальной, более осторожная позиция – дескать, надо отрицательно отнестись к этому требованию Временного правительства, но не при всех случаях жизни. А может быть, это способ был, так сказать, лишний раз уличить Временное правительство, использовать его, доказать, что оно никаких гарантий не может дать. Вот это, я думаю, более вероятно. Я знаю, что в этом Сталина обвиняют, но я не имел возможности проверить, перечитать документы. Надо их взять.

Но позицию Сталина по вопросу явки Ленина на суд, мне кажется, извращают. Больше сводится к тому, что именно извращают.

…Мы жили тогда со Сталиным в одной квартире. Он был холостяком, я был холостяком. Была большая такая квартира на Петроградской стороне. Я жил в одной комнате с Залуцким, членом Бюро ЦК, потом зиновьевцем. Смилга с женой там жил, Сталин к нам присоединился, вот мы, пять человек, жили в одной квартире. Вроде коммуны у нас было. Три или четыре комнаты…

В этот период, в июльские дни, Сталин говорил: «Ты был ближе всех к Ленину в начальной стадии, в апреле». У него сомнения некоторые были, он не сразу присоединился к ленинским тезисам, вот к Апрельским, да. Он с некоторой выдержкой думал, более тщательно. Ну а мы были помоложе, попроще подходили к делу, поддерживали Ленина без всяких колебаний и твердо шли по этому пути…

Что-то его беспокоило. У него были мысли по вопросу о мире, он размышлял над этим и искал ответы на вопросы в начале марта, числа так восьмого – десятого, а Ленин приехал только 4 апреля. В первые дни Сталин, конечно, дал слишком много воли Каменеву и свою статью напечатал такую.

Ленина не так просто было иногда понять. – И Молотов стал рассказывать, как встречал Ленина на Финляндском вокзале Петрограда в апреле 1917 года. Я спросил, много ли было народу, как показывают в кино.

– Трудно сказать – ночью было. Но пару танков, помнится, стояло.

– Броневиков, – поправили за столом.

– Да, броневиков.

07.11.1983

– Я впервые увидел Ленина в апреле 1917 года на Финляндском вокзале, там и познакомился с ним. Он вышел из вагона вместе со Сталиным, который встретил его за несколько станций до Петрограда. Ленин поднялся на броневик и произнес: «Да здравствует социалистическая революция!»

Для большевиков это была уже другая ориентация. Потом Ленин выступал в очень тесном кругу – человек 45 было, не более…

В Петрограде, я сидел в президиуме партийной конференции, а Ленин выступал и говорил: теперь опасность у нас в этих старых большевиках, которые не понимают того, что у нас новый этап. Они думают, что у нас демократическая революция. А мы должны идти к социалистической революции. И вот все мучили головы: как это – к социалистической революции?

Я никогда не был против Ленина, но ни я, никто из тех, кто был всегда с Лениным, сразу толком его не поняли. Все большевики говорили о демократической революции, а тут – социалистическая!

И вот ведь Каменев – большевик, Рыков – большевик, они так и не поняли, они так и твердили, что у нас еще, мол, демократическая революция. Они были очень видные большевики. В своих выступлениях они утверждали – демократическая, а Ленин – социалистическая. А когда они говорили: социалистическая революция – это дело будущего, Ленин отвечал: нет, теперь уже надо готовиться к социалистической, а тот, кто говорит «демократическая» – это старые большевики, которые мешают. Это главная опасность внутри партии. Не потому что они плохие люди, а вот не сразу поворачиваются мозги. Прочувствовал, готов был свою жизнь отдать за определенные цели, а цели изменились, так что ж, теперь надо снова подумать, а это не так просто. Ленин открыл нам глаза на это.

• Предыдущая
• 37/142
• Следующая