На закат от Мангазеи (СИ) - Че Сергей - Страница 28

- Легко сказать, - хмыкнул Кокарев. – Никто не знает, сколько их, и где они. Болтовня обдорских про Надым может оказаться бесполезной. Надым большой, там тысячи рек, протоков, сотни островов, заросших лесом. Но самое главное - у этих тварей есть огнестрел. А значит у нас нет никакого оружейного преимущества. Перестрелять десятками, как вы перестреляли ярганов, точно не получится. И если ты предлагаешь полноценный военный поход, то у нас просто не хватит для него сил. Проще отослать весточку в Обдорск и Березов, пусть тамошние воеводы готовят экспедицию, им это сделать проще. А у нас своих дел по горло.

Молчавший до того момента Хадри вдруг замотал головой:

- Нет Надым, нет Надым!

И залопотал что-то на своем наречии, размахивая руками.

- О чем он? - спросил Макарин.

Плехан послушал самоеда, затем пояснил:

- Он говорит, что Надым нам не нужен. Надым что-то вроде их главного пристанища. Они там только зимуют. А летом разбредаются по округе мелкими ватагами. И у каждой такой ватаги есть свое тайное стойбище, куда они свозят награбленное. Одно из таких стойбищ – рядом с Чернолесьем. А это намного ближе, чем Надым. День пути отсюда, не больше.

Макарин повернулся к воеводе.

- Мелкая ватага. Значит возможно сами справимся. У тебя двадцать казаков, Кокарев. Навряд ли разбойного люда больше. Они здесь просто не прокормятся.

Воевода хмуро молчал.

- Про Чернолесье худая слава идет, дьяк, - сказал он наконец. - Туда даже наши жадные промышленники не любят соваться. Слишком много людей в свое время там пропало.

- Как знаешь. Приказать я тебе все равно не могу.

Воевода снова замолчал, подозрительно глядя на самоеда. Хадри в ответ рассматривал воеводу и улыбался.

- Ладно, - сказал Кокарев. – Отступать с полдороги еще хуже, - он обернулся к толпящимся на палубе казакам. – Эй! Ляпун! Сусар! Езжайте к шубинской заимке, собирайте людей и ведите их к болотам у излучины Пура. Они как раз по пути к Чернолесью. Там встретимся. И пусть еды побольше захватят. Не хватало еще с голоду помереть. И наберите что-нибудь из тамошнего арсенала, да посерьезнее. Шубин, ты ж не против будешь?

Иринью связали веревками по рукам и ногам и определили в нарты к Макарину. «Сторожить будешь, - бросил ему напоследок Кокарев. – Смотри, чтобы не сбежала».

Макарину пришлось сильно потесниться. Теперь он сидел прямо, прислонившись к высокой берестяной спинке. Девка лежала изогнувшись на шкурах и нагло снизу-вверх рассматривала дьяка.

- Дьяк, а правду говорят, что ты на родине Хорушки бывал?

- Правду.

- И как там?

Макарин пожал плечами.

- Не так как у нас. Сыро, слякотно. Грязи много. Дома в городах каменные, холодные, и дороги чаще камнем мостят.

- А люди как живут?

- По-разному. Богатые хорошо. Бедные плохо.

Иринья усмехнулась.

- Да ты просто кладезь знаний. Еще что расскажешь?

- Смотря что спросишь.

- А язык их знаешь?

- Плохо. Может десяток-другой слов, не больше. Я там не долго жил, меньше года.

- А меня научишь? – Иринья изогнулась еще больше, потягиваясь. Тонкая ткань сарафана обтянула тяжелые груди. – Эх! Как встречу Хорушку, да как удивлю его своими познаниями… Как по-тамошнему будет «Я»?

- Ик.

- А «тебя»?

- Ю

Иринья рассмеялась.

- Как все просто. Ик ю. Ик ю! Словно осел икает. – Она подняла голову, придвинувшись ближе к Макарину. Ее широко раскрытые голубые глаза завораживали. – А как будет «люблю», дьяк?

Макарин смотрел на нее холодно, стараясь не отводить взгляд и не краснеть.

- Такого слова я там точно не слышал. Не до того было.

- А я его знаю, мне Хорушка сказывал. Представляешь, по-тамошнему «люблю» - хуид ван. Смешно, правда?

Она приблизила лицо, немного раскрыв пухлые губы, и прошептала:

- Хуид ван… Ик хуид ван ю… Знаешь, дьяк, меня так сладко Хорушка хуидванил… Я по нему скучаю.

Макарин не выдержал и отвел глаза. Девка опустилась обратно на шкуры.

- Смешные вы все, москвитяне. Зажатые. Все-то у вас служба на первом месте. Не для себя живете.

- Отец тебя, видно, мало порол. Наверно, ему было все равно, во что ты вырастешь.

- Ты лучше моего отца не трогай, дьяк. Он может и сошел с ума напоследок. Но всегда был хорошим человеком.

- Хороший человек задумывается о том, как после него будут жить его дети.

- А что не так? Я что-то не то делаю? А, знаю. Сбегаю от государевых дьяков. Стреляю по дикарям. Раздвигаю ноги перед первым встречным иноземцем. Да, это мало согласуется с популярным в вашей среде «Домостроем». А что делать? Сидеть дома и ждать, когда тебя, как корову, продадут какому-нибудь дряхлому хмырю? А потом годами терпеть его слюни, его сопли, его потные руки, рожать ему ублюдков и при первой возможности сбегать во двор, где тебя сладко отхуидванит какой-нибудь конюх… Или кузнец. Это по-вашему нормально, достойно. У вас же все бабы так живут. По крайней мере те, кому повезло. Остальные им завидуют. Нет, мой батюшка всегда говорил – делай что хочешь, и будь что будет. И мне его домострой гораздо больше нравится.

Она замолчала, глядя на пробегающее мимо редколесье. Карликовые лиственницы одиноко торчали из волн травяного моря, будто иссохшие руки подземных демонов, кое-где прикрытые темно-зеленой шерстью. Плоская до того равнина уже начинала понемногу дыбиться пологими холмами, в низинах между которыми чернела стоячая вода.

Их нарты были последними в длинной череде разномастных связанных друг с другом саней. Единственный запряженный в них облезлый олешек вяло трусил, опустив голову с обломанными кое-где рогами. Иногда олешек задевал носом задний борт впереди идущих нарт, и тогда сидящий в них Шубин оборачивался и делал вид, что не смотрит на Иринью.

У вершины одного из самых высоких холмов они вдруг остановились. Макарин увидел, как ехавший первым воевода вылез из нарт и поглядел вниз в явном замешательстве. Стащил шапку, почесал голову. Потом обернулся и махнул рукой, подзывая.

Макарин слез на землю, бросил ближайшему казаку: «Девку посторожи», и побрел наверх, утопая в белом лишайнике по щиколотку. Он протиснулся мимо столпившихся казаков, мимо Хадри, который почему-то стоял на коленях с закрытыми глазами и мерно раскачивался, напевая. Подошел к воеводе.

- Я такого еще никогда не видел, - сказал ему Кокарев, посторонившись.

Макарин взобрался на вершину и посмотрел вниз.

Впереди, до скрытого в дымке горизонта, расстилалась плоская болотистая равнина, покрытая разноцветным ковром трав и лишайников. Тут и там, отражая небо, блестели синим маленькие зеркала воды, не было видно ни кривого деревца, ни сухого бугорка, и было ясно, что все это на многие версты вокруг – одна большая топь. И только совсем близко, у самого подножья холма зияла черная яма.

Яма была огромной, размером в половину воеводского двора в Мангазее, не меньше ста саженей от края до края. И она была совершенно круглой. Ее стены отвесно уходили глубоко вниз и дна отсюда было не разобрать. Ровные края топорщились остатками растительности, не было рядом никаких отвалов, и потому казалось, что часть болота просто в одночасье рухнула под землю. Из ямы лениво поднимался вверх слоистый пар, и даже здесь, на вершине холма Макарин чуял серную вонь.

Воевода перекрестился, и все стоявшие за ним казаки последовали его примеру.

- Что это, дьяк? – прошептал он. – Это то, о чем я думаю?

Макарин не ответил, продолжая разглядывать испещренные льдистыми полосами стенки ямы, по которым стекала в преисподнюю болотная вода. В отличие от своих бабок, он никогда не был особо набожным, а за последние десять лет окончательно уверился, что если и есть где-либо ад, то он не обязательно находится под землей.

- Я уже видел такие провалы, - подошел сзади Шубин. – Они возникают иногда в тундре, потом заполняются водой и становятся озерами. Редкое зрелище. Я видел их всего пару раз за десять лет. Местные верят, что это – ходы в подземные владения старого народа. Их прогрызают демоны, чтобы старый народ смог выйти на поверхность.