Страна цветущего шиповника (СИ) - Бачурова Мила - Страница 13

«Ну и что в этом плохого?»

Эндрю вздохнул.

«Ничего. Кроме того, о чем я уже сказал... Ты знакома с Ники всего месяц, а я наблюдаю этого парня семь лет. Он взрослел у меня на глазах. И, поверь, я знаю, о чем говорю. Он... крайне несдержанный человек. Ты этого, скорее всего, пока не почувствовала, но Ник опасен, Ти. Он агрессивный, легко впадает в ярость. Я... догадываюсь, что тебе уже доводилось видеть его раздетым».

Я вспыхнула, но с вызовом подтвердила:

«Да».

«Зная Ники, не сомневался в этом... Так вот. Думаю, ты не могла не заметить шрамы, вот тут. — Эндрю чиркнул себя растопыренными пальцами по боку. — Он рассказывал, откуда это?»

Я покачала головой.

«Нет».

Конечно, я видела шрамы, о которых говорил Эндрю. Разглядела еще тогда, когда Ник бежал от качелей, натягивая на ходу рубашку. И конечно, не могла не спросить, откуда это. Шрамов было четыре — длинных, глубоких, три на ребрах и один — поперек живота.

Ник скривился. «Ох, ну до чего ж вы, девки, любопытный народ! Ни одна мимо не прошла — всем расскажи, откуда... Кошка поцарапала».

Шрамы и правда походили бы на следы кошачьих когтей — если представить себе кошку размером с медведя. Я тогда надулась и больше ни о чем не спрашивала.

«Ники подрался с одним из местных парней, — сказал Эндрю. — Вспылил из-за сущего пустяка и едва не проломил этому парню череп. За парня вступились друзья, у кого-то из них была мотоциклетная цепь. Шрамы — следы от нее. Ники поправился быстро, а тот парень долго лежал в больнице. Мария буквально валялась у меня в ногах — уговаривала заплатить, чтобы родители парня не подали в суд. У Ники тогда не было гражданства, ему грозили тюрьма и высылка из страны».

«Ты заплатил?»

«Да. Дело замяли... Едва поправившись, Ники снова с кем-то подрался. А потом сбежал, и еще два года его никто не видел. Изредка он звонил Марии, но в городе не появлялся... Понятия не имею, где он жил и чем занимался. Ти. — Эндрю взял меня за руку. — Я понимаю твои чувства. Ники — яркий, не лишенный обаяния парень, а ты еще очень молода. Ты влюблена, а когда приходит любовь — разум засыпает. Иначе ты бы давно задумалась о том, кто он — и кто ты. Когда схлынет первая влюбленность, о чем ты будешь разговаривать с этим полуграмотным бродягой? На что будешь жить, заканчивать учебу? Ты ведь пришла мне сказать, что хочешь быть с ним, а мое мнение тебя не интересует, так?»

Я покраснела, потому что действительно собиралась сказать именно это. Пролепетала:

«У меня есть мамино наследство».

Эндрю грустно улыбнулся.

«Которое ты получишь только по достижению двадцати одного года. Никогда не задумывалась, почему именно двадцать один, а не восемнадцать?»

Я задумывалась, разумеется. И страшно злилась, что это так.

«Почему?»

«Потому что если, скажем, между „тридцать“ и „тридцать три“ разницы почти нет, то между „восемнадцать“ и „двадцать один“ — колоссальная пропасть. К восемнадцати ты едва успеваешь выбраться из-под домашней опеки, а в двадцать один многие уже самостоятельно зарабатывают на жизнь. Снимают квартиры, создают пары, заводят домашних питомцев и прочее. Уровень ответственности повышается. Понимаю, что в это трудно поверить, но через три года ты будешь рассуждать совсем не так, как сейчас. И я пытаюсь уберечь тебя от ошибки».

Я опустила голову. Я не знала, что ответить. Эндрю вздохнул. Привлек меня к себе и погладил по волосам.

«Попрошу, чтобы тебе постелили в спальне Маргариты, — сказал он. — Не хочу, чтобы ты сегодня ночевала в гостевом домике. Мне кажется, тебе нужно побыть одной. И хорошенько подумать».

Я не стала с ним спорить. А на следующий день Ника в поместье уже не было. Заплаканная Мария сказала, что он уехал еще ночью.

«Сплошное горе с ним, барышня, — вытирая слезы, пожаловалась она. — Такой же бешеный, как отец».

«Вы любили его отца?» — вырвалось у меня.

Мария не удивилась вопросу. Просто ответила:

«Любила, барышня. Ох, как любила... Сошлись по молодости, потом его в армию забрали. Я ждала. Пришел — поженились, Никитка родился. А времена тогда сложные настали — денег нет, работы нет... Меня подруга пристроила на рынке торговать. Со временем я с ней начала в Турцию за товаром ездить, подолгу дома не бывала. Муж ревновал — хотя, чем угодно поклянусь — зря. Никиткой совсем не занимался, скинул моим родителям. Я прощала, даже когда он выпивать начал — все ждала, что стерпится-слюбится. Пока он однажды руку на меня не поднял. И вот тут я испугалась — хотя потом, как протрезвел, умолял простить и клялся, что больше никогда... Но я к тому времени поумнела маленько. Поняла, что ничего не изменится. И уехала — чтобы с глаз долой, из сердца вон. Сначала в Турцию, потом сюда перебралась — спасибо леди Маргарите, царство ей небесное. Больше с мужиками всерьез не сходилась, хватило мне одного. Да и Никитка, как подрос, на кавалеров моих крысился. В отца пошел характером. — Мария горько засмеялась. — И девкам проходу не дает, и подраться — только повод дай... Ох, не надо было его сюда звать, знала ведь, что не ладят они с мистером Кларком... И не позвать не могла — соскучилась ужасно. А что случилось-то, барышня? — спохватилась она, — вы знаете? Никитка ведь толком ничего не сказал. Я, говорит, уезжаю, как на месте буду, позвоню — и только я его и видела».

«Не знаю, — соврала я. — Просто Ник... э-э-э... обещал меня проконсультировать по мотоциклам, одна моя подруга интересуется этой темой. Я собиралась поговорить с ним сегодня — а Роберта сказала, что он уехал».

Мария засуетилась, дала мне телефон Ника — который я уже месяц как выучила наизусть.

Я не стала звонить. Ни тогда, ни после. Я вдруг вспомнила о том, как мы с ним купались в шторм.

Средиземноморское побережье, двенадцать лет назад

На мотоцикле Тина и Ник катались едва ли не каждую ночь: Тина потихоньку выбиралась из своего домика, через садовую калитку выходила на улицу — а Ник дожидался ее за виллой миссис Остин.

Тина не спрашивала, куда они едут. Молча садилась позади Ника и прижималась к его спине. Молча смотрела на мелькающую внизу ленту побережья — то освещенного огнями, то пропадающего в темноте. В ту ночь, когда спустились к берегу, она увидела море.

Не прирученное и аккуратное, бьющее волнами лишь там, где положено — здешнее море было совсем другим. Без чистенького, обнесенного буйками, пляжа, без быстрых спасательных катеров и самих спасателей, в любую минуту готовых прийти на помощь.

Здесь море было таким же, как сто, двести, тысячу лет назад — когда оно точно так же беспрепятственно билось о берег.

Это море звало. Пугало темнотой и неизвестностью — но все равно звало.

— Ну что, идем купаться?

Ник прислонил мотоцикл к большому камню. Стащил с себя майку и перчатки. Бросил на седло мотоцикла — Тине показалось, что бросает вызов ей.

— На пляже объявляли, что будет шторм, — напомнила она.

— Да. Я помню. Так это и круто — купаться перед штормом. Для того и приехали. — Ник сбросил сандалии, стоптал с себя джинсы, вместе с трусами. — Идешь?

Подождал, глядя на Тину. Та не трогалась с места.

— Ну, нет так нет.

Ник разбежался и нырнул. Вынырнул далеко, в темноте Тина с трудом разглядела появившуюся над водой голову.

Это круто — купаться перед штормом? Возможно... До сих пор у Тины не было повода проверять.

Она сняла шорты, майку. Белье, подумав, тоже. Купальник с собой не брала, но в два часа ночи, на диком пляже — кто ее увидит?

Тина разбежалась и тоже нырнула.

Долго, пока не закончился воздух в легких, плыла под водой. Вынырнула. Перевернулась на спину, раскинула руки.

Она впервые в жизни купалась без одежды. Оказалось, что это удивительно приятно, Тина плыла и наслаждалась. Здесь, подальше от берега, волны уже не казались большими. Теплые, прогретые за день солнцем, они обволакивали. Качали. Ласкали и звали — куда-то, чему Тина и названия не знала.