Hospital for Souls (СИ) - "Анна Элис" - Страница 18

Чимин горько усмехается.

— Ты любишь его, — констатирует очевидное.

— Я его ненавижу, — цедит Юнги, зажмуривая глаза. — Из-за него моя жизнь превратилась в чёрт пойми что, — и сильно сжимает пальцы в кулаки, чувствуя боль от вонзающихся в ладони ногтей. — Не из-за этого больного ублюдка Намджуна, а из-за него.

— Юнги…

— Что? — тот резко поворачивается к нему и смотрит раздражённо, со злостью. — Это, по-твоему, любовь, да? То, что мне душу выворачивает костями наружу, то, что я уснуть боюсь, потому что там, во снах, он рядом со мной, а здесь нет? То, что мне кусок в горло не лезет из-за мыслей о будущем, которого у нас никогда не будет? Это, скажи мне, любовь? — у Чимина, поджавшего губы, во взгляде сочувствие. — Да лучше бы я кровью захлёбывался, как Тэхён. Лучше бы я физически страдал, чем вот так.

— Да что ты? — звучит голос Хосока со спины. Юнги стоит, как вкопанный: совершенно не ожидал, что Хосок появится здесь. — Значит, ты не против почувствовать то же, что и он? Боль во всех её проявлениях?

— Хосок… — Юнги в миг теряется, осознав, что не подумал прежде, чем озвучил свою мысль. Чонгука ведь избили. Заставили и кровью захлёбываться, и страдать физически. Ещё и убили на ментальном уровне. Из-за него, Юнги. Каким же нужно быть кретином, чтобы произнести это вслух? Юнги вновь становится стыдно за слова, вылетевшие на эмоциях, а заодно и за свой эгоизм, которым до этого момента он пытался оправдать все свои действия. — Парни, я…

Хосок бьёт в спину, между лопаток. Юнги чувствует острую боль и всю хосокову неприязнь, но не смеет ответить ему тем же. Лишь выпрямляется, приоткрыв плотно зажмуренные веки, и осмелевшим поворачивается к нему лицом. Юнги заранее знает, что Хосок ударит, но совсем не боится. Он давно мечтал, чтобы кто-то вбил ему в голову, какой же он болван, моральный урод, мразь, да кто угодно, – это всё будет правдой. Именно таковым Юнги и ощущает себя. Поэтому и не сопротивляется, когда получает по скуле с размаху, а потом по носу и по челюсти. Это заслуженно. Это давно должно было произойти. Юнги хочет ещё – по рукам, по бокам и по рёбрам. По всем до одного местам, по которым попало Чонгуку. Хочет плакать, как плакал Чонгук от боли, хочет стоять на коленях обессиленным. Хочет, как выразился Намджун, держаться из последних сил. Но Чимин оттаскивает Хосока, забирая у Юнги возможность получить то, о чём он так долго думал. И Юнги опять перестаёт чувствовать.

— Где ты был?! — орёт на него Хосок, вырываясь из рук Чимина. — Стонал под Намджуном, пока Чонгук валялся на кушетке и ревел из-за того, что дышать нормально не мог? С Намджуном ты проводил своё время, пока Чонгук собирал себя заново? Пока он падал на пол, пытаясь встать с кровати, подняться на ноги и выйти из той чёртовой палаты?

— Хоби… — Чимин пытается успокоить его, прижать к себе крепче.

— Знаешь что, Юнги? — выплёвывает Хосок, перестав брыкаться. — Засунь в жопу свои извинения, или что ты там пытался сказать. Твои слова ничего не значат. Ни для меня, ни для него. Ты уже всё всем доказал.

Больно. Гораздо больнее, чем по скуле, носу и челюсти.

Юнги провожает взглядом спину Хосока, раздражительно отмахнувшегося от Чимина, садится на асфальт, сгибая ноги в коленях, и, прикрыв глаза, с размаху ударяется затылком о стену.

«Твои слова ничего не значат».

«Ты уже всё всем доказал».

Хосок прав. Юнги может говорить Чонгуку что угодно, может пытаться извиниться, оправдаться. Вот только значение для Чонгука как имели всегда, так и будут иметь только действия. А Юнги ничего не сделал для того, чтобы доказать Чонгуку свои чувства.

Чонгук воспитан человеком, знающим, что такое преданность. Он и был предан Юнги до конца. Другой на его месте, возможно, начал бы мстить, пытаться заставить испытать то же самое, но не Чонгук. Он и слова не проронил, не потребовал даже объяснений. Он не обвинил Юнги, не написал ему сообщение о том, что пострадал из-за него, не потребовал загладить вину. Чонгук – взрослый, мудрый человек, не действующий импульсивно, не говорящий необдуманных слов. И Юнги жутко бесит эта его мудрость. Просто потому что самому ему её никогда не хватало.

Одиночество и внутреннее спокойствие – вот чего Юнги хочет сейчас. И он прекрасно знает, где можно найти всё это и ощутить: лишь в одном месте он всегда чувствовал себя по-настоящему защищённым и свободным от любых переживаний – в туалете на пятом этаже. Чонгука там быть не может, ведь он в больнице, но это, наверное, только к лучшему. Юнги всё равно не смог бы посмотреть ему в глаза.

Он поднимается на ноги, размазав по лицу кровь, которой не так уж и много, и сразу же направляется к входу в здание, а затем к лестнице. В кармане чонгукова свитшота лежит новая пачка сигарет, которую Юнги захватил с собой, выбегая из дома, а ворот кофты по прежнему пропитан запахом тех самых духов. Юнги стирал свитшот несколько раз, но этот запах всё равно не выветрился. В какой-то момент Юнги подумал, что ему чудится, но не испугался. Напротив, улыбнулся. И сейчас улыбается, поднимаясь по лестнице и ловя на себе странные взгляды студентов – то ли они смотрят на кровь, размазанную по лицу, то ли на чонгукову одежду, которую не очень умный Юнги на себя нацепил, будучи в отношениях с Намджуном. Но ему плевать на всех и вся, он упорно пробирается в место, где тепло и уютно, где вся атмосфера пропитана ими с Чонгуком.

Замок привычно щёлкает, стоит повернуть ключ, и на Юнги обрушивается тишина и темнота, о которой он мечтал последние пару минут. Здесь можно дышать полной грудью, несмотря на скопившуюся на кафеле пыль, и можно прикрыть глаза, упав спиной на закрывшуюся изнутри дверь, и это всё будет в радость. Относительную. Юнги крепко обнимает себя руками, кинув рюкзак на пол, и впервые за эти ужасные дни ощущает невероятной силы умиротворение. Буквально на пару секунд. А потом практически умирает, разомкнув веки и сфокусировавшись в темноте.

Пристальный взгляд прямо в глаза, тлеющая сигарета в его руке, громкое дыхание через рот.

Нет, начинает дрожать Юнги, пожалуйста, только не сейчас.

Этого просто не может быть.

========== Part 12 ==========

Комментарий к Part 12

Писала главу на работе, в перерывах между пациентами. Времени совсем нет.

Если убого вышло, извините.

Чонгук.

Юнги не знает, что чувствует. Наверное, ничего. Прямо как тогда, когда он увидел Чонгука, стоящего коленями на земле, которого держали за руки с двух сторон. Это вполне можно списать на очередную реакцию психики, но сейчас Юнги не хочет забивать этим голову. Пока рядом Чонгук – не хочет.

Это необъяснимо, но ноги сами ведут к нему. Юнги не боится получить от Чонгука или услышать что-то грубое в свою сторону. Это всё – ерунда. Главное, чтобы он не уходил. Чтобы остался хотя бы на минуту. Юнги бы отдал всё, что есть, ради пары мгновений с ним наедине. Ради возможности услышать его голос, пусть и сказано будет не самое приятное, ради шанса приподнять руку и убрать с его глаз эту длинную чёлку, которую давно пора обрезать. Если это и есть ненависть, о которой Юнги так любит кричать, то он уверен, что ещё никогда в своей жизни не ненавидел никого так сильно. Чонгука хочется разорвать и упиться им досыта. Потому что Юнги устал так жить. Он больше не может существовать в мире, в котором они находятся на двух разных берегах. Проще избавиться от него, чем принять то, что им не быть вместе.

Чонгук, на ощупь нашедший пепельницу и потушивший в ней сигарету, так и стоит около окна и не отводит взгляд, даже когда резко подорвавшийся с места Юнги оказывается очень близко. Они оба выглядят ужасно: у одного синяки на лице и подсохшие ссадины, у другого – свежая кровь, которую он в спешке размазал по подбородку тыльной стороной ладони. Но они смотрят друг на друга так, будто всё это не имеет никакого значения. Будто «Господи, как же я скучал по тебе» и «Я думал, что никогда больше не увижу тебя». Юнги не выдерживает первым: делает ещё один шаг, обвивает его за талию осторожно, стараясь не задевать слишком сильно, и утыкается носом в его шею. Плевать, что Чонгук там себе надумает. Юнги чувствует его, прижимается к его груди своей и, наконец, спустя такой огромный срок в целых три дня слышит, как он дышит. Если это и есть ненависть, то Юнги готов подавиться ей прямо сейчас. Особенно после того, как Чонгук поднимает свои ослабшие руки, крепко обхватывает его за плечи, сжимая их пальцами до лёгкой боли, и, прислонившись губами к его лбу, громко выдыхает. Не прогоняет, не кричит, не требует объяснений, а просто обнимает и делает это как-то рьяно, совершенно отчаянно. Словно в последний раз. Так, будто прощается.