Круглый дизельпанк (СИ) - Белов Александр Иванович - Страница 82

   Алконавт сипло хохотнул и вдруг склонился над столом, хитро блеснув красными глазами:

  -Поставьте дяде Феду кувшин "Жу-жу", и дядя Фед всё вам обскажет в лучшем виде! Ну что, краса? Угостишь дядюшку?

   Нас хрестоматийно "разводили на бухло", как бы выразились в моё время. Марика однако же встала, сходила к стойке и немного погодя вернулась с запотевшим кувшином "Золотистого". Я не очень понимал её интерес к этим байкам спившевося "ковбоя", но она - наша разведка, так что не мешал. Может это на самом деле важно? А может и нет. Моё дело маленькое. Начальство платит за пойло, ехать никуда не заставляет, прохладно. Чего бы и не послушать, как ковбомж будет загибать свои истории?

   Дядя Фед налил в откуда-то взявшийся стакан медовой "газиоровочки", отхлебнул изрядную часть и блаженно вздохнул:

  -Хорошо.

   Однако спохватился:

  -Э! Про что я говорил-то? Это.. Значится так! В окрестностях этой дыры.

   Фед не глядя обвёл рукой около себя, что должно было по всей видимости олицетворять весь славный городок Счастье.

  -В этой заднице Мира давным-давно, ещё задолго до Страшного, стоял город большой и храм Священной семьи. Важный был храм, говорят. Так вот.. Славился он тем, что священником в нём всегда была ба...

   Дядька осёкся на полуслове и быстро поправился, глянув на Марику:

  -Всегда была женщина. Хрен знает сколько поколений менялись настоятельницы. Но перед Страшным, как говорят, храмом заинтересовались Дети Богов. Никто не знает - что они там делали, да только очередной настоятельницей стала одна из Детей. Сейчас уже хрен кто чего знает наверняка, ребятки.. Потом началось Страшное. По храму что-то жахнуло, да так, что от него только кучка щебня осталась. Да и городу несладко пришлось. Ну, вы же читывали в школе про то время? Как Дети стали Отверженными? Тогда не только Детей Богов убивали. Простой люд вообще кучами в Алазию отправляли. Так что..

   Фед долил стакан и опять приложился к нему, а я наморщил память и вспомнил - что такое "Алазия". Этим словом называли общую для всего Мира Природу-мать, из которой всё живое черпает жизнь, и всё туда же и уходит после смерти. Миряне придерживались концепции переселения душ, веря в то, что чем праведнее человек живет, тем больше шанс у его души возродиться в теле человека, а не какого-нибудь кольчатого червя. Кто жил праведно - тот постоянно возрождался человеком, а грешники, согласно определённой градации грехов, опускались вниз по пищевой пирамиде возрождений. Самые же злостные грешники подвергались своеобразной "дефрагментации". Их душа в конце-концов растворялась в Алазии. Фед тем временем продолжал рассказ;

  -Прошло дохрена времени и люди снова поселились поблизости. Как водится - в окрестности стали наведываться любопытные. В старых развалинах города много всяких интересных штук можно найти. А уж как вспомнилось, что там храм был, так от старателей и искателей стало непродохнуть. Все надеялись куш сорвать. Лазили по развалинам, вход в подземную часть искали. Вот тут-то и стала Голубая Девчонка людям являться. Кому поможет, а кого - накажет. Пытались всякие долбоклюи её поймать, да разве призрака поймаешь?

  -Так почему её надо бояться?

  -Потому! Очень она любопытных не жалует. Может совсем идиотом сделать, да так, что только пузыри пускать будешь и лыбиться. Вот и думайте - надо ли туда лезть?

  -А ты сам-то её видел?

  -Я-то? Видел, конечно!

   Угу, видел он. На дне стакана? А чёртиков он зелёных не видел случайно? Но Марика вполне серьёзно потребовала:

  -Расскажи.

  -Эх.

   Фед залпом выглотал целый стакан, выдохнул, обдав нас волной медовушного прегара и начал свой рассказ:

  -Давненько это было.. Да. Я тогда совсем молодой был, глупый. Всё разбогатеть мечтал по-быстрому. Скорешились мы с одним парнем. Вместе по округе шастали. А тогда как раз затишье с этими развалинами было. В город почти никто не ходил. Ну мы и промышляли со старателями, что рядом с городом самоцветы копали. Один раз в засыпанном подвале нашли ящик, старый такой, железный. Только он совсем не заржавел, а просто краска местами отвалилась. Хотели мы ящик открыть, да куда там! Замков не видно, но хрен откроешь. Помню, тогда Корней-Скупщик нам неплохо за него отвалил... Да. Так вот. Раззадорились мы. Шутка ли - за один ящик столько "капусты" поиметь? Отдохнули пару деньков и снова в город пошли. Как на зло погода тогда испортилась, дождь пошёл. Нам бы в лагерь старателей вернуться, преждать. Но жадность глаза нам совсем закрыла. Вобщем плутали, плутали и вышли к окрестностям Храма. Помню - льёт как из ведра, мокрые оба насквозь. Холодно. И темнеть начало. Вдруг глядим, нора - не нора, дверь - не дверь. Дыра в старой стене. Хоть и страшновато, но замерзать ещё страшнее. Полезли в неё. Напарник первый, я следом. Оказались мы в каком-то ветхом помещении. Хорошо, что у нас фонари с собой были. Посветили вокруг. Со стен вся краска и штукатурка давно обвалились, голые кирпичи одни. На полу кучи мусора. А в дальнем углу блестит что-то. Подошли мы. Мать моя - Шанья! Груда тряпья истлевшего, в нём пара скелетов! Один побольше, взрослый, а другой-то детский!. В руке маленького лежит прозрачный блестящий шар, примерно в два кулака. В шаре искорки какие-то плавают, что-то мелькает. Напарник подошёл поближе и шар тот в руки взял. Я испугался тогда, говорю, что не по-людски это - у мёртвых воровать. Напарник только смеётся, мол за такое диво Корней тоже хорошо заплатит, а мёртвым вещи уже ни к чему.

   Любитель выпивки осушил ещё один стакан и продолжил:

  -Вдруг смотрю - он глаза вытаращил и куда-то за спину мне показывает. Жутко мне стало, чуть в штаны не пустил. Хочу повернуться, а ноги словно отнялись. Напарник только рот открывает да закрывает, словно рыба на берегу. Слышу - сзади голос:

  -Нехорошо. Люди. Уходите. Плохо. Очень. Плохо. Плохие. Люди.

   А голос-то девчоночий! Тихий такой, но аж мороз по хребту. И тишина вокруг.

   Фед это сказал так, что я сразу вспомнил момент из фильма "Неуловимые мстители", где было про летающий гроб с покойничком, " а вдоль дороги мёртвые с косами стоять. И тишина...". Так и захотелось сказать как в фильме: "-Брехня!". Но я сдержался, а сказочник-алкаш продолжил:

  -Не знаю, как получилось повернуться. Смотрю, а прямо возле меня стоит девчонка - руку протяни. Невысокая такая, босая, в платьишке коротком, с длинными волосами. Всё бы ничего, да только девчонка полупрозрачная. Ага. Вся такая словно из голубого пара или дыма. Глаза голубыми огоньками светятся. Жуть! У меня чуть сердце не остановилось от страха. Призрак самый настоящий! Тут я и вспомнил все байки о последней настоятельнице старого Храма. А Голубая Девчонка рукой на дыру в стене показывает, а сама на нас смотрит. Вдруг снова голос:

  -Плохие. Люди. Уходите. Я. Расстроена. Вон. Отсюда. Быстро.

   Говорит Девчонка, а губы у неё не шевелятся. Наоборот - сжаты в струнку. И лицо всё мрачнее становится. Тут ноги мои сами меня до дыры донесли, оглянулся. Напарник шар осторожно так на пол положил. Девчонка приблизилась к нему, прошагав прямо по мусору, но как бы проплыла над ним. Вдруг руку к напарнику протянула и я голос снова услышал:

  -Очень. Плохо. Человек. У. Мёртвых. Воровать. Нельзя.

   Напарник затрясся, словно в лихорадке, и тут голос как грохнет:

  -Нельзя!!

   У меня чуть голова не лопнула! Словно ветром из дыры вынесло! Я не помню, как из города выбрался, как по темноте и дождю до лагеря старателей добрался. Еле меня успокоили, но я так ничего вразумительного и не смог сказать. А утром все пошли по моим следам, напарника моего искать. И я с ними. Только в город зашли, а напарник сам нам навстречу идёт. Подошел поближе, смотрим - а он лыбится, словно ему миллион на халяву подарили. По подбородку слюни стекают. А башка седая вся! Мы к нему, мол что да как? Только он нас словно и не видит. Идёт и лыбится. Связать его хотели, да он всех расшвырял, словно детей. Откуда что взялось. И пошёл. Мы за ним. А он прошел сотен пять сед и упал, словно мёртвый. Но дышит и сердце бьётся. Мы его в Счастье отвезли, в больницу. Его потом в Большой Рассен отправили. Больше я о нём не слыхал. Вот так, ребятки. А в город я никогда после той ночи не ходил.