Наш человек на небе (СИ) - Дубчек Виктор Петрович - Страница 9

Фон Белов прицельно стошнил на удачно подвернувшийся труп Бормана. Подумал, не следует ли упасть в обморок, но решил, что это, пожалуй, выглядело бы несколько слишком картинно. Галифе понемногу подсыхали, и уже почти можно было представить, что это не моча, а кровь, пролитая во славу девы Germania.

В конце концов, какая разница для историков, что конкретно проливал фон Белов за Рейх и Фюрера?.. Победитель — всегда тот, кто пишет мемуары.

- Николаус! — окликнул его Каммхубер, убирая пистолет. — Где, где Гёринг? Ты видел его?

- Нет, — сглатывая неприятный вкус, ответил фон Белов, — мне удалось отступить сразу вслед за тем, как...

Но Йозеф переворачивал очередное тело и не слушал. Вот он склонился над красно-белым мундиром... да, это Гёринг... что-то говорит, пухлая кисть цепляется за лацкан... о Господи!

Каммхубер душил Гёринга.

Фон Белов протёр глаза.

Всё верно. Душил, ещё как.

Николаус хотел было шагнуть ближе, но не смог. Много позже, анализируя случившее, он пришёл к выводу, что остановился вовсе не из-за страха — но лишь из почтения и субординации. Ведь Каммхубер был выше его званием, а потомственный прусский дворянин фон Белов не мог игнорировать чисто арийское понятие дисциплины, не так ли? Поэтому он остановился на безопасном расстоянии, наблюдая... убийство? казнь? акт милосердия?.. Ведь Гёринг тяжело ранен — вероятно, Йозеф всего лишь пытается облегчить страдания несчастного.

Но даже раненый Боров был всё ещё силён; он довольно долго сопротивлялся милосердию, хрипел и дрыгал сапогами. Наконец Каммхубер отнял руки от горла своей жертвы и распрямился.

«О Господи!..», подумал фон Белов, встречаясь с ним взглядом, «Это же я, твой верный Николаус!..»

Глаза Каммхубера не выражали ни ярости, ни злобы, ни даже традиционной бюрократической кровожадности. Только решимость любой ценой достичь некой одному ему ведомой цели — хотя сам генерал, несомненно, полагал цель очевидной для всех. Эта решимость ужаснула фон Белова настолько, что он не смог даже отвести взгляд. К счастью, Каммхубер не тратил время на игру в гляделки. Он развернулся на пятках, скрипнув сапогами так уверенно, что Николаус поневоле задумался: кто станет следующей жертвой.

Химмлер.

Затем Фрик. Рейхсминистр успел опомниться после контузии, вытащил откуда-то пистолет — и Каммхуберу пришлось прикончить старика двумя выстрелами в упор.

Очень кстати, потому что в этот момент, привлечённый пальбой, в зал ворвался Ганс Раттенхубер, начальник охраны Фюрера. Выглядел генерал неважно — один из русских крепко избил его головой. Прежде чем ошеломлённый эсэсовец успел разобраться в ситуации, Каммхубер выбил у него автомат, приставил к окровавленному мясистому лицу группенфюрера дуло «вальтера» и начал говорить.

Фон Белов старательно не слушал: он ходил по залу и примечал, кто из бонз Рейха ещё жив. Никогда не знаешь, какая информация и когда понадобится новому начальству.

Укрощение Раттенхубера потребовало менее пяти минут. Йозеф вернул группенфюреру автомат, Ганс вытянулся во фрунт, откозырял и грузно побежал к дверям. Фон Белов надушенным платочком промакнул губы и указал на перевёрнутый стол, за которым как раз пытался спрятаться Дёниц. Следовало учесть всех, кто мог помешать возвышению Каммхубера. Следовало продемонстрировать преданность именно сейчас, когда она была нужнее всего.

Следовало ловить момент — и копчик фон Белова дрожал от сладкого предвкушения срываемого куша.

Раттенхубер привёл своих людей. Эсэсовцы охраны по указаниям Каммхубера рассортировывали тела; некоторых пострадавших отправили по госпиталям, некоторым пришлось не выжить. Каммхубер убивал лично, не таясь; эсэсовцы не препятствовали, — и не отводили глаз, — понимая, что само присутствие здесь переводит их в разряд наиболее доверенных лиц новой власти.

Каммхубер ничего никому не объяснял, даже почти не командовал — просто убивал.

Подобной ледяной жестокости никак нельзя было ожидать от старины Йозефа, этого невысокого человека с добродушным круглым лицом баварского крестьянина. И всё же далеко не всех в зале он приговорил к физическому устранению. Так, выжил Гёббельс, выжил Кейтель — эти двое добровольно и практически сразу, ещё и не полностью осознавая новый расклад, переметнулись на сторону Каммхубера.

Фон Риббентроп находился в глубоком беспамятстве. Каммхубер покачал головой, но убивать министра иностранных дел не стал. Фон Браухич, одной рукой зажимая рану в животе, другой отчаянно салютовал новым обстоятельствам.

Тодта, Шпеера, Круппа, многих других под охраной отправили в госпиталь. Из-под трупов выковыряли почти невредимого Канариса; Каммхубер приказал доставить его в спешно выделенный кабинет. Разговор занял более четырёх часов, — с перерывами, разумеется, — но маленький адмирал вышел из нового кабинета Каммхубера с новой сединой, новыми убеждениями и новыми полномочиями. Искушённый в аппаратных играх Николаус начинал кое о чём догадываться.

На ступенях главного портала Рейхсканцелярии Канарис едва разминулся с вооружёнными и очень решительно настроенными людьми: группа боевиков Гейдриха прибыла арестовать Каммхубера — но оказалась расстреляна в полном составе. Порфир вестибюля не стеснялся крови; старина Йозеф действовал так, словно предчувствовал каждую новую угрозу. Ответный удар возглавил сам Раттенхубер — шеф Имперской службы безопасности, прохлопавший диверсионную группу русских, испытывал острую потребность в реабилитации. Труп Гейдриха приволокли на продетом под рёбра мясницком крюке, со смехом зашвырнули в банкетный зал и записали жертвой того же террористического акта.

Фон Белов составлял списки погибших: надо было объявить траур; Рейху предстояло от души оплакать цвет нации.

В это время Каммхубер лично отправился в караульный батальон «Великой Германии». Потребовался лишь получасовой разговор, — подкреплённый отчаянной твёрдостью Йозефа, — чтобы крепкие парни элитного батальона разъехались по столице, перекрывая дороги и предместья, блокируя телеграфные и радиостанции — и тех, кто мог ими воспользоваться. Разумеется, генерал не был идиотом, и не сводил свои действия к одному только умерщвлению неугодных. Фон Белов понимал, что несколько незаметных убийств — всего лишь наиболее эффективный способ устранения альтернативных центров силы, так сказать. «Падающего подтолкни», так сказать. Безобидная, добросовестная конкуренция, так сказать — а разве можно представить себе цивилизованный мир без конкуренции?.. И не важно, как сам Каммхубер объясняет свои действия... или пренебрегает какими-либо объяснениями. Старина Йозеф нынче ужасно занят установлением истинно немецкого порядка.

- Я не допущу гражданской войны в Рейхе, — на бегу прохрипел Каммхубер. — Не сейчас.

Теперь, когда генерал обзавёлся собственной эрзац-гвардией и устранил непосредственную угрозу со стороны военных, следовало разобраться с гражданскими. Он отправился «навестить раненых».

Крупп всё ещё оставался без сознания, но прогнозы врачей утешали. Вилли Мессершмидт сбежал из больницы, но затем прислал в Рейхсканцелярию письмо с заверениями в вечной преданности, а позже явился подтвердить их лично; Каммхубер немедленно загрузил конструктора какими

- то неизвестными фон Белову задачами.

И Шахт, и Функ без раздумий пошли под новую руку.

Тодт заартачился — и Каммхубер хладнокровно задушил его прямо в палате.

Миляга Шпеер не колебался ни секунды, — ему было всё равно, для кого строить, лишь бы строить, — и присягнул на верность новому фюреру. Да... новому фюреру.

Фон Белов попробовал на вкус эти слова: «мой фюрер». Что-то было не так.

Он попробовал иначе: «мой Фюрер».

Вкус показался значительно слаще.

Образ прежнего фюрера встопорщил усики, грозно вскинул кисти рук... и растворился в дымке.

Служить следует тому, кто ближе.

Кто, ну кто мог предположить, что давний приятель, сын фермера, вечный зубрила так удачно скакнёт?..