Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет» - Маклин Алистер - Страница 95

— Забринского, доктора Джолли, капитана Фолсома и вот этого человека, — тотчас ответил Бенсон.

— Я Киннэрд, радиооператор, — представился зимовщик, на которого показал врач. — Мы никак не предполагали, что вам удастся прийти к нам на помощь, — заметил он, обращаясь ко мне. С трудом поднявшись на ноги, он стоял покачиваясь из стороны в сторону. — Я могу пере-двигаться.

— Не спорьте, — оборвал его Суонсон. — Ролингс, хватит тебе размешивать это пойло. Поднимайся. Ступай вместе с ними. Сколько времени тебе понадобится, чтобы протянуть сюда с лодки кабель и установить пару мощных обогревателей и светильников?

— Одному?

— Бери в помощники столько человек, сколько тебе понадобится.

— За четверть часа управимся. Могу протянуть и телефонную линию, сэр.

— Это будет кстати. Когда санитары доберутся до корабля, пусть захватят с собой одеяла, простыни и горячую воду. Пусть емкости с водой обмотают одеялами. Что-нибудь еще, доктор Бенсон?

— Пока ничего, сэр.

— Вот и ладно. Ну, ступайте.

Вынув из котелка ложку, Ролингс поднес ее к губам и аппетитно облизал.

— Как не стыдно такое добро оставлять, — укоризненно покачал он головой. — Как только не стыдно. — И с этими словами следом за санитарами вышел из барака.

Четверо из восьми человек, лежавших на полу, бодрствовали. Это были тракторист Хьюсон, повар Несби и еще двое зимовщиков, братья Харрингтон. Они были похожи друг на друга словно два только что отчеканенных пенса. Даже ожоги и обморожения у них были на одних и тех же участках тела. Остальные четверо не то спали, не то находились в коматозном состоянии. Мы с Бенсоном занялись их осмотром, причем корабельный врач осматривал больных более внимательно, пользуясь градусником и стетоскопом. Если он искал признаки пневмонии, то можно было обойтись и без этих приборов. Коммандер Суонсон пристально оглядел помещение, иногда бросая на меня странные взгляды и похлопывая себя руками по груди, чтобы не озябнуть. Да и как же иначе. Ведь на нем, в отличие от меня, не было меховой одежды, а в помещении, несмотря на то что в нем топился камелек, было холодно, будто в леднике.

Первый мой пациент лежал на боку в дальнем правом углу. Глаза у него были полуоткрыты — веки прикрывали верхнюю часть радужной оболочки, виски провалились, белый, как мрамор, лоб был холоден.

— Кто это? — спросил я.

— Грант. Джеймс Грант, — ответил темноволосый немногословный Хьюсон. — Радиооператор, как и Киннэрд. Что с ним?

— Он мертв. Умер уже давно.

— Мертв? — резким голосом произнес Суонсон. — Вы уверены? — Я бросил на него профессиональный взгляд, но ничего не ответил. Обратившись к Бенсону, командир спросил: — Есть такие, которых нельзя транспортировать?

— Думаю, вот этих двух нельзя трогать, — ответил Бенсон. Он не опасался подозрительных взглядов командира субмарины и протянул мне стетоскоп. Минуту спустя я выпрямился и кивнул.

— Ожоги третьей степени, — сказал Суонсону доктор. — Те, которые можно разглядеть. У обоих высокая температура, очень слабый и неровный пульс, у обоих жидкость в легких.

— На борту «Дельфина» им было бы проще помочь, — заметил Суонсон.

— Вы погубите бедняг, если потащите их на субмарину, — возразил я. — Даже если укутать их как следует. Стоит их принести к борту корабля, поднять на мостик, а потом в вертикальном положении протащить через все эти люки, и парням крышка.

— Мы не можем оставаться в разводье неопределенно долгое время, — сказал Суонсон. — Беру ответственность на себя.

— Прошу прощения, командир, — мрачно покачал головой Бенсон. — Но я разделяю мнение доктора Карпентера.

Суонсон молча пожал плечами. Через несколько минут вернулись санитары, а немного погодя появился Ролингс и с ним трое матросов, принесших кабели, электрообогреватели, лампы и телефонный аппарат. Вскоре обогреватели и светильники были соединены с разъемами кабеля. Покрутив ручку полевого аппарата, Ролингс произнес в микрофон несколько слов. Ярким светом загорелись лампы; начали потрескивать, а спустя несколько секунд накаливаться электрические печи.

Хьюсона, Несби и братьев Харрингтон унесли на носилках. После того как дверь за ними закрылась, я отцепил лампу Кольмана.

— Теперь она не нужна, — сказал я. — Сейчас вернусь.

— Куда вы направляетесь? — спокойным голосом спросил Суонсон.

— Сейчас вернусь, — повторил я. — Пойду посмотрю что и как.

Поколебавшись, командир субмарины отошел в сторону. Покинув помещение, я огибал угол жилого блока. В эту минуту раздался телефонный звонок, послышался голос. Что именно говорилось, как и следовало ожидать, я не разобрал.

Пламя в фонаре трепетало, но не гасло. В стекло ударялись мелкие льдинки, но оно не трескалось. Видно, было изготовлено из особо прочного материала, выдерживающего перепад температуры в двести градусов.

Я направился наискосок к единственному жилому блоку, уцелевшему в южном ряду. Снаружи на стенах никаких следов огня и даже копоти. Хранилище топлива, должно быть, находилось рядом, в том же ряду, только западнее, с подветренной стороны. Судя по следам разрушения остальных сооружений и уродливо выгнутой форме уцелевших каркасов, дело обстояло именно так. Здесь-то и находился очаг пожара.

Сбоку к уцелевшему сооружению приткнулся прочный сарай. Высотой шесть футов, такой же ширины и восемь футов длиной. Дверь отворилась легко. Деревянный пол, обшитые сверкающим алюминием стены и потолок. Снаружи и изнутри привинчены массивные масляные радиаторы. От них идут провода. Не надо было быть Эйнштейном, чтобы сообразить, куда они ведут, вернее, вели. Разумеется, к блоку, в котором находилась сгоревшая дизель-генераторная установка. В этом сарае днем и ночью прежде было тепло. Приземистый трактор, занимавший почти весь сарай, раньше можно было завести с пол-оборота. Теперь дело обстояло иначе: чтобы запустить двигатель, потребуются три, а то и четыре паяльные лампы и столько же крепких парней, чтобы провернуть коленвал хотя бы один раз. Закрыв дверь, я направился в основной блок.

Он был забит металлическими столами, скамейками, приборами и всевозможной современной аппаратурой для автоматической регистрации и дешифровки различных метеорологических данных о погоде в Арктике. Я не знал, для чего предназначалось большинство этих приборов, да меня это и не заботило. Здесь находилось метеорологическое бюро, и этого для меня было достаточно. Я внимательно, но быстро осмотрел помещение, не заметив ничего лишнего или подозрительного. В углу на порожнем деревянном ящике стояла портативная рация с наушниками — такие приборы теперь называют приемо-передатчиками. Рядом в деревянном промасленном ящике находилось пятнадцать железно-никелевых аккумуляторов, соединенных последовательно. На крючке, укрепленном на стене, висела контрольная лампочка напряжением 2 вольта. Я прикоснулся обнаженными проводами к наружным клеммам аккумуляторов. Если бы в них сохранилась даже ничтожная доля первоначального заряда, нить лампы раскалилась бы добела. Но она даже не зарделась. Оторвав кусок провода от соседней лампы, я коснулся клемм его концами. Даже искорки не проскочило. Выходит, Киннэрд не лгал, говоря, что батарея села окончательно. Правда, тогда у меня и в мыслях не было, что он может лгать.

Затем я направился к последнему сооружению — блоку, в котором находились обезображенные останки семи человек, погибших в огне. Зловоние, исходящее от обугленной плоти и горелого масла, показалось мне еще сильнее, еще тошнотворнее. Я стоял в дверном проеме, сначала не намереваясь приблизиться к лежащим даже на дюйм. Но потом, сняв меховые рукавицы и шерстяные варежки, поставил лампу на стол, достал из кармана электрический фонарь и опустился на колени возле мертвеца, лежавшего с краю.

Прошло десять минут. Единственным моим желанием было поскорее покинуть помещение. Бывают случаи, когда врачи, даже видавшие виды патологоанатомы, готовы бежать куда глаза глядят. Бежать, лишь бы не видеть трупы, долгое время находившиеся в море, тела людей, оказавшихся в непосредственной близости от подводного взрыва или сгоревших заживо. Мне становилось дурно, но я решил, что не уйду, пока не закончу осмотр.