Необыкновенное счастье (ЛП) - Харлоу Мелани - Страница 8

После того как вытерся и оделся, я вытер плитку в душе и позвонил своему психотерапевту, чтобы узнать, примет ли он меня сегодня во второй половине дня.

***

— Сегодня у меня был срыв, — я не был любителем пустой болтовни.

— Ох? — Кен, любезный мужчина в очках и с густой бородой, скрестил ноги и терпеливо посмотрел на меня. — Как ты думаешь, что спровоцировало это?

Я нервно поерзал на диване в его кабинете.

— Я встретил кое-кого из прошлого, девушку, с которой учился вместе в школе.

— Подругу?

— Не совсем... на самом деле у меня не было друзей в старшей школе, в основном из-за моего странного поведения в предшествующие годы, но также потому что я замыкался в себе. Люди действительно не знали, чего от меня ожидать, но эта девушка… она была просто... милой. Несколько раз нас назначали партнерами по лабораторной работе на химии. Я нервничал перед школой, если знал, что мы будем работать вместе.

— Тогда у тебя были мысли по поводу нее?

Черт, да. И до сих пор.

— Никаких одержимых мыслей. Просто обычные мысли мальчишки подростка и обычное подростковое волнение рядом с красивой девочкой. Но это усугублялось тем фактом, что все вокруг считали меня сумасшедшим. Я считал себя сумасшедшим.

Эти годы были гребаным кошмаром — мой отец таскал меня от доктора к доктору, чтобы понять, почему я так одержим микробами, почему всегда всё считаю. Например, листья на деревьях или травинки, или линии на шоссе, почему я был так уверен, что ужасные события произойдут с теми, кого я люблю, из-за меня. Они перепробовали все: от называния всего этого подростковыми причудами до постановки диагноза депрессии.

Несколько психотерапевтов были уверены, что я в тайне виню себя в смерти мамы в аварии, когда мне было восемь, (она ехала забрать меня из дома друга) и верили, что страх причинения вреда вытекает из этого. Но они не могли объяснить моему отцу, почему я выключаю и включаю свет восемь раз, прежде чем выйду из комнаты; или объяснить моим учителям, почему я нажимаю на шариковую ручку восемь раз, прежде чем приступаю решать тест, или подсказать моим одноклассникам в средней школе на физкультуре, почему я должен играть во второй базе, а не первой или третьей. Я все еще помнил взгляды на лицах людей, который будто кричали «какого хрена происходит», когда я пытался объяснить, что «два» — это хорошее число, потому что оно — четное, а еще лучше, что оно составляющая восьми, а один и три — плохие числа, потому что они нечетные.

Кен поправил очки повыше на переносице.

— Ты как-то упоминал, что все стало лучше к окончанию старшей школы.

— Так и есть, — признал я. — В одиннадцатом классе мы нашли доктора, знакомого с ОКР, мне прописали лекарства, и я начал регулярно посещать психотерапевта. — К тому времени у меня было больше хороших дней, чем плохих, но социальный ущерб был нанесен, и я просто думал: черт, я начну все сначала в колледже.

Кен перевернул назад несколько страниц в блокноте у себя на коленях.

— Ты сказал, что твои студенческие годы были вполне нормальными, но мы не говорили много о них. У тебя были друзья? Ты ходил на свидания?

— Да. Начинать на новом месте было хорошо. Мысли и навязчивые идеи никуда не ушли, но я научился справляться с ними. Мне казалось, что я мог контролировать их. — Я подумал о Скайлар и задняя часть моей шеи нагрелась. — В отличие от того, как я облажался сегодня.

— Но мы уже говорили, что контроль над своими мыслями — это не ответ. На самом деле это невозможно ни для кого. Одна из главных твоих целей — отпустить чрезмерный контроль и научиться жить с риском и неопределенностью. Научиться жить с навязчивыми мыслями.

— Да, я знаю, и когда я сижу здесь, или один, или среди незнакомых людей, то у меня все в порядке насчет этого, — фыркаю я. — Но сегодня все было по-другому.

— Хорошо, так что случилось сегодня?

Я рассказал ему, что произошло на пляже сегодня утром, об образах светлых волос Скайлар на песке, ее стройных ногах в юбке, что все еще свежи в моей памяти.

— И да, я пытался поговорить, и рассуждал с самим собой, и был наблюдателем всего этого, но ничего не сработало. Я не могу справиться с этим обычным способом, — я зло пожал плечами. — Поэтому я считал. И убежал от нее.

Кен медленно кивнул.

— А после?

— Я чувствовал себя отвратительно. Я был в ярости. Хотел ударить кого-нибудь. Я полагаю, себя.

— Что ты делал?

— Я отправился в зал. — И затем я пришёл домой и подрочил, пока думал о ней, как было раньше, когда мне было семнадцать. Я, вероятно, сделаю это снова сегодня, потому что число два — лучше, чем один.

— Это помогло?

Я почти улыбнулся.

— Да. Немного.

Кен потер свой бороду и задумался на мгновение.

— Как думаешь, если увидишь ее снова, сможешь заговорить с ней?

Я сцепил пальцы на коленях и уставился на него, пытаясь представить, как пожимаю ее руку без страха.

— Я не знаю. Часть меня хочет. Другая часть говорит: зачем мне неприятности? У меня все хорошо последние дни. По крайней мере было. Я работал над коттеджем, обслужил пару заказов для фирмы отца, писал каждый день, оставался активным... Пока не увидел ее сегодня, я чувствовал себя сильнее чем долгое время до этого. Думаю, вот почему я так чертовски зол из-за рецидива.

— Один срыв не значит рецидив. И он не отменяет весь твой прогресс, Себастьян. Это мог быть просто плохой день. — Кен выпрямил ноги и наклонился вперед, упершись локтями в колени. — Я не собираюсь заставлять тебя делать это, но мы оба знаем, что избегание — это неуспешная стратегия, когда дело касается навязчивых мыслей. Оно всегда имеет неприятные последствия, что приводит к еще большим тревогам и стрессу. Если ты действительно хочешь двигаться вперед, ты должен заговорить с ней. Она может быть просто другом... или кем-то большим?

— Просто другом, — сказал я быстро. — Я покончил с отношениями.

— Дай себе время. Тебе только двадцать восемь, Себастьян. — один плохой разрыв не значит, что в конечном итоге ты не найдешь с кем-нибудь счастье.

Счастье? Что это вообще такое?

— Это был не просто плохой разрыв... я испортил каждый шанс отношений, который у меня был. Это просто был первый раз, когда я разрушил чью-то жизнь.

— Ты не разрушил ее жизнь.

— Она сказала, что разрушил. — Взволнованный я провел рукой по своим волосам. — У Дианы было свадебное платье, Кен. Приглашения были оплачены. Задаток внесен. Круиз на медовый месяц забронирован — не медовый месяц ее мечты, конечно же, в чем моя вина, потому что я отказался лететь на самолете, но, тем не менее, медовый месяц. Я больше никогда не ввяжусь в это снова, потому что все это будет отменено, когда я запаникую, у меня случится рецидив, и она поймет, что выходит замуж за безумца, который — подождите, дай-ка подумать, правильно ли я это понимаю — не имеет гребаного понятия, что значить любить кого-то, потому что не может держать голову ясной достаточно долго, чтобы поставить чьи-то потребности на первый план, если не считать тех моментов, когда я трахаю ее, — я выплевал слова Дианы на Кена, как будто он говорил их.

— Себастьян, перестань, — Кен вздохнул и выпрямился. — Мы не говорим о том, чтобы делать предложение этой женщине. Или спать с ней. Мы говорим о разговоре. И если навязчивые мысли вернутся не пытайся прогнать их и не убегай. У тебя есть средства работать с ними. Используй увеличение или наблюдение, о котором мы говорили. Делай письменные упражнения, когда представляешь худшее. Это помогало тебе в прошлом.

Я затих на мгновение. Согнул пальцы несколько раз.

— Я подумаю над этим.

После того как прием был окончен, я покинул здание, в котором располагался кабинет Кена, и пошел по улице к кофейне «Дарлинг». Когда я впервые пришел сюда в прошлом году, мне пришлось принести свою собственную кружку из дома, потому что я переживал о грязи. Но воздействие терапии помогло мне пройти через это, и сейчас я чувствовал себя более комфортно, когда ходил в бар или ресторан и использовал то, что давали они. Любил ли я это? Нет. Небольшое сомнение о том, насколько чистой была посуда всегда присутствовало, не говоря о кухне, но мне удалось справляться с тем, чтобы не ставить себя или кого-либо другого в неловкое положение.